Роже Мартен дю Гар - Семья Тибо.Том 1
— До чего же глупо так плакать, — проговорила она. — Постой-ка, все произошло тогда тоже вечером, в это же время, как раз перед обедом. Я была дома, у меня собрались друзья, — ты их не знаешь. Вдруг раздается звонок — телеграмма: «Девочка больна, состояние очень тяжелое, приезжайте». Я все поняла. Бросилась на вокзал в чем была — в кружевной шляпе с блестками и открытых туфельках; вскочила в первый же поезд. Ехала всю ночь одна, в оцепенении. Как я не сошла с ума? — Она обернулась к нему: — Потерпи немного, пусть пообсохнут — так будет лучше. — Ее лицо вдруг оживилось: — Знаешь, как было бы мило, если б ты поехал со мной! Послушай, можно обернуться за два дня — субботу и воскресенье. Переночуем в Руане или в Кодбеке; а на следующий день отправимся на кладбище, в Ге-ла-Розьер. Вот было бы здорово, проехались бы, да еще вдвоем! Верно ведь?
Они отправились в путь в последнюю субботу сентября, в погожий послеобеденный час; ехали в полупустом поезде, одни в купе.
Антуан радовался двум дням отдыха, да еще вдвоем с Рашелью. Нервное напряжение у него прошло, помолодевшие глаза смеялись, он был оживлен, как мальчишка, подшучивал над Рашелью — над тем, что у нее столько свертков, завалила почти всю сетку, — и отказался сесть рядом, а устроился напротив, чтобы вдоволь на нее насмотреться.
— Да угомонись ты, пожалуйста, — проговорила она, когда он снова вскочил, чтобы опустить занавески на окне. — Я ведь не растаю.
— Конечно. Зато я слепну, когда тебя освещает солнце!
И правда: когда яркий свет падал на ее лицо и зажигал волосы, долго смотреть на нее было невозможно — слепило глаза.
— Мы ведь еще ни разу не путешествовали вдвоем, — заметил он. — Ты об этом подумала?
Она даже не улыбнулась, сжала губы с каким-то непокорным, своевольным выражением. Он наклонился:
— Что с тобой?
— Ничего… Поездка…
Он умолк, думая о том, как эгоистично ведет себя, совсем забыл о цели путешествия. Но она вдруг сказала:
— Меня всегда волнует отъезд. Пейзажи, мелькающие мимо… А впереди — неизвестное.
На миг ее взгляд задержался на линии горизонта, убегающей назад.
— Покаталась я в жизни на всех этих поездах да пароходах!
Ее лицо омрачилось.
Антуан перебрался к ней, растянулся на диване и положил голову ей на колени.
— Umbilicus sicut crater eburneus[56],— прошептал он. Потом, немного помолчав и ясно чувствуя, что мысли Рашели витают где-то далеко, он спросил: — О чем задумалась?
— Да ни о чем. — И она постаралась прикинуться веселой. — О твоем каком-то учительском галстуке! — воскликнула она, и ее палец скользнул под полоску материи. — Ну, скажи, пожалуйста, неужели, даже собираясь в дорогу, ты не можешь повязать его повольнее, чуть посвободнее? — Она потянулась и, снова улыбнувшись, добавила: — Нам повезло, мы с тобой одни… Ну, говори же… Расскажи что-нибудь.
Он рассмеялся.
— Но ведь всегда рассказываешь ты, а что у меня? Больные, экзамены… О чем же рассказывать? Всегда я жил, как крот в своей норе. А ты меня вытащила из темной ямы и показала вселенную.
Никогда еще он не делал ей такого признания. Она наклонилась, обхватила обеими руками его голову, лежавшую на ее коленях, и долго смотрела на любимое лицо.
— Правда? Истинная правда?
— Знаешь что, — продолжал он, не меняя позы, — на будущий год мы с тобой не будем торчать все лето в Париже.
— Ну что ж!
— В этом году я не брал отпуска; постараюсь получить две недели.
— Хорошо.
— А может быть, даже и три.
— Хорошо.
— Поедем куда-нибудь вместе, все равно куда… Верно?
— Хорошо.
— Если хочешь — в горы. В Вогезы. Или в Швейцарию. А может быть, и еще дальше?
Рашель сидела, задумавшись.
— О чем ты думаешь? — спросил он.
— Да все об этом. Хорошо, поедем в Швейцарию.
— Или же на итальянские озера.
— Ну нет!
— Почему? Тебе не нравятся итальянские озера?
— Не нравятся.
Он все еще лежал — его убаюкивала легкая тряска вагона, и он согласился:
— Ну что ж, поедем в другое место… Куда захочешь. — Но после паузы он переспросил сонным голосом: — А почему тебе не нравятся итальянские озера?
Она поглаживала кончиками пальцев лоб Антуана, его ресницы, поглаживала виски, чуть впалые, как и щеки, и не отвечала. Он закрыл глаза, и в его дремлющем мозгу засела упорная мысль:
— Значит, не хочешь говорить, почему ты против итальянских озер?
Она сделала чуть приметную недовольную гримаску:
— Да ведь там умер Арон. Ну да, мой брат, ты же знаешь? В Паланце.
Он подосадовал на свою настойчивость и все же осведомился:
— А разве он там жил?
— Да нет же; он там путешествовал. Совершал свадебное путешествие.
Она нахмурилась и немного погодя, как бы отгадав мысли Антуана, прошептала:
— Чего только мне уже не привелось в жизни увидеть…
— Ты что, в ссоре со своей невесткой? — спросил он. — Ты никогда о ней не говорила.
Поезд шел медленно. Она поднялась, выглянула в окно. Но, очевидно, услышав вопрос Антуана, обернулась, спросила:
— Что? С какой невесткой? С Кларой?
— С женой твоего брата: ты же сказала, что он умер во время свадебного путешествия.
— Она умерла вместе с ним. Я же тебе рассказывала об этом… Нет? — Она не отрываясь смотрела в окно. — Оба утонули в озере. Так никто и не узнал, как все это произошло. — Она поколебалась: — Никто, кроме, пожалуй, Гирша…
— Гирша? — воскликнул он, приподнимаясь на локте. — Значит, он был там вместе с ними? Но… тогда и ты тоже?
— Ах, не будем говорить об этом сегодня, — умоляюще сказала она и снова села. — Передай-ка мне сумочку. Ты не голоден?
Она развернула плитку шоколада, сжала ее зубами и протянула Антуану — он, улыбаясь, подхватил игру.
— Так всего вкуснее, — сказала она, и в ее глазах мелькнуло что-то сластолюбивое. Неожиданно она произнесла резким тоном:
— Клара была дочерью Гирша. Теперь-то понимаешь? Через дочь я и познакомилась с отцом. Неужели я тебе никогда не рассказывала об этом?
Он отрицательно покачал головой, но больше ни о чем не выведывал, стараясь сопоставить новые для него подробности с теми, о которых слышал раньше. К тому же Рашель, как всегда, когда он прекращал расспросы, начала обо всем рассказывать по собственному почину:
— Ты не видел фотографии Клары? Я разыщу и покажу тебе. Она была моей подругой. Мы познакомились еще в младшем классе. Но она пробыла в Опере всего лишь год. Здоровье у нее было слабое. А может быть, Гирш предпочитал держать ее при себе, что вполне возможно… Мы с ней подружились. По воскресеньям я отправлялась к ней, в манеж Нейи. Тогда-то я и начала учиться верховой езде, в одно время с ней. А позже, по заведенной привычке, мы вместе катались верхом — все трое.
— Кто же это — все трое?
— Ну да — Клара, Гирш и я. А начиная с пасхи я стала заезжать за ними три раза в неделю к шести утра. В восемь мне уже следовало быть в Опере. В эту пору весь Лес принадлежал нам одним; было чудесно.
Она ненадолго замолчала. Он смотрел на нее, Облокотясь на полку, и совсем притих.
— Она была сумасбродка, — продолжала Рашель, отдаваясь воспоминаниям. — Очень смелая, очень добрая; обаятельная; обаятельная и немного озорная, а иногда взгляд у нее становился жуткий — совсем отцовский. В те времена она была моей лучшей подругой, а мой брат уже несколько лет был в нее влюблен: он и работал, поставив перед собой цель в один прекрасный день жениться на ней. Но Клара не желала. Гирш, разумеется, тем более. И вдруг она сразу перерешила, причем я сначала не могла понять почему. Впрочем, и во время помолвки я еще ни о чем не подозревала. А потом уже было слишком поздно — вступиться я не могла. — Она помолчала. — Ну а потом, недели три спустя, я получила телеграмму от Гирша, который звал меня в Паленцу. Я понятия не имела, что он поехал к ним, но когда выяснилось, что он там, я мигом почуяла трагическую развязку. Да тут и тайны никакой нет. Ведь на шее у Клары виднелись кровоподтеки. Он наверняка задушил ее.
— Кто это — он?
— Арон. Ее муж. В тот вечер он нанял лодку, собрался покататься по озеру — один. Гирш ему не препятствовал: это ему было на руку; основания у него, верно, были: он знал, что Арон думает покончить с собой. Да и Клара тоже подозревала это; Гирш за ней не уследил, и она, улучив минуту, вскочила в лодку, которая уже отчаливала от берега. По крайней мере, я до всего этого мало-помалу сама дошла, потому что Гирш… — Она вздрогнула: — Гирш непроницаем, — отчеканила она.
Она снова замолчала, и Антуан спросил.
— Но зачем же было кончать самоубийством?
— Арон вечно говорил об этом. Такой у него был конек с детства. Поэтому-то я и не решилась что-нибудь ему сказать, и из-за моего попустительства он женился. Ах, как я корю себя за это, — добавила она с глубокой скорбью. — Быть может, если б я тогда сказала… — И, глядя на Антуана так, будто он мог оправдать ее перед ее же совестью, продолжала: — Ведь я открыла их тайну. Но сообщать о ней Арону не стоило. Правда? Ведь он столько раз грозился покончить с собой, если Клара не выйдет за него замуж. Он бы так и сделал, скажи я ему обо всем, что случайно обнаружила… А как по-твоему?
