Анатолий Хлопецкий - Русский самурай. Книга 2. Возвращение самурая
Незаметно для себя Василий ускорил шаги. Неладно, нехорошо здесь, а что там, на западе, на севере? Может быть, впервые он задумался над тем, что родная ему страна так велика. Сейчас она напоминала ему дом, подожженный со всех концов, а его еще пытались убедить, что ничего уже не спасти, заранее пьяными слезами оплакивали пепелище.
Он остановился, огляделся, куда это занесли его ноги. Светланская осталась позади – змеилась, поблескивая огнями, словно сверкающей чешуей. Здесь, на боковой улочке, было тише и темнее. Дождь уже не лил, как из ведра, но тонкая водяная пыль еще висела в воздухе. Василий поежился от сырости. Пора было возвращаться – завтра предстояла обычная конторская тягомотина: накладные, квитанции, счета… Если бы не видеть за всем этим, как выкачивают из живого еще тела края тепло, богатство, жизнь.
В номере на полу его ожидала кем-то подсунутая под дверь рекламка знакомой фотографии: Полтавская, шесть. Только в прейскуранте, в цене на портретные снимки, кто-то химическим карандашом переправил девятку на восьмерку. Василий смял листок, потом, подумав, снова расправил его и сунул в карман пиджака.
В дверь постучали: услужливый коридорный предложил высушить плащ. Василий небрежно подвинул к нему испорченную шляпу: «Можешь выбросить, братец» – и усмехнулся про себя – поди, сбагрит кому-нибудь за мизерную плату.
Он дождался ухода коридорного и снова извлек из кармана помятый листок. Как вовремя его подбросили! Словно кто-то подслушал смятенные мысли Василия и напомнил ему, что есть здесь люди (и много их, они в большинстве), которые не собираются отдавать ни Приморье, ни всю Россию на поток и разграбление. Итак, завтра ему предстоит визит в фотографию на Полтавской, его там будут ждать в восемь часов вечера. Однако не заинтересует ли кого-нибудь неожиданная страсть японского переводчика к фотографическому запечатлению своей личности? Над этим стоило подумать.
Следующее утро в конторе, однако, оказалось с сюрпризом.
Разбирая предназначенные для перевода накладные, Василий вдруг увидел среди них тонкий листок на шелковистой рисовой бумаге, испещренный иероглифами. Справа шла вертикальная колонка цифр. Василий вчитался: кто-то каллиграфическим почерком услужливо излагал на листке численность солдат и вооружения в японских береговых частях. Сердце застучало и дало сбой: словно кто-то нарочно позаботился о том, чтобы Василию было с чем идти сегодня на Полтавскую. Но прежде чем он успел поразмыслить над своей неожиданной находкой, он обнаружил, что поднялся и направляется к столу майора, заведующего переводческим отделом.
– Я нашел среди накладных не относящуюся к делу бумагу, – четко отрапортовал он, прищелкнув каблуками.
Майор взглянул и опрометью бросился к дверям. Там, за тонкой раздвижной переборкой, разделявшей приспособленный под отдел бывший торговый зал, началась сумятица.
Василий краем уха прислушивался к ней, продолжая перебирать накладные, но мысли его были заняты собственным поступком. Почему он все-таки отнес эту бумагу японцу?
Ответ отыскивался только один: прежде, чем он стал размышлять, его тренированное подсознание борца уловило исходившую от этой находки опасность и подтолкнуло к действию. И как бы ни упрекал себя Василий за необдуманный поступок, действие, видимо, было единственно верным.
* * *Вечером на Полтавской, в освещенной красной лампочкой фотолаборатории, вынимая из проявителя мокрые снимки, Петр Иванович Кузнецов – владелец фотографии, которому поручили держать связь с Василием, – подтвердил эту догадку:
– Дураки японцы, что ли, такими сведениями разбрасываться? Да коли такая бумажка и есть в наличии, в чем я сильно сомневаюсь, лежит она за бронированными дверями в сейфе. А вообще – зачем ей здесь быть? Ей самое место где-нибудь в Токио, в японском генеральном штабе. А вы молодец, Василий Сергеич, сразу догадались, что вам самураи проверочку устроили.
«В том-то и дело, что не сразу», – усмехнулся про себя Василий. Только уже в гостинице, собираясь на встречу и коря себя за то, что по дурости приходится идти туда с пустыми руками, он подумал, что сведения на листке могли быть сильно заниженными или, наоборот, сознательно завышенными, и тогда он оказал бы партизанскому подполью поистине медвежью услугу. А может, и вообще, подумалось ему, все, что написано на листке, было взято с потолка и, значит, его просто проверяли на благонадежность. И в этом случае, не верни он листок, варианта могло быть два: его либо взяли бы на выходе, либо, учитывая предусмотрительность японцев, проследили бы, кому он понес бумажку…
Он повел плечами, словно внезапно озябнув, и, переводя разговор, сказал небрежно:
– А вообще-то, нам не мешало бы подумать, как объяснить мои частые визиты к вам.
– А что, если вам начать брать у меня уроки фотографического дела? – поразмыслив, предложил собеседник.
– Ну что ж… Предлог вроде бы и не плох… если смотреть на это с нашей точки зрения.
– А если с другой?
– С чего это военный переводчик воспылал любовью к фотографии? Уж не секретные ли документы собрался фотографировать?
– Бог с вами, какие секретные документы! Вас к ним пока и близко не подпускают.
– Так-то оно так… А все же надо обоснование понадежнее.
– Ну что ж… Подумаем. – Фотограф вынул из проявителя последний снимок, положил в фиксатор, сполоснул руки и, медленно вытирая их вафельным, в пятнах, полотенцем, предложил:
– Чайку не хотите? По-китайски, с женьшенем?
– А я после этого ночью спать буду?
– В вашем возрасте да спать? Светланская к полуночи только раскочегаривается – гуляй не хочу! Да и на Мильонную заворачивают любители острых ощущений.
– Неужели я похож на завсегдатая Мильонной?
– Совсем не похож. В этом-то и может быть загвоздка.
– Какая же?
Фотограф бережно протер салфеткой тонкий фарфор чашки и усмехнулся в усы:
– Извольте, Василий Сергеич: японцы ведь вам, по нынешним меркам, неплохо платят. Опять же борьбой этой, поди, кое-что скопили – так ведь? А человек вы несемейный, живете этаким отшельником… Копить в наше ненадежное время только дурак станет. Куда денежки деваете, а? А так бы все ясно: заработал – прогулял. Картишки там или прочие сомнительные удовольствия. Человек со слабостями понятнее и вопросов лишних не вызывает. А нам, сами сказали, лишние вопросы ни к чему.
Василий не без изумления всмотрелся в своего собеседника: ишь как все разложил по полочкам! До тех пор хозяин фотографии казался ему проще, а его согласие сделать в салоне явку подполья можно было объяснить как сочувствием, так и меркантильными интересами. Но фотограф оказался человеком гораздо более занимательным.
– А вы, оказывается, психолог! – не без некоторой иронии заметил Василий.
– Да где нам, мы семинарий не кончали, – в том же тоне отозвался фотограф. – У нас другие были университеты.
– Какие же?
– Шлиссельбург, Нерчинск, Акатуй – доводилось слыхать? А вообще, не в обиду вам, Василий Сергеич, скажу: чем меньше вы обо мне знаете, тем для нас обоих лучше. Как не знали вы обо мне ничего, кроме имени, так и дальше не знайте.
– Э, нет, Петр Иванович, так не пойдет! – Василий потер руки и весело заглянул в глаза своему собеседнику. – У вас и имя-то вряд ли настоящее, хоть вы и числитесь одним из «бр. Кузнецовых». А кстати, второй брат действительно существует? Я о своем компаньоне будущем должен все, как на духу, услышать от него.
– Позвольте, как, то есть, о компаньоне?!
– Сами, сударь, виноваты: вольно вам было о деньгах моих беспокоиться. Вот и я о них тоже побеспокоился – чего им, в самом деле, без движения лежать? Я их сию минуту и решил в ваше дело вложить. Давно вижу, что вам одному трудновато справляться: салон обновления требует, да капитала, сознайтесь, недостает… Ну как – берете в компаньоны? Хотя предупреждаю: денег у меня не так много, как можно было бы предположить, – на самом деле платят японцы скуповато, а жизнь в нашем благословенном городе дорожает день ото дня.
Фотограф покрутил головой:
– Ну у вас и приемчики, однако! – Помолчал и затем решительно хлопнул ладонью по протянутой ему руке: – Идет! Как «легенда» мне эта ваша затея нравится. Но я один решать такие дела не могу – надо посоветоваться. Кстати, имейте в виду, что все бумаги по фотографии оформлены на известное вам мое имя, как бы вы ни сомневались в его подлинности. И второй «брат» действительно существует. Он является совладельцем, но живет в Москве. Ну а вы, раз уж решили войти в дело, пока, может, станете вникать в наше, так сказать, производство? Нет, в самом деле, хотите научу фотографировать? Не боги горшки обжигают.
И теперь уже Василию пришел черед воскликнуть:
– Идет!
Соглашение запили горячим, со странноватым привкусом, чаем, попутно обсуждая, где Василию приобрести простенькую для начала фотокамеру.
