Виктор Ахинько - Нестор Махно
— Как ускользнуть? — быстро спросил Махно Льва Зиньковского.
— За этой рощей — переезд. Но туда ж не сунешься. Посекут!
Батько кусал нижнюю губу, не сдерживая волнение. Был уверен: оно, прозорливое, подскажет.
— Откуда ты взял, что дивизия Пархоменко? — спросил разведчика.
— А вот удостоверение, — Лев подал листок. — Мои хлопцы захватили их командира взвода.
Нестор Иванович повертел бумагу, почитал, усмехнулся. Перестрелка нарастала.
— Данилова сюда! — приказал.
— Ва-ася! — закрутился на коне Троян. — Кто видел Васю?
— Он вроде там, около пушек.
Снабженца разыскали. Батько подал ему удостоверение.
— На, читай. Ну, еще раз. Внимательно! Понял, кто ты теперь есть?
Василий смотрел с недоумением.
— Гони к бронепоезду и предъяви документ командиру. Скажи, что он дурак! Шмалит по своим. А на самом деле махновцы… во-он там, скажи, где сейчас маячат червонные казаки Котовского.
Данилов расплылся в улыбке. Такая авантюра была ему по душе.
— Понял, Батько. Дайте только шапку со звездой. Если не кокнут по пути, то надуем!
Он уже поднял нагайку, чтобы огреть коня, когда Махно поинтересовался:
— А сёдла какие бывают?
— Хм, твердые и мягкие, — отвечал Василий.
— Ох и пустомеля! Сразу видно, что снабженец. Ляпнешь такое — кинут под поезд. Запомни: седла есть аглицкие, драгунские и казацкие. Понял?
— Я же теперь ахвицер, Батько!
— Ну, лети.
На бронепоезде заметили одинокого всадника, что приближался. Опасности он не представлял, и его не тронули. Данилов поднялся по ступенькам, крича:
— Что ж вы творите, суки! По своим лупите! — и подал удостоверение командиру.
Тот ничего не мог вразуметь.
— Карусель какая-то! Мне же приказали бить по тем, кто рвется к насыпи! — оправдывался он.
— Да то наши! — вскипел Василий. — Ты что, ослеп? А бандиты во-он, видишь. У нас кони устали, даже копыта в крови. Начдив просит тебя шарахнуть по анархии ураганом, пока проскочим переезд.
— А зачем вам туда? — все еще сомневался командир.
— Высшая стратегия. Хрен их разберет! — врал Данилов напропалую. — Начдив у нас друг самого Фрунзе. Лупите!
Пушки бронепоезда ударили по червонным казакам, а махновцы тем временем на рысях переходили железную дорогу. Покачиваясь в тачанке, Аршинов думал: «Вот и порядок. С Батькой — нет, не пропадешь. Жаль, что Алешу Марченко убили. Лучшего кавалериста. Эх, жаль…»
С возмущением узнав об очередном своем конфузе, Фрунзе решил сменить тактику. Лучшие красные охотники обкладывали берлогу хитроумного шатуна Махно, и всё — впустую! Хватит. Теперь вдогонку за ним пускали зверовую стаю — корпус латыша Нестеровича с заданием: «Вцепиться в банду и гнать до полного ее изнеможения, дабы окончательно покончить с главным повстанцем Украины». Летучие отряды создавались также в Киевском и Харьковском военных округах, в первой конной и четвертой армиях!
Нестор же Иванович посоветовался на ходу с командирами и резво повел своих от Полтавы на север, где по слухам базировались два крупных ополчения: Христового и Бутовецкого, посланных сюда раньше. За день по балкам и буеракам преодолели шестьдесят верст и, как обычно, перерезав провода связи, заночевали в селе Борки. Тут-то, кажется, Аршинов и встречался летом с матросом Степаном Петриченко. За ужином Петр Андреевич напомнил об этом Батьке:
— Он служит в крепости Кронштадт. Может, послать туда нашего человека? Пусть поднимают братишек. Чем черт не шутит?
— Кого, например? — заинтересовался Махно.
— Да вот хоть Щуся — тоже военмора.
Тот сидел напротив, подкручивая длинные тонкие усы.
— А что, я тут уже не нужен? — обиделся Федор. Побитое оспой лицо его покраснело.
— Ну почему? — спросил Нестор Иванович, усмехаясь. — Ты только представь себе: раскачать сердце революции — Кронштадт! Во заплясали бы в злобе Троцкий с Лениным.
— Нет, я не военкор, а черномор, — набычился Щусь.
— Да шутим, шутим, — успокоил его Аршинов. — Идея же недурная?
— Ох и фантазеры! — вступил в разговор Леонид Христовой, отряд которого сегодня влился в армию. Атаман был грузен, медлителен, с толстыми губами, обветренными досиня. — Нам бы самим выкрутиться. Чув я, Шуба коло Путивля огрызается. Его еще взять. А там и в Россию махнуть, до Антонова, богатого оружием.
— Толково мыслишь, — одобрил Батько. — Вот за это и выпьем вашего сахарного спирту, хай бы ему бес. Заодно помянем славного кавалериста и друга свободы Алеху Марченко…
Но утром на них навалился корпус Нестеровича. Ему дали подойти поближе, охватили фланги. По центру влупила повстанческая артиллерия. Две красные бригады в панике бежали. Их преследовали верст двадцать. Потом, отдохнув еще ночь в Борках, отправились на поиски отряда Шубы, свежих лошадей, фуража, еды. Каратели держались на почтительном расстоянии.
Разыгралась метель. Ни полушубок, ни валенки не спасали Аршинова. Кутаясь в одеяло на сиденье тачанки, он краем глаза видел, как скрылся во мгле боковой отряд Трофима Вдовыченко. Пусть мечутся теперь красные в поисках Махно! Бывало уже не раз. Это испытанная тактика.
Найти атамана Шубу не удалось, и махновцы завернули в Курскую губернию, богатую лошадьми. Корпус Нестеровича отстал. Плохо одетые и обутые красноармейцы обмораживались, некоторые и замерзали насмерть. Повстанцы же, а их осталось около трех тысяч, попарились в баньках и благодарно угощали хозяев спиртом. Те за чаркой сообщили, что Антонова недавно вроде бы разбили.
В городке Короча, как и в других местах, были раскрыты склады с хлебом, мясом, изъятым продотрядами. Жители всё растащили. Пока суд да дело, обворовали и церковь, унесли золотые подсвечники, а также иконы в серебряных окладах. Верующие со слезами прибежали к Батьке. Он поручил Зиньковскому немедленно разобраться. Вскоре выяснилось, что сотворил это… испытанный командир Харлампий Общий! Его призвали в комиссию антимахновских дел, которую после гибели Григория Василевского возглавляла матушка Галина. Заранее ясно было, что Харлашке не сносить дурной головы. Поэтому ночью он подговорил свой полк, недовольный рейдом в чужие края, и увел его вместе с Захарием Клешней на Украину.
Аршинов же попросил Нестора Ивановича:
— Отпустите меня за границу. Там я спокойно напишу историю нашего движения.
Махно тяжело вздохнул. Столько потерь! Вот и учитель покидает.
— Ну, что ж, — сказал. — Бродячая жизнь не для вас, Петр Андреевич. Поезжайте. Хоронить нас, конечно, рановато. История… впереди. Но пусть мир узнает, какой ценой покупается свобода… Лева! Есть у нас золотишко?
— Припасено, — отвечал Зиньковский.
— Отсыпь редактору пару килограммов. Хватит на издание книги?
— Благодарю. Как же я буду без вас? — сокрушался Аршинов…
Распрощались в Короче и с Петром Рыбиным — секретарем совета, который уехал в Харьков для подпольной работы. Там он позвонил председателю Совнаркома Украины Раковскому и в сердцах, по-рабочему высказал всё, что думает о нем и о Ленине. За то был арестован и расстрелян.
Батько Правда протопал на подвязанных войлоком культях к забору, помочился в снег и прислушался. Кто-то выл. Да так высоко, потом глухо, с тоской и надрывом, что прямо хватал за сердце. «Волк, — определил Правда. — Ишь, сытый. Развелось их. Трупы грызут. Чего ж не хватает? На что жалуется?»
Здесь, под селом Каменкой, уже на Украине, до самого вечера кипел бой. Летучий корпус Нестеровича, хотя и потерял за время преследования повстанцев более двух тысяч штыков и сабель, все равно не отставал. Замерзавшим красноармейцам из Латвии, Заволжья, Литвы внушали, что надо непременно до весны искоренить кулацкое отребье и уголовников Махно. Тех, кто вслух сомневался, ставили к стенке. Наиболее стойким вручали ордена. Большинство же без рвения продолжало привычную военную работу, мстя за гибель товарищей и мечтая скорей попасть домой. Фрунзе пообещал Нестеровичу, который пал духом, сменить его новыми частями, и они появились: вторая, девятая кавалерийские дивизии, пехота, шесть бронепоездов.
Измотались и махновцы. В лазарете батьки Правды, чудом уцелевшем при бегстве из Бузовки, уже не было ни одного медика. Раненых перевязывали тряпками, оставляли в хуторах, поместьях, а то и с липовыми документами направляли в госпитали… красных. Видя это и теряя надежду на успех борьбы, повстанцы все чаще дезертировали. Армия таяла. «Держимся на страхе, — считал Правда. — Куда денешься? Дома словят и прихлопнут. Хорошо, что подвалил к нам свежий отряд Волоха».
Выглянула луна, и в ее неверном свете батько еще послушал волков. Первому подвывали жалобно-просяще или угрожали до жути. И враз умолкли. В тишине калека заметил след падучей звезды, и до слез стало жалко себя. Ну кому нужен без ног? Если завтра все разбегутся — Взвоешь! А ведь жениться хотел, сватался… и напился, дурак. Невеста сбежала. «Где ты, Мотря? — думалось. — Кого обнимаешь, греешь? Свобода! Пошла она волку под хвост. Вон они, вольные, как жалуются!»
