Элисон Уэйр - Плененная королева
Состоялась еще одна встреча между главами воюющих сторон. Алиенора получила известия как от Уильяма Маршала, так и от Ранульфа Гланвиля. Узнала, что король с трудом дотащился до Коломбье близ Тура. По пути король жаловался, что все его тело словно в огне, а потому был вынужден отдохнуть в общине тамплиеров. Он отправил вперед своих рыцарей сообщить, что задерживается из-за болезни. Но Ричард этому не поверил. Он утверждал, что его отец притворяется и ничего хорошего от него ждать не приходится, вот и теперь на уме у короля какие-то козни. Нет, верить ему на слово нельзя.
Когда эти слова передали королю, тот, несмотря на болезнь, приказал посадить его на коня и в грозу проделал мучительный путь к месту, где его ждали враги. Король Филип побледнел, увидев Генриха, и, движимый состраданием, предложил ему свой плащ, чтобы мягче было сидеть. Но Генрих отказался. Он приехал не для того, чтобы сидеть, заявил он, а заплатить за мир любую цену, какую они запросят. Он остался на коне, его рыцари поддерживали его, чтобы не упал. Вид у него был ужасный.
На этом сострадание Филипа закончилось. Он выставил самые суровые условия. Генрих должен принести ему оммаж за все свои земли. А также оставить все свои владения – даже Англию, хотя Филип никакого отношения к Англии не имел, – Ричарду. Он должен простить всех, кто сражался за Ричарда, немедленно вернуть Аделаиду Филипу и согласиться на ее брак с Ричардом сразу же по завершении намечающегося Крестового похода. И в знак доброй воли Генрих должен будет заплатить огромную контрибуцию и сдать три своих важнейших замка Филипу.
Генрих согласился. Он сдался без возражений и развернул коня, собираясь уехать. Но Филип остановил его и потребовал, чтобы король дал Ричарду поцелуй мира. Генрих подчинился, делал он это через силу, серые глаза были холодны как сталь. А когда унизительная церемония завершилась и Ричарду хватило такта напустить на себя умиротворенный вид, Генрих сказал ему:
– Дай мне Бог не умереть, пока я не отомщу тебе за это.
К этому времени кровь сочилась сквозь его штаны на круп коня, и Генриха пришлось снять с седла и нести до Шинона на носилках.
Алиенора положила письма на стол. Голова у нее шла кругом. Мир, о котором она молилась, и утверждение Ричарда наследником были согласованы. Но какой ценой? Полное подчинение и унижение больного короля, который по своему состоянию не мог дать подобающий ответ. Почему Господь не пожелал сделать это как-нибудь иначе?! Она бы предпочла, чтобы Генри и Ричард встретились в бою и, какими бы опасностями это ни грозило, уладили разногласия между собой в честном поединке, но только не так. Было невыносимо думать, что Генрих, чья империя простиралась от Шотландии до Испании, так унижен, а гордость его растоптана. Он был сильным королем, уважаемым королем, даже великим королем… а теперь стал королем, потерпевшим поражение. Доведен до такого жалкого состояния своей несчастной болезнью. Вот ведь бедняга! Алиенора так переживала за него.
Но дело закончилось еще и угрозой с его стороны. Генрих, несомненно, отомстит за это Ричарду. Алиенора чуть ли не радовалась, что король прикован к постели. Теперь муж и сын никогда не смогут жить в мире. И все же… Мысли Алиеноры вернулись к последствиям первого бунта, который не обошелся без ее участия. Тогда Генрих простил сыновей, несмотря на их предательство. Гуго Авалонский, этот мудрый, благочестивый человек, сказал, что король никогда не сможет по-настоящему возненавидеть того, кого любил когда-то. Абсолютно точное наблюдение. Она должна исходить из этого, убеждала себя Алиенора в мучительном ожидании – опять в ожидании! – того, что случится дальше.
Неделю или около того никаких новостей не поступало. Она, конечно, знала, что ждать новостей еще рано. Король отдыхал в Шиноне, залечивал свой абсцесс. Ранульф Гланвиль, приехавший в Англию по делам, навестил королеву, но не смог сообщить ей ничего такого, чего бы она не знала: он довольно давно покинул Анжу.
Похолодало, и погода стала не по сезону переменчивой. В тот день, когда в дверь королевы постучал Генри Берневаль, по стенам замка молотил град. Алиенора вместе со своей горничной отмеряли куски льняной материи. Алиенора подняла на него взгляд. Что-то в лице надзирателя остановило ее готовую было появиться приветственную улыбку. Зловещим показалось и то, что он привел с собой Ранульфа Гланвиля, скорбное лицо которого добавляло тревоги.
Берневаль низко поклонился – никогда прежде не кланялся он так низко.
– Миледи, я принес плохие вести, – проговорил он сдавленным голосом.
Алиенора поднялась и встала перед ним, спокойная и величественная, она взяла себя в руки, готовясь услышать худшее. Но что могло быть хуже того, что уже произошло. Касалась ли эта новость Генриха или Ричарда? Или кого-то другого из ее детей?
– Миледи, с прискорбием извещаю вас, что его величество король оставил этот мир, – тихо произнес Берневаль. – Он умер в Шиноне четыре дня назад. Миледи, с глубоким горем сообщаю вам это известие.
Алиенора подумала, что была почти готова к этому. Генри болел, и состояние его не улучшалось. Но ей казалось невероятным, что он мертв, этот энергичный самодержец, который подмял под себя половину христианского мира, ее муж на протяжении тридцати семи лет, помоги Господь им обоим… Она стояла, пытаясь осознать эту утрату и принять ее, и в это время издалека донесся звон большого соборного колокола, скорбную весть которого стали подхватывать другие церкви, поближе, извещая Англию о кончине короля. Всего пятьдесят шесть ударов – по одному на каждый год его жизни… И другие церкви таким же зловещим звоном известят о смерти Генриха всю Англию, когда до них дойдет эта скорбная весть.
– Вы знаете, как это случилось? – спросила Алиенора.
– Нет, миледи. Это известие принес возчик из Саутгемптона. Он знает только то, что король умер в Шиноне. Нет сомнений, скоро появятся гонцы с более пространными сообщениями.
Алиенора ничего не сказала, она смотрела в окно, глаза ее были сухи, перед мысленным взором возникал образ великолепного молодого человека с прямым благородным носом и непокорной рыжей гривой. Он вскружил ей голову, уложил в постель, взял в жены, не испугавшись всеевропейского скандала. Генри был таким энергичным, таким пылким! Невозможно представить, что все его жизнелюбие превратилось в прах, что этот неугомонный сладострастник, с которым сначала она делила исступленную любовь, а потом непримиримую ненависть, навсегда ушел из ее жизни.
За шестнадцать трудных лет заключения и даже раньше, когда их брак, казалось, невосстановимо рушится, случались времена, когда Алиеноре представлялось, что они могут забыть обо всей боли и предательстве и раздуть искру прежней страсти, вернуть некое подобие прежней близости. Но ее ожидания никогда не оправдывались. Неизменно возникала какая-нибудь новая проблема. И все же, когда случилась та их встреча, что стала последней – уже год прошел с тех пор, – когда они с такой готовностью простили друг друга и снова прониклись нежностью, она искренне поверила, что существует возможность примирения. Теперь такой возможности уже нет. Понимание этого должно было бы разбить ее сердце, но Алиенора только чувствовала, как онемело все тело.
Лицо Амарии застыло, два надзирателя по-прежнему стояли перед королевой, уважительно не нарушая ее молчания. За окном скорбно звонили колокола. Вскоре они зазвонят радостно, возвещая о новом правителе, и жизнь продолжится, а Генрих Сын Императрицы уйдет в историю. И только в этот момент Алиенора поняла, что теперь Ричард – король Англии и неоспоримый правитель могущественной империи Плантагенетов. Это понимание отозвалось в ее сердце болью и торжеством одновременно. Если бы только ее любимый сын вступил в законные права владения наследством при других обстоятельствах, а не после смерти отца, с которым он так жестоко рассорился.
Несмотря на охватившую ее скорбь, Алиенора знала, что у нее есть более чем одна причина для радости. Всем своим видом являя королевское величие, она ровным голосом обратилась к тюремщику:
– Мастер Берневаль, от имени короля Ричарда я приказываю вам немедленно освободить меня.
Берневаль уже думал о том, отважится ли он освободить ее без письменного указа. Покойный король приказал ему держать королеву под замком до получения иных распоряжений, и он со всей скрупулезностью исполнял этот приказ. Теперь Берневаль не знал, как ответить, и беспомощно посмотрел на Гланвиля: не подскажет ли он.
Гланвиль прореагировал без промедления:
– Всем известно, что король Ричард обожает мать, а помня о его грозной репутации, разумно будет подчиниться приказу королевы.
После чего Генри Берневаль опустился на колени, снял ключи с кольца на своем поясе и вложил их в протянутую руку королевы. Та одарила Ранульфа благодарным взглядом.
