Юрий Герман - Россия молодая. Книга вторая
А бомбардирский поручик Меншиков, поигрывая окаянными веселыми глазами, покрикивая «левой, левой, детушки, старайся!», держа шпагу на караул, вел своих орлов мимо господина вице-адвоката Герца, мимо Христиана Роземюллера — уездного судьи, мимо Акселя Лиельгрена — тюремного надзирателя, мимо господина Линдемарка — таможенного смотрителя в Ниене, мимо их супруг и дочерей, мимо офицеров сдавшейся крепости — к пороховым погребам, к арсеналу, к пушкам, к бастионам. Рядом с ним, стараясь попасть в ногу, поспешал юркий шведский лейтенант, въедливо объясняя:
— Сей бастион именуется — Гельмфельтов, сей — Кервиллов, а сей в честь преславнейшего государя нашего — Карлов…
Меншиков вдруг остановился, сказал по-русски, громко, так что солдаты слышали:
— А иди-ка ты, офицер, отсюдова туда-то и туда-то! Карлов! Мы бастионы и сами окрестим, без твоего подсказа! Иди от меня! Прискучил!
Офицер задохнулся, схватился было за шпагу. Меншиков с железным лицом, с отдельной улыбкой на тонких губах, посоветовал:
— Ты сии ухватки забудь. Дам в морду — ввек не прочухаешься, паскуда! Вишь — кулак!
И осторожно, чтобы не заметили шведские дамы, показал шведу кулачище с надутыми синими венами.
Шведы в это время выходили из крепости. Именитые граждане с узлами в руках, с мешками и сундуками искали, где бы нанять лошадей, — их кареты, экипажи и кони были отобраны русским войском. Иоганн-Генрих Фризенгольм, получивший титул барона за то, что дал Карлу деньги на ведение войны с московитами, немолодой мужчина с изрядным брюхом, изнемогая под тяжестью своего сундука, говорил вице-адвокату фискалу Герцу:
— Ну что вы на это скажете, гере вице-адвокат? Я не пожалел все свое состояние, я отдал даже приданое жены, я отдал деньги своих детей — и для чего? Для того, чтобы потерять наш Ниен и нашу крепость…
— Ненадолго, гере Фризенгольм, — сказал вице-адвокат. — Совсем ненадолго. Флот адмирала Нуммерса близок, не пройдет и недели, как шведская метла выметет отсюда этот московитский мусор. И мы выстроим новый Ниен и новую крепость — такую неприступную…
— Только не на мои деньги! — перебил Фризенгольм. — Что касается меня, то я не дам больше ни скиллинга. Поверьте моему честному слову, гере вице-адвокат!
3. «Астрильд» и «Гедеан»
Меншиков, отвалясь, сидел в холодочке против только что схваченного на море шведа, спрашивал через переводчика:
— Моряк?
Швед отмалчивался, утирал рот зеленым фуляром. Бомбардирский урядник Щепотев сказал из-за спины Александра Данилыча:
— Да мы ж видели, как его на шлюпку, дьявола, спустили. С ним еще народишко был, те половчее его — не попались в засаду.
Меншиков подумал, спросил погодя:
— Ты с кораблей, которые идут к Ниеншанцу — дабы сделать сикурс? Него тебе велено крепостному коменданту указать?
Петр издали сказал:
— Оставь его, Данилыч! У него присяга. Сами додумаемся…
Но швед вдруг спросил, сколько ему заплатят, если он все скажет по правде. Рябов дернул Иевлева за рукав, остерег:
— Ты скажи, Сильвестр Петрович, Меншикову: обманет швед. Я тоже так торговался.
Но швед не обманул, сказав, что на два условных выстрела с эскадры Нуммерса крепость должна отвечать тоже двумя выстрелами. Так и сделали. Охотники с взморья оповестили, что шведские корабли, услышав ответ на свой сигнал, спокойно встали на якоря. Александр Данилыч отсчитал шведу деньги, но меньше, чем договорились. Швед обиделся, Александр Данилыч крикнул:
— Еще лаешься, пес! Тридцать червонных тебе дал, более, чем Иуде, у того — серебро, у тебя — золото!
С Гутуевского острова опять прибыл гонец, из расторопных щепотевских ребят, рассказал, что два вражеских судна подошли к самому устью Большой Невы и дожидаются утра, дабы идти к реке Охте. Петр собрал совет. Сильвестр Петрович заговорил первым:
— Наши фрегаты для сего дела жаль, государь. Неровен час, потеряем, — они первые наши военные корабли здесь. Пока еще других дождемся. Идти надобно лодками…
Меншиков рассердился:
— Вздор несешь, Сильвестр! Как со шведами свалишься абордажем? Пока с лодок полезем — всех перебьют…
Чамберс согласился со вздохом:
— С лодок на корабли — нельзя. Плохо.
Брюс развел руками:
— Трудно, государь…
Петр огляделся, поискал глазами, крикнул позвать первого лоцмана. Тот сказал осторожно:
— Да ведь как делать, Петр Алексеевич! По-дурному — побьют, а по-умному — мы их кончим. Невою идти к ним — проведают, надо с тайностью. Проведал я от тутошних рыбаков, ныне и сам посмотрел — есть еще речушка, лодки по ней пройдут, тою речушкою и выскочим…
Царь надолго задумался. Чамберс спал сидя, Брюс усталыми глазами смотрел на полноводную, поблескивающую под солнцем Неву. Шереметев дотронулся до руки Петра, сказал негромко:
— Лоцман дело говорит. Так и надобно поступать.
К сумеркам две флотилии лодок, шведами не обнаруженные, достигли истоков реки Ерик. Преображенцы, семеновцы, здешние рыбаки, архангельские поморы — гребли бесшумно, весла не скрипели в уключинах, говорить было запрещено под страхом смерти.
Ночь была светлая, как всегда в этих местах в мае, по небу плыли легкие, пушистые облачка, но горизонт заволокло, и Петр с надеждою посматривал на мглу, повисшую над морем.
Половина лодок была оставлена у истоков Ерика. Другая половина с Петром и Меншиковым спустилась вниз к деревне Каллина. Здесь затаились, ожидая первой большой набежавшей тучи, для атаки на неприятельские суда. Было сыро, в тишине Рябов толкнул локтем Петра — показал, как лось пьет из реки воду. Кое-кто из солдат дремал, иные напряженно всматривались в серые сумерки…
Под утро низкая, серо-рыжая туча сразу надвинулась на обе флотилии, преображенец Завитухин крикнул дважды совой, гребцы подняли весла. От деревни Каллины флотилия Петра заходила со стороны взморья, вдоль низменного побережья Васильевского острова. Вторая группа лодок под командованием Иевлева шла встречным курсом. «Астрильд» и «Гедеан» начали было вздымать паруса, чтобы уйти под прикрытие мощных пушек своей эскадры, но шквалистый ветер, темнота, узкость реки, отсутствие лоцманов испугали командиров кораблей более, чем неизвестные лодки, появившиеся невдалеке. Паруса решили убирать, но в эти секунды Завитухин еще раз закричал совой, и преображенцы с семеновцами, искусные стрелки, начали бить по кораблям залпами. Шведы развернули свои пушки, над головами гребцов засвистела картечь.
— Навались! — крикнул Петр. — Живо! Разо-ом!
Лодки рывком подались вперед к кораблям. Рябов переложил руль, лодка Петра первой очутилась у кормы «Астрильда», Иван Савватеич схватился было рукою за шторм-трап, но Петр оттолкнул его и с гранатой в руке первым поднялся на борт судна. С другого борта уже поднимались преображенцы Иевлева, матросы мичмана Калмыкова бежали по шканцам, пушкари Чамберса с горящими фитилями в зубах, с высоко занесенными гранатами, с ножами и мушкетами, бились врукопашную, прикладами сбрасывали шведов в море, резали кинжалами. На несколько мгновений сделалась совершенная тишина — без единого выстрела, слышна была только хриплая ругань да ровный глухой шелест дождя. Потом Рябов увидел, как Иевлев метнул гранату, как ее пламя положило на ют двух матросов. К Сильвестру Петровичу, рубясь короткой саблей, Меншиков гнал шведского офицера. Швед отбивался шпагой. Александр Данилыч ударил от плеча — швед с разрубленной головой рухнул под ноги Иевлеву. В это время из люка, спереди вырвалось пламя. Рябов кинул на люк кошму, опрокинул бочку с водой. Меншиков, сбрасывая с плеч кафтан, похвалил:
— Верно сделал, господин первый лоцман, корабль добрый, еще сгодится.
На «Гедеане» барабаны забили отбой.
Дождь прошел, тучи унесло. Петр, сидя на скамье под утренним легким ветром, допрашивал пленных: каковы прочие корабли эскадры, что за птица адмирал Нуммерс, за каким бесом лезут не в свои земли, какими ядрами палят, много ли имеют продовольствия. Шведы, не веря тому, что остались живы, не понимая толком, как все случилось, отвечали на все вопросы подробно…
По парадному трапу, возле которого уже стояли русские матросы, поднялся Борис Петрович Шереметев, посмеиваясь сказал Иевлеву:
— Ну, Сильвестр Петрович, с викторией вас, господа. Рассуждали мы с князем Репниным, как плыли сюда в лодке: как награждать вас, храбрецов. В разряде не сыскано, такого бывалого — не случалось, брать корабли на море эдаким манером. Надобно в сундуках искать, как делалось, ибо и не чаем, чем чествовать ероев…
Петр сказал Шереметеву в ответ:
— Медаль выбьем с надписом «Небываемое бывает». Так, Сильвестр?
Рябов, стоя поодаль, одолжившись у солдата преображенца пластырем, заклеивал себе ранку на шее.
