Христоверы - Александр Владимирович Чиненков
– Хорошо, а теперь куда меня переводят? – полюбопытствовал Силантий. – Мы же договорились с тобой, Кутаев. Как просил, я дал тебе пятирублёвку, и ты меня сюда, в одиночку, от политических отсадил.
– Домой ступай, дурень! – вздохнул надзиратель. – Пока ты здесь, в «крестах» наших, парился, в государстве тем временем революция случилась и власть на корню поменялась, усёк?
– Чего-о-о? – не поверил своим ушам Силантий. – Как это власть поменялась? Такого не может быть.
– Может не может, случилось же, – сделавшись серьёзным, сообщил надзиратель. – Царь-государь от трона отрёкся и власть свою Временному правительству передал. Вот теперь оно всем вам, политическим, амнистию объявило. Ну? Чего сидишь и меня задерживаешь. Давай выметайся из камеры и домой к себе ступай.
– Всё, брось шутковать, Кутаев, – упёрся, не поверив ему, Силантий. – Я тебе заплатил и никуда отсюда не уйду! А ты…
– Да ты чего? – опешил надзиратель. – Вот дурень безмозглый. Тебе же русским языком говорю, что свободен ты и освобождай на хрен камеру! Чует моё сердце, что скоро сюда других сидельцев зараз на временное проживание доставят.
– А жандармы как же? – всё ещё сомневался Силантий. – Ты меня выпускаешь, а они меня в розыск объявят? А я так не хочу. Они же застрелят опосля меня как беглого при задержании.
– Да нет больше жандармов и полиции нет! – рассмеялся надзиратель. – Всё, упразднила их новая власть! Всем политическим амнистию объявило Временное правительство, а ты как раз из таковых.
– Из таковых? А почему ты эдак решил? – хмыкнул недоверчиво Силантий. – Ты хоть знаешь, за какое преступление меня к вам в острог поместили?
– Знать не знаю и знать не желаю, – помотал головой надзиратель. – Ты за жандармерией у нас числишься, значит, «политический». А так, как жандармерии больше нет, то… Ну, чего зыркаешь своими бельмами рачьими, истукан? Давай освобождай камеру и домой проваливай! – загремев связкой ключей, потребовал надзиратель. – Предупреждаю, долдон горелый, артачиться продолжишь – силой за ворота выдворим!
Только выйдя за тюремные ворота, Силантий окончательно осознал, что он действительно свободен, и растерялся от такого невероятного везения.
«Видано ли дело, меня из тюрьмы взашей вытолкали? – подумал он, спеша побыстрее удалиться от острога. – И что теперь? Куда мне идти? Пойду домой, наверное. Покажусь старикам, отъемся, отмоюсь, отосплюсь, и… Хорошенечко вызнав, что в городе и государстве творится, подумаю, как быть и что дальше делать…»
* * *
– Охо-хо-хо-хо, – вздохнул Сафронов, сидя за столом и перебирая старые и свежие газеты. – Что творится-то, матерь божья!
– Да, – согласилась с ним Марина Карповна. – Ну, кто бы мог подумать, что так всё перевернётся? Все вокруг как с ума сошли, Ваня. Теперь остаётся только ждать, когда небеса разверзнутся и на землю обрушится кара божья.
– Как раз этого нам сейчас и недостаёт, – вздохнул Сафронов. – И что самое поразительное, я совсем не удивлюсь, если всё так и произойдёт.
Взяв одну из газет, он пробежался глазами по строкам первой полосы и, криво усмехнувшись, сказал:
– Жили спокойно, не тужили, а тут… Вот, полюбуйся, пожалуйста, что пишут.
– Ой, не надо, не читай вслух, Ваня, – слабо запротестовала Марина Карповна. – Итак на душе тошно, а ты…
Но Сафронов будто не услышал её.
– Нет, ты только послушай, дорогая! – воскликнул он. – Император Николай подписал манифест об отречении от престола! И от имени своего сына Алексея тоже подписал отречение в пользу своего брата, великого князя Михаила Александровича!
– Ну и что? – вздохнула Марина Карповна. – Найдут кого-нибудь другого, кого на трон усадить. Свято место пусто не бывает, Ваня.
– Кто знает, кто знает, как всё обернётся, – хмуро буркнул Сафронов. – Брат Николашки, Михаил Александрович, вон тоже принять корону наотрез отказался, отдав бразды правления государством Временному правительству. Так что же получается, правление государством императорским домом Романовых закончилось?
– Всё, хватит об этом, – поморщилась Марина Карповна. – У меня уже голова трещит от всего этого безобразия. Ты лучше подумай, как с дочкой быть. Меня сейчас больше всего судьба Анечки волнует.
– А что с ней? – насторожился Сафронов. – Жива, здорова и слава богу.
– Жива и здорова – это одно, – вздохнула Марина Карповна. – Зато вот жизнь её личная наперекосяк пошла и на волоске зависла. Мы сватов ждали, обговорили всё с родителями Андрея Михайловича, а вышло что? Мало того, что работы он лишился, так ещё с тяжёлым сотрясением головы в больницу попал. Когда он там в себя придёт, даже врачи не знают, а дочка… Она извелась вся. Заперлась вон с горя в спальне и не выходит никуда.
– Ничего, обойдётся и всё сладится, дорогая, – поспешил успокоить жену Сафронов. – И в государстве всё наладится, и жених нашей доченьки в себя придёт.
– Твои бы слова да богу в уши, – утерев выкатившиеся из глаз слезинки, вздохнула Марина Карповна. – Скорее бы всё уладилось, а то… Что-то мне снова нездоровится, Ваня. Как будто всё обратно возвернулось. Может быть, от переживаний?
– Может быть, может быть, – обеспокоенно взглянул на неё Сафронов, – а не позвать ли нам доктора, как считаешь, дорогая?
– Поступай как знаешь, – всхлипнула Марина Карповна. – Только от операции я откажусь, упреди его заранее, Ваня…
* * *
Когда иерей Георгий вернулся домой, Евдокия встретила его, затаив дыхание, и не узнала. В костюме, с короткой причёской, с аккуратно подстриженной бородкой он казался ей совершенно другим человеком.
– Эй, чего ты так смотришь на меня, Евдоха? – улыбнулся иерей. – Я теперь уже не батюшка, а мирянин Георгий Никифорович Стрельников. Ты же можешь просто называть меня Гошей.
– Ты из-за меня сложил с себя сан, батюшка? – прошептала потрясённо Евдокия. – Но почему? Мы же уговаривались с тобой.
– Я же сказал, что должен был принять решение, и я его принял, – печально вздохнул Стрельников. – Я люблю тебя больше жизни и хочу на тебе жениться, ты же знаешь.
– Но-о-о… – густо покраснев, замялась Евдокия. – У нас же уговор какой был? Да, я согласилась выйти за тебя замуж, если Силантий поклянётся перед Библией и святыми образами, что Евстигней мой действительно мёртв.
– Знаю, знаю, всё я знаю, Евдокиюшка, – кивнул, вздыхая, Стрельников. – Я с ног сбился, разыскивая Силантия, но, увы… Ни в больницах я его не нашёл, ни в морги не доставляли его бренного тела. Как в воду канул Силантий Звонарёв. Я даже родителей его навестил, но и они о нём ничего не знают. Сказали, что ушёл на базар он за покупками ещё зимой и больше не возвращался.
– Так что же делать-то, ба… – не договорив, Евдокия замолчала, вспомнив, что иерей сложил с себя сан.
– Покуда и сам не знаю, – пожимая плечами,
