Октавиан Стампас - Цитадель
— Что ж, сударь, не буду скрывать, ваши речи вселяют в меня нечто подобное надежде.
«Она появилась у вас после того, как я уговорил вас все же сунуть голову в петлю, против которой сам же недавно предостерегал» — подумал де Труа.
Граф де Ридфор вслух хваля своего нового советника, подумал, что он теперь догадывается, почему брат Гийом захотел избавиться от этого человека.
«Может быть и мне придется это сделать. Но не сейчас, и может быть не скоро. Не исключено, что мне это и не удастся».
Подобные мысли бродили в голове великого магистра, когда он расставался со своим новым советником.
Когда вечером де Ридфор и де Бриссон встретились во дворце Гюи Лузиньянского, барон улучив момент, проворчал что-то насчет того, что несмотря на все свои успехи и несомненный ум, де Труа вызывает у него большие подозрения.
— Не нравится он мне, мессир!
— Не нравится, — хмыкнул де Ридфор, — мне так вообще кажется, что вместо того, чтобы держать его в советниках, его надо бы поскорее повесить.
Барону понравилась и шутка де Ридфора и сам факт, что он шутит. Значит не притворяется ожившим, а на самом деле овладел собою.
— Да, дружище, надо бы повесить, да пока нельзя.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. КОРОЛЕВСКИЕ ДАРЫ
Дворец Гюи Лузиньянского был самым веселым местом в Палестине. Не обладая чрезвычайными государственными дарованиями, новый король был достаточно сообразителен для того, чтобы трезво оценить свое положение. Помимо родовых поместий графов Лузиньянских, ему во всей стране подчинялся один лишь только этот трехэтажный, нескладно, в несколько приемов возведенный дворец. Королевский трон, на который он был возведен игрою политических сил, был лишь фундаментом, на котором еще предстояло возвести здание своего величия. Очень способствуют росту влияния монарха войны, поэтому его величество известие о возможном нападении Саладина встретил с радостными предвкушениями в душе. А двор его был веселым потому, что отстраненный от реального управления государством, он решил сделаться покровителем искусств. Все знаменитые, и не очень, труверы и трубадуры, занесенные ветрами судьбы в Святую землю, немедленно доставлялись пред королевские очи. В старых сирийских банях, возле Золотых ворот король поселил плясунов и акробатов, кормил их за свой счет, за что они должны были по первому требованию закатывать представления на площади перед знаменитой верандой, с которой не состоялось оглашение указа Бодуэна IV об упразднении ордена тамплиеров.
Гюи, подражая своему, уже чрезвычайно к этому времени знаменитому родственнику Ричарду I, сам стал сочинять. Поскольку он как-никак был королем, — льстецов вокруг хватало. Гюи, пытавшийся сначала сохранять объективное отношение к своим первоначальным опытам, позволил себя уговорить и принял участие в одном из турниров. К каждому состязанию, дабы уменьшить количество проигравших, а следовательно обиженных, готовилось множество самых различных наградных венков. Гюи единогласно был присужден венок за недостижимое благородство и великолепие его канцоны.
Помимо роли развлекательной, бесконечный карнавал, поселившийся во дворце, исполнял еще и роль своеобразной ширмы, под прикрытием которой Его величество мог легко, с особой приятностью, удовлетворять поползновения своего мужского темперамента. Сибилла спокойно восседала на троне, когда король во время игры в прятки, решал нужным схорониться в одном закоулке с какой-нибудь миловидной танцовщицей. Откуда ей было знать, что водящий не просто не может найти удачно спрятавшегося короля, а ждет когда Гюи закончит подвергать партнершу своей торопливой любви и хохоча, выскочит из укрытия сам.
Тем не менее, Сибилла забеременела. Ей ужасно нравилось ее новое положение, тем более, что растущий живот ничуть не мешал ее растущей страсти к шумным развлечениям. В мужнины переживания она не вникала, и считала, что королевская власть бывает только такой, какой она досталась ей. О своем полумонастырском прошлом она не вспоминала, не старалась не вспоминать, а именно начисто забыла его. И, если кто-то неделикатно напоминал ей о нем, она не сердилась — до такой степени не чувствовала своей связи с тем временем.
Видя ее полнейшее равнодушие к практической стороне королевской роли, никто не набивался к ней в фавориты, особенно из людей, одержимых сильными страстями или какой-то целью. Толклись вокруг люди в высшей степени ничтожные и безобидные, озабоченные только сохранением своего места за обеденным столом королевы и на ступеньках у ее трона во время очередного представления. К тому ж известно, что настоящее влияние на венценосную особу может иметь только тот человек, который делит с ней постель. Сибилле было слишком рано думать об этой стороне монаршей жизни. Это было понятно всем окружающим, она жила в атмосфере безобидного любовного блеяния и куртуазного сюсюканья. Когда королеве доложили, что некая госпожа Жильсон хочет с нею увидеться наедине, именно, наедине, она решила, что это очередная бедняжка с разбитым несчастной любовью сердцем, нуждающаяся в королевской ласке. Сибилла считала себя доброй женщиной и старалась не отказывать в поддержке тем, кто обращался за ней к своей королеве. Свой будуар она считала идеальным местом для подобных бесед. В его убранстве были использованы предметы в основном восточной роскоши, но было их так много, и нагромождены они были таким варварским образом, что впечатление создавалось почти гнетущее. Те из ее окружения, кто обладал хоть каким-то вкусом, вынуждены были держать свои мнения при себе, ибо единственное чего королева не терпела категорически, это нападок на свои представления о прекрасном. Войдя в будуар госпожа Жильсон остолбенела, ничего подобного она не видела даже в лавках мусульманских купцов Александрии и Антиохии. Сибилла заметила реакцию гостьи и, конечно, истолковала ее выгодным для себя образом. Молодец, эта госпожа Жильсон, она оценила усилия употребленные королевой для того, чтобы превратить убогую залу с неоштукатуренными каменными стенами в подобие восточной сказки.
Сибилла прониклась острой симпатией к этой женщине. Опытная интриганка правильно оценила ситуацию и поняла, что ни в коем случае нельзя проговориться, что она на самом деле думает по этому поводу.
— Что же вы остановились, идите сюда, — ласково позвала королева. Она сидела на критской кушетке, стена у нее за спиной была убрана огромной занавесью с вышитыми на ней золотыми лотосами, посреди нее красовалось распятие выточенное из цельного куска эбенового дерева.
— Я поражена изяществом убранства, — заявила госпожа Жильсон, и тут же стала самым близким Сибилле человеком. Королева заставила ее сесть рядом с собой и спросила, поощрительно улыбаясь.
— Что вас привело ко мне? Рассказывайте смело, ваша королева сделает для вас все, что сможет. В углу будуара сидели две девицы, делая вид, что занимаются рукоделием.
— Ваше величество, предмет о котором пойдет речь, несколько пикантного свойства. Мне кажется невинным ушкам ваших юных воспитанниц рано слушать те слова, без которых мне не изложить моей истории.
Сибилла понимающе подмигнула гостье и велела вышивальщицам пойти прогуляться по саду. Те подчинились с величайшим неудовольствием.
— Итак? — Сибилла повернулась к гостье.
— Возможно я немного расстрою вас, Ваше величество, но поверьте, что мною движет только одно желание — успеть в вашей пользе.
— Говорите, сударыня, говорите.
— Давно ли вы видели своего брата Бодуэна?
Королева поняла, что разговор будет неприятным и очарование добродушия с нее слетело. Она разом превратилась в опасливую беременную тетку.
— Я люблю своего брата, но в последнее время… что с ним, он заболел?
— Он жив и здоров, Ваше величество. И очень быстро растет.
— Быстро растет? — королева нахмурилась, — в его возрасте так и положено.
— Пожалуй, но сейчас, я бы хотела поговорить о другом.
— Все вы вокруг да около, все чуть-чуть да ничего. Начинайте же!
— Действительно, чего уж там петлять. Вашего брата нет там, где ему следует находиться.
— А где ему следует находиться?
— В замке Паронт, так, по крайней мере, решил государь.
— И где же мой брат, бежал?
— Мне кажется, что его выкрали.
— Кто-о?!
— Разве у вас нет врагов?
— Нет, — совершенно искренне заявила Сибилла.
Она не понимала, как это у нее, такой доброй и славной, могут быть какие-то враги.
— А как вы относитесь к своей сестрице?
— К Изабелле? Она несчастна. Говорят она собирается замуж за маркиза Конрада.
— А для чего, как вы думаете? Ведь она любит совсем другого человека. Причем любит настолько сильно, что убила его.
Сибилла выглядела расстроенной и даже сердитой.
— Изабелла всегда была такой, она всегда хотела… Когда мы были девочками, она требовала, чтобы ее учили ездить верхом. И била меня.
