Андрей Караулов - Русский ад. На пути к преисподней
— Е-о-шкин кот… — Чуприянов откинулся на стуле.
— Я не поленился… — Николай Яковлевич увлекся и говорил все громче и громче, — я подсчитал: уже за первые три-четыре недели кооперативы были зарегистрированы на семистах сорока заводах Советского Союза, включая Уралмаш, Ижорсталь и другие гиганты…
А? Как?!..
Вопросы повисали в воздухе.
Петраков совершенно не знал Чуприянова. Прежде они не встречались, да и где бы им было встретиться? Но об ачинском глиноземе Николай Яковлевич действительно слышал часто: комбинат — огромный, в прежние годы здесь трудились почти девятнадцать тысяч человек, сейчас осталось десять тысяч, упали объемы, ибо новозеландский глинозем вдруг оказался лучше, чем свой, собственный, сибирский.
Глинозем действительно отличался, хотя и не сильно. Это повод оставить людей без работы?
Из всех экономистов России академик Петраков был одним из самых-самых сильных.
— А кто же во главе, да? — спокойно продолжал Николай Яковлевич, теребя в огромных толстых руках рюмку. — Давайте посмотрим, кто стоит во главе этих кооперативов. Знаете, старый анекдот, — в Баку приехала комиссия из Москвы, гражданскую оборону проверяет. Сидит самый главный товарищ по этой обороне, пьет чай.
— Доложите обстановку, — требует комиссия.
А он, значит, гостеприимно так: «Садитесь, пожалуйста, гости дорогие, мы чай по-опьем, потом покушаем, потом все вам доложим, все покажем…
Те — ругаются: в каком вы, товарищ, виде, доложите обстановку, что у вас здесь происходит?.. Где противогазы? Где спецкостюмы? Куда делись!..
— Да вот, говорит, гости дорогие, рыбалка большая у их была, в лиман на осетра ходили, там у нас комары, спецкостюмы хорошо подошли…
— А если завтра, товарищ, будет атомный взрыв? Если атака газовая?
— Ой-ой, не говори, слушай, не говори, брат: на весь мир опозоримся, точно тебе говорю…
Вот и опозорились, Иван Михайлович, наши начальники на весь мир — стыд-то сразу пропал, в момент: кооперативы возглавили жены и старшие дети директоров заводов, родственники секретарей обкомов и облисполкомов, руководителей спецслужб на местах, прежде всего — КГБ, они ж… у нас… самые быстрые, наследники Дзержинского… ну и — близкие многих-многих товарищей из Москвы, из отраслевых министерств… Прежде всего они!
— А у меня Катюха… — Чуприянов улыбнулся, — смирно дома сидела, потому как все мы здесь — недотепы!
— Понимаю, — кивнул головой Петраков. — Понимаю! О присутствующих — правду и ничего, кроме правды, то есть только хорошее, тем более — под уху с «клюковкой»… А вот близкий приятель мой, директор большого-большого машиностроительного завода, кинул на кооператив, на «схему», как они говорят, свою жену, учителя словесности, — выпускать запчасти для тракторов… И каких!
— Послушайте, — Чуприянов мял руками лоб, — послушайте, Китай при Дэн Сяопине именно так выползал из социализма, через частников…
— …Да. Но без права гнать их товар за рубеж, — улыбнулся Петраков.
Со стороны он казался большим ребенком — Николай Яковлевич все время как-то по-детски поправлял очки на носу и близоруко (в этом тоже было что-то детское) смотрел по сторонам.
— Китай, его кооперативы, создавали, дорогой Иван Михайлович, конкуренцию товаров у себя в стране, исходя из принципов социалистического соревнования. А Николай Иванович, получив — вдруг — горячую поддержку Михаила Сергеевича… при абсолютно беспомощном… уже тогда… КГБ, ибо Крючков опустил «контору» ниже некуда, — они, хочу заметить, играли только на заграницу, причем деньги, выручка товаропроизводителей оставались там же, за кордоном.
Иными словами, это был правильный шаг в ложном направлении — а у Китая никогда не было ложных целей, Китай сам себе не враг, потому и живут китайцы все лучше и лучше!
К концу 88-го, дорогой Иван Михайлович… дорогой мой директор… нефтепродукты и хлопок, цемент и рыба, металл и древесина, минеральные удобрения Ольшанского и кожа — все, что Совмин и Госплан выделяли для насыщения внутреннего рынка Советского Союза, все это поперло за рубеж эшелонами. И прежде всего в Китай, кстати говоря! А разрушив (через коммерческие банки) единую финансовую систему СССР, народ, те же директора, между прочим, стали… не обижайтесь, дорогой Иван Михайлович, из песни слов не выкинешь… стали складывать деньги в кубышку, будто… заранее знали, заранее готовились к акционированию своих предприятий, ждали, короче, именно Гайдара!
Январь 89-го — какая скорость, да? — записка Власова, Шенина и Бакланова, страшный документ, я его видел своими глазами: «Обеспеченность сырьем, материалами в автомобильной и легкой промышленности Советского Союза составляет не более 25 %. Строителям на жилье и объекты соцкультбыта приходит лишь 30 % ресурсов. Многие предприятия, по словам министров, т.т. Паничева, Пучина, Давлетовой вот-вот встанут…»
А где ресурсы — да? Куда делись ресурсы? Кто знает?
Как где? Все знают! Через кооперативы их волокут за рубеж…
И обрушился весь внутренний рынок страны.
Отменить бы им эту глупость… правильный шаг в ложном направлении… — да?
Не отменили. Вот так? Да так! Для меня это загадка… — или Горбачев уже тогда боялся кого-то?
Что же делают наш дорогой Совмин, наш дорогой Рыжков, когда внутренний рынок страны — поплыл? Правильно, все у нас как всегда: из закромов Родины Совмин выделяет золото на закупку товаров и продовольствия за границей.
Золото рекой плывет за рубеж, продовольствие, наше собственное продовольствие, включая мясо, рыбу и хлеб, повсеместно оформляется теперь как «забугорное»: суда загружаются в портах Таллина или Риги, огибают Европу и приходят в Одессу, где русская пшеница вдруг оказывается (по документам) уже импортной — по цене 120–140 долларов за тонну…
Петраков остановился и внимательно посмотрел на молчавшего Чуприянова, — Иван Михайлович не пил, думал, уставившись в стол, о чем-то о своем.
— Вот он, 88-й год, — закончил Петраков. — Заводы — действительно встали, причем — по всей стране, хозяйственные связи оборвались, а в ответ тут же появились известные народные фронты, люди вышли на улицу: в Куйбышеве на митинг протеста собралось почти 70 тысяч человек.
Чуприянов молчал.
На стене тикали старые ходики, вокруг висели фотографии в красивых рамках, в окне истерически билась жирная муха.
На дворе — снег, а в окне — муха, вот как это может быть?
— Будто… о какой-то другой стране говорите… — протянул Чуприянов. — А мы тут жили-жили… почти ничего не замечали, а в то, что замечали, — не верили…
— До полного развала страны оставалось два года, — заключил Петраков.
— А Егор Тимурович, значит… теперь и до нас добрался? — вздохнул Чуприянов. — Длинные у вашей Москвы руки… И за Ачинск схватились…
Ему очень хотелось поменять тему.
— Приватизационный чек — десять тысяч рублей! — откликнулся Петраков.
Он быстро приналег на картошку и был, казалось, очень доволен.
— Хороший человек, — хмыкнул Чуприянов. — А цифры у него откуда?
— Как откуда? С потолка, Иван Михайлович, откуда же еще? Но это не вполне рубли.
— Как? — изумился Чуприянов. — Ишь-ты… А что ж… тогда, коль не рубли, можно спросить?
— Никто не знает, слушайте…
Петраков красиво допил свою рюмку.
…Такой стол, конечно, может быть только в России: все либо с огорода, с грядки, либо — из леса. Россия никогда не умрет от голода (на это, видимо, и расчет местной власти, кстати говоря, потому что власть на местах очень быстро сейчас превращается в паханат), ибо главные богатства страны это, конечно, не нефть и газ, а лес, озеро или река.
Самое чудесное на русском столе — это моченые яблоки, но никто не знает, как их подавать: то ли как десерт, то ли как закуску.
— Рубль есть рубль, — вздохнул Чуприянов, — в России царей не было, Романовых, а рубль — уже был… — слышите, да? Москвичи! Если это не рубль, значит, не пишите… на вашей новой бумажке… что это рубль, че ж людей-то дурить! Приватизационный талон… или… как?..
— …ваучер. У Гайдара человечек есть, — сообщил Петраков, — Володя Лопухин, он и предложил назвать эту счастливую бумажку ваучером; словечко, конечно, непонятное, но грозное…
Чуприянов снова разлил «по клюковке».
— Ваучер, надо же… Замечательная русская забота — угроза: «Не влезай, убьет!» на английский язык, как известно, не переводится, англичане не понимают, что это значит. Зато мы, русские, понимаем с полуслова… Рыбу кидай, — приказал он Катюше. — И водку в уху, лучше — полстакана, так?..
По голосу чувствовалось: большой начальник.
— А водку-то… зачем? — не понял Петраков.
Прежде он никогда не слыхал, чтобы в уху добавляли водку.
— А еще, ешкин кот, надо обязательно в ведро с ухой опустить березовую головешку. Чтоб наварчик, значит, дымком отдавал, иначе это не уха, это будет рыбный суп!..
