Зигфрид Обермайер - Калигула
Он сделал паузу, и тут же раздались выкрики из толпы:
— Мы покорились императору, но он не Бог!
— Мы не молимся людям — это самое страшное богохульство!
— Император терпит религии германцев и египтян, почему же так относится к нашей? Она самая древняя в мире, и мы можем потребовать уважения наших древних обычаев и законов.
Петроний поднял руки, выжидая, когда наступит тишина.
— Император уважает все религии и не запретил ни одного культа. Разве он не даровал вашему главному городу особый статус, разве не ввел туда самые малочисленные войска? Вместо благодарности вы возмущаетесь и грозите навлечь гнев императора на свои головы, а заодно и на мою. И я должен выполнять распоряжения своего господина, а если я уклонюсь от этого ради вашей защиты, то мне грозит позорная смерть, и по праву. Император — мой верховный главнокомандующий, и, если он сочтет правильным, я буду вынужден от его имени начать с вами войну. Вы хотите разрушить римский мир? Ваш Бог хочет, чтобы страдали женщины и дети, чтобы убивали мужчин?
Тут толпа закричала в один голос:
— Мы готовы страдать за закон, возложенный на нас Богом!
— Тогда вы действительно хотите войны, хотите бороться с императором? — растерянно спросил Петроний.
Бородатый, одетый в белое жрец попросил слова:
— Нет, легат, войны мы не хотим. Дважды в день мы жертвуем нашему Богу, моля о благополучии императора, но, если он настаивает на том, чтобы его изображение установили в храме, мы принесем в жертву себя — тогда ему придется всех нас убить. Мужчину за мужчиной, женщину за женщиной, каждого ребенка.
— Это ваше решение? — обратился Петроний к собравшимся.
— Да! — раздалось со всех сторон.
Петроний отвернулся. Он не мог не восхититься этим народом, который готов был пожертвовать собой, лишь бы не нарушать законы своего Бога. Он ушел обратно во дворец, бывшую резиденцию тетрарха Герода Антипы, правившего Галилеей и Переей, пока Калигула не сместил его, заменив дружком Агриппой.
— Что случилось с этим народом? — спросил он одного из сопровождающих офицеров. — Они готовы ради пустого места отдать себя на заклание — по крайней мере, это читается в их глазах. Непонятный, невидимый Бог значит для них все. Как мне быть, что я должен делать?
— Когда мы войдем в Иерусалим во главе пары легионов, иудеи трусливо подожмут хвосты, — предположил трибун.
Петроний покачал головой.
— Не думаю. Они пожертвуют себя своему Богу. Мне так показалось уже тогда, в Антиохии, когда я разговаривал с их учеными мужами. С ними обо всем можно договориться, уморить налогами, но тут они не отступают ни на йоту. Сейчас речь идет не о свободе, чести или владениях, а о чем-то высоком, что для нас остается закрытым.
— Слава Юпитеру! — сказал офицер, и в голосе его прозвучала насмешка.
Петроний вздохнул:
— Завтра я еще раз попробую с ними поговорить, может быть, найду путь к пониманию. Нельзя, чтобы так продолжалось. Узнав, что от них требуется, эти люди больше пальцем не пошевелят. Сбор урожая затянулся на несколько недель, торговля замерла, все хозяйство тоже, а я должен нести за все ответственность. Стоял бы император сегодня на моем месте, он бы задумался, стоит ли силой добиваться своего. Во имя богов — я обращаюсь и к иудейскому Богу — мы должны договориться, и скоро. Позаботься о том, чтобы завтра в полдень они снова собрались в театре. Я найду решение, пусть это даже будет моим последним решением в должности легата Сирии.
За три года правления Калигула растратил всю оставленную Тиберием государственную казну — ее оценивали почти в четыре миллиарда сестерциев — и при этом не создал для Рима ничего существенного. Он не построил ни одного общественного здания, лишь довел до конца сооружение нескольких начатых Тиберием строений. Это были храм Августа и театр Публия Помпея на Марсовом поле. Величайший государственный муж подарил Риму первый театр из камня, потому что серьезные и нетребовательные республиканцы стыдились сооружать из крепкого материала здание для развлечений. И Помпей был сыном своего времени, он дополнил фривольный поступок строительством маленького храма Венеры Победительницы на верхнем этаже зрительских трибун, придав светскому сооружению сакральное значение. К театру должен был прилегать двор с длинными колонными залами, где публика могла бы прятаться от дождя. Но Помпей, великий соперник Цезаря, начал строительство только на закате жизни, поэтому многое осталось недоделанным. Между колоннадами курии Помпея Юлий Цезарь погиб от ножей врагов, после чего помещения замуровали и театр почти не использовали. При Тиберии работы возобновились, но завершить строительство было суждено Калигуле, который представил все так, будто самое красивое римское сооружение являлось лишь его творением.
Устроенный Помпеем в театре праздник освящения стал легендой, о которой все еще рассказывали, хотя уже прошло девяносто лет, что для тщеславного Калигулы послужило поводом для ревности к давно усопшему Помпею. Каллисту пришлось копаться в архивах до тех пор, пока он не нашел официальных записей об упомянутом событии.
— Праздники длились семь дней. Они начались спортивными соревнованиями римских юношей и продолжились театральными и музыкальными представлениями. Кульминацией же явились бои с дикими зверями, во время которых убили пятьсот львов.
— Пятьсот? — переспросил Калигула, недоумевая.
Каллист, преисполненный злорадства, утвердительно кивнул.
— Да, император, пятьсот. Так здесь написано. После этого были устроены первые в Риме бои слонов.
По выражению лица императора было видно, как лихорадочно работал, его мозг.
— Пять сотен львов раздобыть не получится; у Помпея были другие возможности. Мы заменим зверей людьми.
Каллист окаменел. Такие короткие замечания императора не обещали ничего хорошего. Он попытался осторожно прощупать почву.
— Ты имеешь в виду, что на этот раз все пройдет без зверей?
— Нет, нет, — оживленно объяснил Калигула, — так я не думаю. Пара львов, тигров и леопардов должна появиться, медведи и волки тоже. Люди просто ждут этого. Я хотел сказать, что упор мы сделаем на гладиаторов, а между ними разыграем сцены из мифологии с кровью и криками — как любят плебеи. Ты знаешь эти пьесы, они все время одни и те же, и ни одному писаке не придется ничего выдумывать. Геркулес сгорает в Нессовой одежде, Актеона разрывают на части собаки; легенду про Аттия, когда парня лишают достоинства, зрители тоже любят. Многие при этом так пищат и извиваются! Кстати, давно не разыгрывали сказание о Прометее, а ведь забавная вещь.
— Да, император, конечно. Только сцена с орлом довольно сложна, потому что нелегко заставить птицу выклевать у человека печень.
— Так придумайте что-нибудь! Пусть хищник поголодает, а исполнителю роли Прометея надрежьте живот в нужном месте. Если бы я был орлом…
«Но ты всего лишь крыса, — подумал Каллист, — трусливая, кровожадная, от которой следует поскорее избавиться».
— Затраты будут большими, — заметил Каллист, как бы между делом.
— Нет, мой друг, на этот раз мы немного сэкономим. Отсюда мое предложение задействовать как можно больше людей. Освободите тюрьмы! А если заключенных не хватит, пусть преторианцы схватят пару дюжин бродяг — в Риме их предостаточно. Таких не жалко, заодно сэкономим на раздаче хлеба. Раз уж мы затронули тему расходов: от тебя, Каллист, я ожидаю к празднику ощутимую поддержку, ведь лучи славы твоего господина и тебя согревают. Подари пару львов, стаю волков и двух гладиаторов. Я не против, если смотритель театра заявит об этом во всеуслышание. Ты становишься все богаче, Каллист, но я не вижу, чтобы ты пользовался деньгами. Живешь-то ты хорошо, но все равно должен был собрать значительное состояние. Деньги надо пускать в оборот, Каллист, только тогда расцветают торговля и хозяйство. Если ты сидишь на них как курица на яйцах, то что от них проку? Посмотри на меня! Рим цветет и развивается, потому что я трачу деньги на людей. Господин должен служить примером слуге, так что равняйся на меня.
Толстый секретарь начал потеть. Чем дольше Калигула говорил на эту тему, тем неуютнее ему становилось. Чтобы отвлечь императора, он разыграл обиженного.
— Ты несправедлив ко мне, император. Не хочу утомлять тебя подробностями, но за многие услуги, которых я добиваюсь для тебя, мне приходится платить из своего кармана, например, шпионам и доносчикам, нанятым, чтобы защитить тебя. Кроме того, регулярные пожертвования на твой храм и симпозиумы, которые я устраиваю не для собственного удовольствия, а чтобы быть в курсе настроений в Риме, — немалые суммы.
Калигула улыбнулся, но неподвижные глаза его оставались холодными.
— Я знаю, что ты много для меня делаешь, но иногда думаю, что мог бы делать и больше.
