Жанна д"Арк из рода Валуа. Книга 2 - Марина Алиева
– А как же меч Карла Мартелла?
Герцогиня горько усмехнулась.
– Ничтожное упрямство – вещь самая досадная. Это, как прыщ, удалять который таким скальпелем, как меч Карла Великого, глупо. От подобных неприятностей легче избавиться терпеливыми притираниями. Ты можешь что-нибудь придумать для этого, Рене? И можешь ли ты убедить ЕЁ сказать им то, что они хотят услышать?
– Я постараюсь, мадам.
– Да… Постарайся, а то я с этими богословами совершенно вымоталась…
Герцогиня сердито раскрыла молитвенник, но, пробежав глазами несколько строк, так же сердито его захлопнула и, сцепив ладони, повалилась на них лбом.
– О, Господи! Разве так должна вершиться воля твоя?! Эти святоши боятся лукавого, но, поверь, Рене, иногда мне кажется, что все они ему же и служат!
Глаза её сына наполнились холодным блеском.
– Не волнуйтесь, матушка, я всё сделаю.
Молодому человеку давно пора было возвращаться в Лотарингию, но он никак не мог уехать, ожидая вердикта. А между тем в последнем письме от супруги оказалась приписка, сделанная рукой Карла Лотарингского, в которой старый герцог открыто предупреждал о том, что такое долгое пребывание вассала в стане противника может вызвать недоумение и недовольство герцога Бэдфордского. «И вряд ли вы сумеете объяснить это простой любовью к матери, – писал Карл. – Особенно учитывая, КЕМ ваша мать является…».
Но Рене всё равно ждал вердикта, не считая себя вправе оставлять мадам Иоланду и Жанну до решения комиссии.
Никто не мог похвастать, что видел, как сын герцогини или кто-либо из его окружения заходил к девушке, однако уже через день после того, как мадам Иоланда выслушала сомнения богословов, на очередной вопрос «кто же всё-таки говорил с ней?» Жанна, глядя в глаза спрашивающему, твёрдо ответила:
– Кому другому Господь мог повелеть передать свою волю о спасении Франции, как не святому Михаилу20? И кто мог напутствовать девушку, покидающую отчий дом, лучше святой Катерины21, или святой Маргариты22?
– Ты уверена, что это были именно они?
– Когда над ребёнком склоняются мать или отец, он не знает их имен, но сердцем принимает их как мать и отца. Я тоже приняла святые голоса сердцем, а сердце подсказало мне имена.
– Но раньше ты так уверенно о них не говорила…
Глаза Жанны едва не наполнились слезами. Но она подавила их…
Накануне, пробравшись в её комнату через тайный ход, Рене долго объяснял девушке необходимость её сегодняшних ответов, терпеливо поясняя, что правда здесь никому не нужна.
– Но почему?! – недоумевала Жанна. – Ведь все здесь ждут чуда! Почему же то подлинное чудо, которое со мной случилось, надо подменять каким-то придуманным?!
И Рене снова говорил о политических расчётах, о церковных канонах, по которым о ней будут судить в Риме, о трусости царедворцев, наконец. Но убедить Жанну смог только тогда, когда привел последний и единственно понятный ей аргумент:
– Потому что время Клод ещё не пришло.
…И вот теперь, заставляя слёзы свернуться горьким комком в горле, Жанна, не опуская глаз, ответила:
– Раньше я была уверена в другом.
– В чём же?
– В том, что служителям Господа любые разъяснения будут явлены через их молитвы.
Священники переглянулись.
Последнюю фразу Жанна могла бы сказать жестко, с упрёком, как до сих пор и говорила, отвечая на вопросы, смысла в которых не видела. Но голос её прозвучал неожиданно мягко, словно примиряюще, и все они неловко заёрзали на своих стульях…
«Никто не должен быть таким же умным, добрым или понимающим, как кто-то другой рядом, – говорила Клод вчера, после ухода Рене. – Ты такая, Жанна, а они другие… Мы здесь многого не понимаем, но, может, это потому, что мы вообще мало что видели. И разве кто-то сказал нам «Вы одни правильно живете»? Дай им то, что положено по законам их жизни, и постарайся понять. Страх ведь такая губительная слабость…».
– Ну? И что же вам ещё? – спросила мадам Иоланда, выслушав очередной отчёт комиссии, уже содержащий имена святых, которые говорили с девушкой
Ответом ей было настороженное молчание.
– Что ж, – с лёгким вздохом герцогиня хлопнула по ручке своего стула. – раз вы больше не возражаете, закончим с этим. Повитуха, вызванная проверить непорочность Девы давно прибыла. Завтра она сделает всё, что нужно, и вы можете с чистой совестью готовить вердикт для короля. Пора… Орлеан уже заждался.
* * *
Церемония проверки прошла так ожидаемо, что могла бы вообще не проходить.
Повитуха осмотрела Жанну за полотняными ширмами и, выйдя оттуда, оповестила всех, что Дева непорочна.
Секретарь, аккуратно записывающий весь ход процедуры, поставил за неё подпись, которую повитуха заверила собственноручно начертанным крестом. После чего подписи под протоколом поставили придворные дамы герцогини Анжуйской: мадам Де Гокур, Жанна де Прейи и высокородная дама де Мортеме, мадам Ле Масон, призванные свидетельствовать отсутствие всяких подлогов и сговоров.
Сама герцогиня тоже присутствовала, но, как и всегда, ничего не подписывала и на обязательном занесении своего присутствия в протокол не настаивала. Она только проверила, достаточно ли верно и торжественно описана процедура, после чего распорядилась проводить её в комнаты Девы.
Жанна как раз успела переодеться: сменила длинную рубашку, в которой проходила проверку, на свою обычную одежду и теперь приставленная к ней служанка помогала девушке завязывать шнуры на кожаных нарукавниках.
Герцогиня вошла одна. Фрейлин она отпустила, сказав, что хочет поговорить с Девой приватно. При виде её служанка тут же бросила завязки и согнулась в поклоне. Поклонилась и Жанна.
– Как ты себя чувствуешь, дитя? – ласково спросила мадам Иоланта. – Тебя не слишком оскорбила эта процедура?
– Я была к ней готова, мадам.
– И тем не менее всё это не слишком приятно… Хотя и необходимо.
Взмахом руки герцогиня выпроводила служанку, подошла к Жанне и сама принялась довязывать оставшиеся шнуры.
– Ты конечно знаешь, кто я.
– Да, ваша светлость, знаю.
– Видишь ли, так получилось, что мне известна вся твоя жизнь. И если до сих пор я избегала какого-либо общения с тобой, то делала это ради общего блага.
Жанна опустила голову.
– Я уже поняла, мадам, что всё здесь делается не так, как было бы нормально.
– И тебя это отвращает от нас?
– Нет. То есть теперь это уже неважно. Я так думаю, моя проверка закончена, и можно, наконец, выполнить то, ради чего я пришла?
– Да…
Мадам Иоланда никак не могла справиться с узлом – руки её почти не слушались. Но, совладав с собой, она кое-как продела одну петлю в другую.
– Да, Жанна… Знаю, ты горишь нетерпением. Однако то, что мне
