Мария I. Королева печали - Элисон Уэйр
– Люди никогда не потерпят иностранца! – побагровев, рявкнул Гардинер.
– Решение принято, – отрезала Мария. – А если вы, лорд-канцлер, ставите волю народа выше моих желаний, значит вы забываете о данной мне клятве верности.
Признав свое поражение, Гардинер сбавил тон.
– Хочу заверить ваше величество, что буду повиноваться человеку, выбранному вами в консорты, – сказал он и, повернувшись к своим товарищам, пробормотал: – Слишком опасно вмешиваться в брачные дела монархов.
– Клянусь Богом, сегодня он потерял свою должность канцлера, так как ее узурпировала королева! – расхохотался Арундел, тем самым рассмешив некоторых из состава делегации.
* * *
Де Ноай усиленно раздувал среди англичан антииспанские настроения, что было совсем несложно, и деловито распространял слухи. Испанская армия вот-вот прибудет, чтобы покорить Англию; Филипп сделает Англию жалкой провинцией Священной Римской империи; английский двор попадет под власть папы. Страсти настолько накалились, особенно в Лондоне, что Марии пришлось выпустить декларацию, запрещающую незаконные собрания и распространение крамолы.
Ренар не скрывал своего беспокойства: он откровенно боялся, что Мария не выдержит давления и откажется от испанского жениха. В один прекрасный день он попросил у королевы аудиенции и пришел в сопровождении двоих мужчин, которые несли большую картину в золоченой раме. Когда они остановились, поддерживая картину с двух сторон, Мария увидела, что это портрет. Филипп! Она уставилась на изображение одетого в доспехи представительного молодого мужчины с густыми темными волосами, аккуратной бородкой, волевым подбородком, пухлыми губами и прекрасными глазами, затем стыдливо отвела взор от мускулистых ног и выпирающего гульфика, почувствовав, что слабеет. Он действительно был видным мужчиной!
– Я чувствую, что уже наполовину влюбилась в принца, – заявила она.
Протесты против ее замужества наверняка утихнут, как только подданные увидят все преимущества этого альянса, в чем Мария не сомневалась. Впрочем, советники королевы отнюдь не разделяли подобной уверенности и постоянно бурчали насчет зреющих заговоров и необходимости повысить бдительность. Однако Мария была настроена оптимистично, причем настолько, что согласилась удовлетворить просьбу сестры, когда та в очередной раз попросила дозволения покинуть двор и отбыть в Эшридж. Впрочем, Мария велела Паджету и Арунделу предупредить Елизавету, что если та откажется следовать по пути своего долга и продолжит якшаться с французами, участвуя в еретических заговорах, то горько пожалеет об этом.
После выполнения своей миссии Арундел доложил Марии:
– Ее высочество заявила, что никогда не замышляла ничего дурного против вашего величества. Она сказала, что является ревностной католичкой и даже возьмет с собой в Эшридж священников, чтобы служить там мессу. И обещала сделать все возможное, чтобы угодить вам.
– Хм… – задумчиво пробормотала Мария; она хотела верить Елизавете и тем не менее ждала от сестры беды. – Пусть среди ее домочадцев будут ваши люди. Я требую, чтобы они следили за каждым ее шагом.
* * *
Брачный договор между Англией и Испанией был составлен. Благодаря усилиям Гардинера по сохранению суверенитета Англии Филипп, согласно договору, мог пользоваться титулом короля и помогать супруге в управлении королевством, но настоящая власть оставалась в руках Марии. Если она умрет, не родив наследников, супруг не сможет претендовать на ее королевство, однако их старший сын унаследует Англию, Бургундию и Нидерланды, а дон Карлос получит Испанию и все остальные континентальные земли. Договор также предписывал Филиппу подчиняться законам и обычаям Англии. Ему не разрешалось назначать своих слуг в английские учреждения или втягивать Англию в войну его отца с Францией. Ни один испанец не мог вмешиваться в политику Англии, и Филипп с Марией должны были советоваться исключительно с английскими министрами. В начале декабря условия договора от имени императора были приняты Ренаром.
Вскоре после этого Мария впервые получила письмо от Филиппа. Письмо оказалось коротким и официальным. Он был рад, что она приняла его предложение, и собирался приехать в Англию в любой момент, когда она будет готова его принять. Поцеловав письмо, Мария положила его в шкатулку возле кровати. То, что Филипп касался письма, делало его бесценным, и ей хотелось хранить послание жениха возле себя.
Поскольку Церковь не разрешала проводить бракосочетания во время Великого поста, Мария согласилась перенести церемонию на весну. Когда в декабре парламент был распущен, Совет, похоже, смирился с предстоящим замужеством Марии, а вот остальные – явно нет. В тот день Мария сидела с придворными дамами в своих личных покоях и радостно обсуждала предстоящее бракосочетание, как вдруг дверь распахнулась и в комнату швырнули мертвого пса с отрезанными ушами, веревкой на шее и с бритой наподобие тонзуры головой. Женщины с визгом вскочили с места, тут же вбежала охрана, и Мария с замиранием сердца подумала, что тот, кто это сделал, легко избежал встречи со стражниками, нарушив безопасность ее жилища.
– Сейчас же уберите это! – Мария отвела глаза от жуткого зрелища и пристально вгляделась в лица стражников, пытаясь обнаружить признаки раскаяния, но они, как и положено, оставались бесстрастными.
Мария вызвала своих советников и привела их в ужас, рассказав о том, что произошло.
– Сообщите всем, – не в силах унять дрожь, распорядилась она, – что я жестоко отплачу, если нечто подобное произойдет вновь.
Однако грозное предупреждение не остановило ни потока крамольных памфлетов, ни периодических актов вандализма, совершаемых неблагонадежными и безответственными протестантами.
* * *
Елизавета покинула двор через день после инцидента с мертвым псом. Прощаясь с сестрой, Мария по совету Ренара обняла ее и тепло поцеловала.
– Мадам, – обратив на Марию умоляющий взгляд честных глаз под нависшими веками, начала Елизавета, – умоляю вас, не верьте никому, кто пишет на меня доносы, и милостиво дайте мне шанс доказать лживую и злобную сущность этих клеветников.
– Хорошо, я так и сделаю. – Улыбнувшись, Мария подарила сестре две нитки жемчуга и теплый соболий капор, после чего сестры снова обнялись, и Елизавета, сделав реверанс, удалилась.
Вскоре после отъезда Елизаветы из Эшриджа пришло письмо с просьбой прислать ризы, потиры и другие вещи для ее часовни. Мария в очередной раз заподозрила лицемерие со стороны сестры, но выполнила просьбу, поскольку все это было во славу Господа.
Между тем Совету стало известно, что даже после отъезда Елизаветы де Ноай продолжал интриговать с целью выдать ее за Куртене с тем, чтобы они могли предъявить права на корону.
– Мадам, мы не можем допустить, чтобы люди смотрели на леди Елизавету как на символ сопротивления вашему браку с испанцем, – с мрачным видом заявили советники.
– Все верно, – согласилась Мария. – И я не позволю ей использовать это в своих целях, что, боюсь, не лишено вероятности.