Кир-завоеватель - Владимир Максимович Ераносян
Дружинники воспользовались паникой и неразберихой, а главное, тем, что оборона древлян ослабла. Люди тушили пожары, а варяги таранили ворота. И скоро атака увенчалась успехом и подпорки разлетелись. От многочисленных ударов кованые заклепки слетели, а в дубовых вратах образовалась щель. В нее просунули крюки и, подцепив ими не преодоленный доселе барьер, привязали лебедки к лошадям. Кони взвизгнули от удара плети и понеслись, вырвав проломленные врата с корнем.
Путь был открыт, варяги вошли в город. И началась беспощадная и слепая резня, укрыться от которой было негде. Ведь дома горели, стропила настилов и бревенчатые стены рушились, засыпая самых уязвимых. Спасаясь от огня, люди выбегали на открытую местность, где их поджидали самые кровожадные из варягов.
Не описать того неистовства и той чудовищной злобы, которая овладела иными из нападавших, когда они повергали врагов, невзирая на пол и возраст. Безнаказанность породила бесчинства по отношению к самым беззащитным: женщинам и даже детям.
Асмуд, как мог, пытался остановить озверевших ратников, призывая не убивать, а вязать пленных и вести их к кургану. Он находил самые низменные и понятные аргументы, чтобы хоть как-то воздействовать на ошалевших от крови собратьев:
– Не будьте глупцами, иначе мы останемся без добычи! Не убивайте своих же рабов!
Воевода Свенельд поддержал своего соперника, посоветовав Магнусу утихомирить мародеров и насильников и заняться более полезным делом:
– Дружина Асмуда и гридни Ольги растащат всех рабов. Тебе и твоим людям не достанется ничего, если ты не займешься тем же.
Людей, как стадо, сгоняли в отстойники. На плечи мужей надевали кандалы, чтобы лишить их последней надежды вырваться из оков.
Очаги сопротивления все еще были. Домаслав с остатками своего войска все еще удерживал сторожевую башню и пространство вокруг нее…
* * *
– Да неужели! Вот и беглянка! – Свенельд не зря зашел в дом кузнеца. Горыню, отца Домаслава, закрывшего своим телом невестку, воевода сразил ловким ударом топора. Малушу он взял за волосы и потащил к башне.
Самые сильные мужи древлянские не сдавались. Потеряв родных, они искали смерти в бою, отчаянно защищая бесполезный клочок земли и утративший свое предназначение форпост. Они погибали, забирая с собой в иные миры своих победоносных врагов. Домаслав сражался в самой гуще, и его дух не сломил бы никто из живущих. Но напротив него возник ухмыляющийся воевода Свенельд. Одной рукой он держал голову его отца, которую только что отрубил на наковальне кузнеца, а другой – косы его жены, до которых Домаслав всегда прикасался бережно, он лишь с нежностью гладил ее вьющиеся локоны.
Малуша стояла на коленях, вся в крови. Это была не ее кровь… От увиденного случился выкидыш. Обессиленная и разрушенная, она не проронила ни слова. В голове воцарилась пустота, защищая несостоявшуюся мать от внутреннего взрыва. Ее исступленные зеленые глаза уже выплакали все слезы, когда воевода тащил ее к башне через все городище и она умоляла жестокого Свенельда пощадить ребенка. Воевода в ответ лишь учащал свой шаг, приговаривая сквозь зубы:
– Я же предупреждал тебя, беглая тварь, что у тебя не будет потомства! Хотела убежать от меня! Теперь будешь вечно на привязи!
Малуша разрешилась прежде срока уже рядом с башней. Домаслав смотрел на нее и выл от безысходности. Он хотел кричать, хотя крик никак не помог бы вырвать любимую из рук злодеев. Братья по оружию и мечте о воле держали его за руки, не позволяя ринуться прямо на варяжский меч.
Свой клинок Домаслав уже опустил. Он проиграл, и жизнь не имела больше никакого смысла. Его люди окружили вождя, не ведая, как поступить: продолжать биться до смерти или сложить оружие и стать рабами, участь которых – смерть или позорная жизнь в неволе…
– Сложи оружие, Домаслав! Я обещаю сохранить жизнь твоей потаскухе и жизни никчемной горстки твоих соратников. Возьму только твою! Так захотела княгиня, но главное, так хочу я! Сохрани жизни сотни своих собратьев! Прикажи им сложить мечи и луки, иначе их головы падут с плеч, как вот эта…
Воевода бросил голову Горыни к ногам древлян. Домаслав оттолкнул держащих его соплеменников и, бросив меч, подошел к голове отца. Он поднял ее и приблизился к победителям. Поверженного вождя опустили на колени и, не став отнимать окровавленную голову, возложили кандалы на плечи. И повели на казнь.
Яркий костер горел на насыпном кургане. Злочинца, обвиненного в убийстве князя и организации смуты, привязали к тем самым соснам. И по знаку Свенельда с одобрения княгини поднесли факелы.
Душа Домаслава, покидая тело, проклинала всех богов разом и себя пуще идолов за то, что не позволил он, а вернее, не настоял на самом благоразумном решении дать Малуше уйти с отцом по тайному лазу.
Его душа прощалась с любимой навеки, но, рыдая над несбывшейся мечтой о свободе, запрещала бренному телу корчиться от ожогов. Это была последняя схватка вождя с одолевшей его силой. Она заключалась в том, чтоб превозмочь физическую боль, которая не могла превзойти невыносимое страдание униженного и растоптанного мужчины, не сумевшего защитить любимую и видевшего кровь из ее опустошенного чрева.
Вина съела его прежде огня, но до того, как превратиться в пепел, вождь смог прошептать ее имя и разглядеть в прояснившемся небе парящую черную птицу. Это аист кружил над курганом.
Плененных рабов гнали в ладьи нескончаемой колонной. Их везли в стольный град Киев, чтобы окончательно распределить самых ценных среди правящей варяжской верхушки. И Малушу вели среди других. Но вдруг Свенельд отделил ее от остальных и велел посадить в свой обоз. Не из сострадания. Дочь правителя Мала была его личным трофеем, и он не планировал им делиться, разве что когда решит сам.
Никто не оспаривал с воеводой его законного права, несмотря на то что даже в таком состоянии Малуша не утратила своей красоты. Кто ж будет спорить с ненасытным Свенельдом, злопамятным и могущественным воеводой!
Она всегда считалась красивейшей из древлянских дев… Знала бы Малуша, что ее сейчас видел сжавший зубы отец, единственный из древлян Коростеня, кто избежал незавидной участи увода в рабство.
Мал смотрел на нее, раздвинув ветви старого дуба. Он терял самообладание от жалкого вида своей любимицы. Он впервые видел ее такой: растрепанной, грязной и измученной. Он понял, что произошло непоправимое, и представил на мгновение, как прыгает вниз, как пытается спасти свою единственную дочь. Однако, опомнившись, Мал не дал себя обнаружить, все еще цепляясь за опостылевшую до
