Андрей Караулов - Русский ад. На пути к преисподней
— А вот, возвращаясь к Горбачеву, другой пример, — помедлил Петраков. — Ему хотелось поговорить, обед обещал быть знатным, не спешным, во дворе, на костре, рядом с огромной белой собакой, но мирно спавшей, впрочем, варилась (в ведре из нержавейки) уха. Рыба лежала здесь же, на столике, в твердом марлевом кульке, то есть рыбу еще даже не кидали. — Восемьдесят шестой, Иван Михайлович, Целиноград. Доказываем Горбачеву: если хлеб у нас — двенадцать копеек батон, да пусть даже и восемнадцать, нет разницы, селянину выгодно кормить скотину исключительно хлебом, потому что силос и комбикорма у нас ровно в два раза дороже. Но хлеб-то мы каждый год закупали в Канаде! До того докатилась страна, что на зерно уходил (по году) миллиард долларов! Яковлев, помню, Александр Николаевич, вписал в доклад Горбачеву небольшой абзац: цены на хлеб надо поднять на семь копеек за булку!
Михаил Сергеевич выступает, народ его приветствует, говорит, как всегда, — много, долго. Про семь копеек — ни гу-гу. Исчез абзац Яковлева, как корова слизала!
Мы — тут же к Горбачеву: как же так, Михаил Сергеевич?! Народ в деревнях скотину хлебом кормит, а мы — миллиард за зерно!
Молчит Горбачев, глаза отвел, нас вроде как не слышит. И вдруг — Раиса Максимовна… а она ведь не говорила, она как бы выпевала слова: А-лександр Николаевич, Нико-о-лай Яковлевич… не может же Михаил Сергеевич войти в историю… как Генеральный секретарь, который повысил цены на хлеб…
— Во баба! — вырвалось у Чуприянова. — Ну что, понеслись?.. — он разлил водку. — Я приказал Катюшке всегда на закуску подавать горячую картошку, чтоб помнил народ, кто мы и откуда, из каких земель родом…
Чуприянов улыбнулся — широко, по-русски…
— Картошка — великолепно, — согласился Петраков. Он любил поесть, это чувствовалось. — Картошка это всегда хорошо, я вот без настоящих драников жить не могу… Ваше здоровье, Иван Михайлович!
— Ваше! — с улыбкой откликнулся Чуприянов.
«Клюква» прошла божественно.
Катя действительно принесла тарелку с дымящейся картошкой, посыпанной какой-то травкой, правда сухой.
— Мы сейчас, когда пить садимся, такое ощущение, что у нас поминки… — вдруг тихо сказал Чуприянов. — Я своих, красноярских, имею в виду. Сашу Кузнецова, героя Соцтруда, Гуполова — ракетчика… Коллег, Николай Яковлевич. Руководящий состав. Мы ведь всю жизнь знаем друг друга, знаем цену друг другу… и пьем — молча, особенно поначалу, все слова-то у нас уже сказаны, точка…
— А с кооперативов все и пошло… — Петраков поправил очки с толстыми-толстыми стеклами. — Страну-то… а, Иван Михайлович, дорогой мой человек, разве не директора развалили… — вот что вы скажете? Самый вороватый народ оказался, директора! Хуже Егорки… — верно?
— У меня кооперативов не было, — тяжело вздохнул Чуприянов.
Они, видно, хорошо поговорили еще дорогой, проверяя — друг на друге — свое ощущение времени. Чуприянов был в Красноярске на экономической конференции, пустое дело, кстати говоря, эти конференции, толка в них нет, Чуприянов остался в Красноярске на ночь, а утром, за завтраком, пригласил Петракова в гости: самолет в Москву поздно вечером, программа у делегации составлена по-идиотски, весь день — пустой, только посещение (зачем, да?) каких-то спортивных школ.
Академик Российской Академии наук Николай Яковлевич Петраков был прав.
Развал Советского Союза, сначала — полный распад экономики, финансовой системы, а затем — и самой державы, начался с кооперативов.
1988 год для Советского Союза оказался страшнее, чем 1941-й, хотя подлинный масштаб трагедии страны открылся, на самом деле, только сейчас, в 1992-м, когда самого государства давно уже нет.
Чисто русская ситуация, между прочим: страна, СССР, развалилась, исчезла, а вот как, все-таки, так произошло, что великая держава, намертво сколоченная, казалось, властью, исполкомами, идеологией, Комитетом государственной безопасности, цепочкой заводов, которые не могут жить друг без друга, связью, границами… — как, все же, случилось, что такая страна мгновенно взорвалась изнутри и почему (вот самый главный вопрос) нация, которая вдруг, в одночасье, потеряла… ни много ни мало, свою страну, только через год после Беловежской Пущи… — год! не раньше! — сообразила, наконец, что страна, оказывается, осталась без страны… вот почему не сразу? Не день в день? Как же это объяснить? Ведь только что был всенародный референдум за сохранение Союза республик как единой страны: «да, да, нет, да…»!
— 88-й, — невозмутимо продолжал Петраков, — верно, Иван Михайлович?.. Закон «О кооперации», детище Совета министров и лично Рыжкова. Рыночный механизм советского разлива — предприятия получают право (фактически, на условиях еще одного цеха…) создавать кооперативы, по сути — частные предприятия, которые — внимание! — должны питаться исключительно от государственных ресурсов.
Какое чудо, да? Какой родник! Государство!
А откуда, от каких родников, им питаться, кооперативам-то, есть какие-то варианты… что ли?
Огромные закрома Родины к услугам частников, «живой уголок» — кооперативы! — среди ржавых железок старых заводов.
Рыжков (рыночный зуд, да? или… что-то совсем другое?., кто ответит?) не останавливается: мало того, что кооперативы просто за копейки получают в руки государственные ресурсы, включая нефть… — Николай Яковлевич, потянулся за картошкой, — Рыжков вдруг дарует кооперативам право на любые экспортные операции! Помните, какой шум был, Иван Михайлович: Собчак на съезде депутатов в клетчатом пиджаке… крик… шум… танки в Новороссийске, кооператив «Ант», полковник КГБ в отставке… Ряшенцев, по-моему, если не путаю фамилию… Через три года этот парень, Ряшенцев, загнется от неизвестного яда в госпитале под Лос-Анджелесом на руках моего друга, профессора Володи Зельмана. Кто отравил? А кто знает? Они, эти американцы, грандиозные врачи, между прочим, но американцы так и не выяснили, не установили, химическую формулу яда, которым траванули Ряшенцева.
«Ант», семь старых танков, говна-пирога, будем говорить прямо, говорить; «Ант» и Ряшенцев это, на самом деле, провокация КГБ против кооперативов и лично Рыжкова, так, кстати, и Михаил Сергеевич объяснял — в узком кругу. Комитет, видно, очень хотел продемонстрировать, как все эти сукины дети — кооперативы — грабят страну… — но в 88-м, Иван Михайлович, кто слушал КГБ, верно? Крючков — это же не Юрий Андропов, так? А Рыжков дальше идет: Совмин поощряет кооперативы создавать собственные банки. Оп-па! Госбанк, Внешэкономбанк больше не нужны, вон что! единая финансовая система страны приказала долго жить, банков у нас теперь много. И — самое главное: Рыжков и Совмин не возражают, чтобы у кооперативов, то бишь у заводов, у директоров, появились бы свои фирмы-филиалы, фирмы-партнеры… Где? Как где? За рубежом, естественно, где же еще!
Петраков произносил слова так, будто читал лекцию — он, похоже, готовился к книге на эту тему.
— А правду хотите? — Чуприянов опять разлил «клюкву». — Я б пока… прочухал Рыжкова, уважаемый Николай Яковлевич, тут и 88-й прошел бы, и 89-й… — сто процентов! Директора, такие как «КраМС», крупные директора, тогда, в те годы, все ж заметно побаивались друг друга, никто, до дна, не был откровенен, ибо КГБ — он же повсюду! Счас-то мы осмелели, а вот тогда! Здесь же, — Чуприянов помедлил, — дело-то деликатное… Это мы теперь немножко расслабились, а тогда…
Петраков задумчиво копался в картошке.
— Я думаю вот о чем все время… кто Рыжкова-то вел, так целенаправленно, какие силы, уж не смену ли Горбачеву готовили — как? А потом, после его инфаркта, подхватили — кто? Откуда ветер? — Ельцина? Мне бы это понять… Ведь нет в таких «комбинациях» следов, они не остаются, следы уничтожают.
— Схема-то явно не «рыжковская», так? Здесь сила чья-то чувствуется, ведь кооперативы — это предтеча. Тихо-тихо предприятия Советского Союза (кооперативы при предприятиях — одно и то же!) освобождаются от любых обязательств перед государством. Заводы незаметно для общественного мнения уходят пусть не в частные руки, это, как мы видим, происходит (повсеместно) только сейчас, но — под контроль частников, — Петраков сам выделял ключевые слова, — то бишь кооперативов; границы страны для их продукции распахнуты, а резервы выделяются фактически бесплатно. Репетиция… Да? Репетиция 92-го? Приватизация по Гайдару? Помните, в «Гамлете», Иван Михайлович… — он поднял руку на мать… Родина-мать… — да? Нельзя поднимать руку на мать — так подняли же! Более того, Иван Михайлович, дорогой мой директор легендарного ачинского глинозема, Рыжков и его коллеги подмахивают — один за другим — почти двадцать государственных актов, отменяющих монополию на внешнеэкономическую деятельность!
