Антон Хижняк - Даниил Галицкий

Батый был окончательно покорен Даниилом. К Баракчине идет! Сам захотел поклониться ей! Нет, обманывали его, Батыя, шептуны, выдумывая небылицы о галицком князе, будто он и слова приятного не умеет сказать… Батый кивнул головой в знак того, что беседа окончена.

Хмурый возвращался Даниил в свою юрту. Теодосий не выдержал:

— Почто опечалился, княже? Оттого что поклонился ему? Так то же в гостях, обычай требует этого. Ты же не падал ему в ноги и не просил у него ничего? Нет. Совесть у тебя чиста. А что на душе тяжко — верно. Русской душе тяжко выдержать такое.

Даниил так сурово глянул, что Теодосий отпрянул.

— Ты!.. Ты!.. — Глаза князя сверкнули злым огнем, — Не суй свой нос! То княжье дело. Знай свое место… Тебе надлежит быть со смердами, а с ханом я сам буду беседу вести, без тебя…

Теодосий побледнел от оскорбления. На душе стало горько.

Вернувшись в свою юрту, Теодосий рассказал товарищам о своей обиде.

— «Сам с ханом…» — шептал он. — «Сам»! Да разве хан так говорил бы с ним, ежели бы не боялся русских! Показали ему наши и в Рязани, и в Киеве… «Сам с ханом буду беседу вести…» Будешь, когда за спиной русский люд стоит, крепкой силой возвышается.

— Молчи, Теодосий! — погрозил ему молодой дружинник.

— Молчу. Я только вам сказал… А если и узнает Данило, пусть голову рубит. Мне уже все равно. Может, кто и шепнет ему на ухо…

Дружинники обиделись.

— Шепнет? — горячился молодой дружинник. — Что ты, Теодосий! Разве мы не люди?

Теодосию стало неловко.

— Это я так, вырвалось… Простите, други, в груди кипит… Разве ж нам тут сладко? Легко ль терпеть Батыгову неволю?

…Куремса прибежал к юрте Даниила.

— Отдыхай, княже. Велел хан Батый Никуда не пускать тебя, чтоб отдохнул тут, ибо ехал долго. А потом и в дорогу. А ярлыки я тебе принесу.

В юрте тепло. Дружинники научились уже топить монгольские печи. Даниил прилег на шкурах поближе к очагу.

…Двадцать пять дней прожил Даниил в Сарае — столице Золотой Орды. Русских далеко от юрт не пускали. Батый велел приставить к дружинникам нукеров и следить за ними. Только князю да Андрею дал пайцзы. Андрей ходил по Сараю, разыскивал русских невольников; ему удалось выкупить кое-кого из киевлян и владимирцев. Разузнавал он про тысяцкого Дмитрия, но известие было печальным — умер Дмитрий в неволе.

Как только Батый дал согласие на отъезд, Даниил с дружиной немедленно собрался домой.

Василько встретил бояр у порога, пригласил к столу:

— Садитесь, садитесь!

— Почто так рано позвал?

— Может, князь Данило возвернулся?

— Нет еще. Думаете, так скоро? Далек путь туда, далек и оттуда, — вздохнул Василько.

Вошел дворский Михаил, поздоровался с боярами:

— Был я у епископа, просил его, приедет сейчас.

Епископ владимирский Иоанн не задержался.

— Мир дому сему и всем, кто в нем, — сказал он, входя.

Бояре встали и поклонились ему. Иоанн прошел к столу и сел на скамье у стены, на почетном месте. Невдалеке от стола стояла скамья, которую никто не занимал, — Василько велел поставить ее для папского посла.

— Начинай, княже, для чего звал, — молвил епископ.

Василько посмотрел в окно.

— Начинать можно, только гостя нет. Подождем, что он нам скажет. Слух про нашу землю по всему свету идет. Многие хотят узнать, как мы живем. Папа Римский прислал посла к нам. Нет князя Даниила, так он ко мне приехал.

Доминиканского ордена монах Плано Карпини. Он к Батыю едет.

В сенях послышался шорох. Михаил вышел навстречу и открыл дверь перед римским послом.

Плано Карпини спокойно вошел в светлицу и кивком головы поздоровался с присутствующими. Бояре сидели, не тронувшись с мест. Василько рукой показал на скамью и предложил гостю сесть. Монах обратился к Васильку:

— Милостивый княже, позволь начинать. Я знаю славянский.

Василько кивнул головой.

— Все мы Христа единого дети, — начал доминиканец, — но веры у нас разные. Отец наш праведный, Папа Римский, наместник Бога на земле, страждет душой — хочет христиан навести на верный путь, на путь истины. И меня, яко посла своего, к вам направил, чтобы сказал я вам слово Божие. Объединиться нам надо, и для этого Папа обращает к вам свой голос: склонитесь к единой матери-Церкви!

Под боярами заскрипели скамьи. Бояре смотрели то друг на друга, то на князя и епископа. Монах сидел неподвижно.

— Папа наш, святой Иннокентий, в лоно Католической церкви зовет вас. Я прочту вам грамоту Папы.

Он вытащил из-под сутаны свиток пергамента, встал и, откашлявшись, начал читать папскую буллу. Бояре слушали, склонив головы. Они не знали латинского языка и не понимали, что читает монах. Но Василько и епископ Иоанн прислушивались к каждому слову.

Окончив чтение, монах отдал пергамент князю Васильку.

— Слушай, княже, — первым заговорил епископ, — вельми приятно пишет Папа, до единого слова я все запомнил, и посол его очень складно говорит. Да нам и наша вера приятна. Мы не идем к Папе просить его в нашу веру переходить, почто же он нас тянет в свою? Пусть он молится по-своему. Крест — еще не все. В душе надобно крест и веру иметь. Я с князем Даниилом в поход на Дрогичин ходил и видел там деяния темпличей рыцарей: детям малым головы разбивали, женщин убивали, — а на корзнах и щитах у сих рыцарей крест… — Епископ умолк.

— А Папа посылает их обращать наш народ в веру католическую! — зашумели бояре.

— Нашу землю хотели подмять под себя! О кресте говорят, а крестом в неволю загоняют!

— Знаем и про тайных послов!

— Генрих зачем к нам лазил?!

— Чтоб и нашим детям головы разбить?

Василько поднял руку, и бояре затихли.

— Выслушали мы посла папского. Он свое молвит, а мы свое. Какой ответ дадим? Нет князя Даниила, и митрополита Кирилла нет. Пусть грамота папская лежит. Вернется князь — покажем ему, а тогда уж и ответ через послов пришлем.

Доминиканец встал.

— По дороге в ханскую Орду завез я вам эту буллу. Папа ждет ответа.

Кивнув головой князю и епископу, папский посланец размеренным шагом вышел из комнаты.

Бояре снова зашумели:

— Он нас одурачивать приехал!

— В свою веру обращает!

— Чтоб и мы такими разбойниками стали, как они!

Василько утихомирил их:

— Я вам сказал уже. С мечом пробовали папские воители — ничего не вышло. А ныне с крестом пришли. А мы, пока силы у нас будут, по-своему жить будем. Никто нас не сломит.

Уже месяц прошел после возвращения Даниила из Орды, но он еще никуда не выезжал, сидел в тереме. Тревожило это бояр и воевод.

Андрею-дворскому больше других были ведомы тайные думы Даниила, больше других он знал, чем вызвана черная печаль. Во время длинного пути из Орды Андрей часто сидел с ним в возке. Грустил князь, подобен был осенней неприветливой туче.

— Как ты, Андрей? Не тошно ли тебе оттого, что ездил к врагам нашим? — И умолкал, а потом хватал его за руку и обжигал горячими словами: — Переживем сей срам! Не ради татар, а ради себя ездили! — И сжимал кулаки.

Андрей успокаивал его:

— Уйми свое горе, княже. Не забыл я мудрой твоей речи. Ведь ты сам говорил: «И слово мечом нашим будет». А я слышал слова твои, Батыю сказанные, и уразумел умом своим малым, что значит мудрое слово. Мудрость твоя — второй наш меч.

— Слово! — задумывался Даниил. — Слово! Надобно, чтобы все уразумели, почему пришлось нам с татарами разговаривать. Не забыл ты, как княжич Лев выхватил меч?

…Великое горе пало на голову Даниила: по возвращении домой не застал он в живых любимую жену Анну — без него и похоронили.

Мало видел Андрей Анну, проводя почти все время в походах с князем. Лишь теперь понял, кем она была для Даниила. В походах Даниил никогда не вспоминал о жене, скрывал от людей свою печаль о доме. А теперь все увидели, как сильно горевал князь. Теперь Даниил много бывал с дочерью Доброславой. Она утешала отца в глубоком горе. Как незаметно выросла, поднялась на ноги Доброслава!

Даниил видел, что бояре избегают упоминаний о поездке к татарам, молча сочувствуют ему. А это возмущало Даниила. Пусть немощному сочувствуют, а он еще твердо стоит на ногах. Не плакать, не вздыхать надобно, а мыслить, как врага уничтожить!

Только смерд Теодосий правду в глаза сказал. От этих слов Даниил и до сих пор приходил в бешенство. Но втайне был согласен со смелым дружинником. По дороге из Орды Даниил ни разу не разговаривал с Теодосием, и Теодосий сторонился князя: видно, не мог забыть, как грубо говорил с ним Даниил. По возвращении в Холм Даниил позвал его:

— Почто не идешь ко мне?

Теодосий посмотрел исподлобья.

— А зачем смерду соваться к князю? Способен ли смерд со своим малым умом разумное слово молвить?

Услышав это, Даниил подскочил к Теодосию, больно ухватил его за подбородок, смяв в цепких пальцах Теодосиеву бороду.