Охота на Церковь - Наталья Валерьевна Иртенина
Эпилог
1
Июль 1941 г.
Ранним утром на запад от Могилева двигался по железной дороге эшелон из двух с лишним десятков вагонов и полудюжины платформ, груженных орудиями и подводами. В нескольких теплушках ехали на фронт лошади, в остальных разместился личный состав стрелкового батальона из трех рот и вспомогательных взводов. Два жестких вагона в голове эшелона занимал командно-начальственный состав, включая сержантов, и взвод связистов. Батальон был сформирован две недели тому назад, в первые дни войны, из солдат, отбывавших срочную службу в предгорьях Урала.
Уже неделю стрелки, повзводно размещенные по теплушкам, слушали изнурительный грохот колес товарняка. Терпели выматывающие душу рывки и качание вагонов, спали вповалку на широких нарах-перекрытиях в два яруса и под треск буржуйки, на которой бесконечно кипятился чайник, разговаривали о войне. Кто-то вспоминал рассказы отцов о боях с немцем на германско-империалистической, кто-то мечтал о подвигах героев войны Гражданской. Спорили о фильме «Если завтра война…», отыскивая в нем несовпадения с началом настоящей немецко-фашистской агрессии против СССР, но соглашались в том, что враг очень скоро будет изгнан с советской земли и разгромлен. Всем было по девятнадцать-двадцать лет, многие носили комсомольские значки и рвались в бой.
Около пяти утра, когда все еще спали, в девятом от головы вагоне проснулся боец. Осторожно, ползком на боку, чтобы не растолкать товарищей, он слез с нар, взял с остывшей буржуйки холодный чайник и глотнул воды из носика. Эшелон замедлял ход, гул состава становился тише. В теплушке царила полутемь, но в оба бортовых люка с опущенными заслонками лился нежно-золотистый свет давно взошедшего солнца. Вдруг поезд сильным рывком сбросил остатки скорости и, прокатив еще немного, остановился. На нарах заворочались солдаты.
Боец встал ногой на лавку вдоль поперечной стенки вагона и высунулся лицом в узкий проем люка. На голову ему обрушилось своим неохватным величеством сияющее голубое небо. Грудь наполнилась воздухом с буйными ароматами росистого июльского луга. Эшелон стоял в чистом поле, которое начиналось сразу за путевой насыпью, лишь вдали его окаймляла темная полоска леса. Поле сплошь цвело желтым донником. Боец счастливо улыбался во весь рот, вдыхая густой запах медоноса.
Внезапно раздались выстрелы. Звуки боя доносились от головы поезда – одиночные пистолетные и короткие, прерывистые строчки автоматов. А затем бахнуло так, что теплушку качнуло. Взвод послетал с нар. Солдаты спросонья трясли головами, торопливо натягивали сапоги. Боец, за минуту до того любовавшийся видом из люка, высунулся наружу по плечи, пытаясь что-нибудь разглядеть, но на этой стороне путей ничего не происходило.
Снова дважды бабахнуло с отдачей по вагонам, и стрелкотня помалу прекратилась. Бойцы, перебрасываясь короткими репликами, настороженные и взволнованные, разбирали по рукам трехлинейки-мосинки, сложенные в сене под нарами. Один полез ко второму люку в противоположной стенке вагона, но тут же в испуге отпрянул:
– Немцы!
На той стороне было точно такое же цветущее желтое поле. В полусотне метров от железной дороги, за дренажным рвом, шла дорога обычная, разбитая, разъезженная колоннами техники и живой силы. Но то, надо думать, была техника и сила советская, теперь же дорогу заполонили танки с крестами на броне и мотоциклы с колясками. Башни танков были развернуты к эшелону, часть пехотинцев и мотострелков заняла позиции под прикрытием брони. От головы состава вновь доносилась стрельба, но бой шел неравный – после автоматных очередей все на время затихало.
– Измена! Нас предали. Мы за линией фронта… – Бойцы растерянно сжимали в руках винтовки. – Где же командиры?..
– Нету больше командиров. Это по ним из танков…
– А нам-то что делать?
– Отвоевались, братишки.
– С винтарем-то против танков…
Снаружи послышался быстрый топот сапог по полотну дороги, зазвучала отрывистая немецкая речь. В соседней теплушке прогромыхала, откатываясь, дверь. Один из бойцов сунулся к люку посмотреть. На него с параллельного пути уставился немец в каске, с рунами СС на правой петлице, навел автомат.
– Рус, сдавайс! – широко улыбнулся фриц.
Немцы действовали четко. Автоматчики оцепляли один за другим вагоны, приказывали на ломаном русском сложить оружие и выходить. Стволы танков, направленные на эшелон, были весомым подкреплением. Необстрелянные бойцы, смирившись со своей участью, выпрыгивали из теплушек, поднимали руки. Их отгоняли с железнодорожной насыпи, через канаву, к немецкой колонне: «Schneller! Bewegung! Russische Schweine!»[3]
– Это мы чего, в плену, что ли? – недоумевал рядовой Сыромятников, когда немцы криками и тычками принялись ровнять советских солдат в подобие строя на три шеренги, растянувшиеся на добрую сотню метров.
Рядовой Аристархов, стоявший позади него, оглядывался на разбитый снарядами, окутанный дымом вагон, в котором погибло командование батальона. В нескольких купе полыхало пламя. Из открытого окна свисало, перегнувшись через раму, тело убитого в перестрелке начштаба капитана Зверева. С подножки вагона спрыгивали эсэсовцы, зачищавшие его.
На вытоптанной траве Михаил подобрал пилотку с красной звездой, влажную от ночного дождя. Пилотка была почти чистая, будто вчера обронена.
– Нас никто не предавал, – тихо произнес он, показав пилотку соседу. – Просто наши так быстро драпают, что в штабах не знают, где теперь фашисты.
Пленные бойцы рассматривали вражескую колонну техники, с тягостным чувством строили догадки и обсуждали оснащение немцев:
– В наступление гансы прут. Как к себе домой.
– На каждом танке по полудюжине пехоты. А сколько танков? Хвоста не разглядеть…
– Я такие мотоциклетки только в кино и видал.
– Ранцы у них, гляди. А у нас сидоры… Автоматы у всех. У нас пэпэша с десяток на роту.
За танками желтело раздолье. Оно манило светлым простором, духовитостью, гудением вылетевших на работу насекомых. Хотелось, забывшись, побежать в эти солнечные заросли, упасть спиной на мягкую травяную подстилку, раскинуть руки и вдыхать полной грудью небесную синеву над головой.
С одного края колонны пленных началось некое движение. Офицеры отдавали приказы. Несколько рук показали в сторону поля.
– Про что они говорят? – толкнул Аристархова сосед.
Из всего взвода Михаил один понимал по-немецки, но слова, доносимые издали, разобрать не мог.
– В Германию, что ли, погонят? – вслух размышлял Сыромятников. – Сколько отсюда километров до Германии?
– До Польши ближе…
– Пить хочется… Если у них воды поспрошать, дадут?
– Хрена в зубы тебе дадут, Вакарчук.
Часть пленных, человек пятьдесят, немцы отделили от прочих и погнали через дорогу с техникой, прямиком в поле. Остальная колонна тревожно гадала, куда и для чего. Эсэсовцы в надвинутых на лоб касках, державшие на прицеле несколько сотен безоружных солдат, стояли неподвижно, словно вытесанные из камня чудища. Только стволы в их руках казались живыми – того и гляди начнут плеваться огнем. Время от времени автоматчики
