Зигфрид Обермайер - Калигула
— Согласен с тобой, префект.
Во всем Риме было известно, что Калигула невысокого мнения об астрологии уже потому, что его предшественник находил ее такой важной наукой. Калигула хотел во всех отношениях быть другим, неповторимым, единственным, божественным.
Тразиллий, астролог Тиберия, между тем уже умер, но в последние годы он пригласил в помощники молодого Суллу, который стал его учеником и теперь сам консультировал многих римлян. Временами император под вымышленным именем поручал составить ему гороскоп, но был настолько убежден в своей божественности, что считал себя стоящим над судьбой и не придавал прогнозам большого значения.
Несмотря на свои безумства и причуды, Калигула обладал тонким чутьем перемен. Он ощущал кожей, что вокруг что-то происходило, но что? Не то чтобы он чувствовав угрозу для себя, нет, в новый заговор он не верил, но что-то незримо менялось — что-то, чего нельзя было увидеть невооруженным глазом. Он поговорил об этом с Цезонией, которая, однако, ничего не замечала.
— Как раз потому, что ничего не происходит, любимый, что все в страхе поджали хвосты, что ты наконец уничтожил врагов, ты считаешь, что должен исполнить нечто таинственное и непонятное. Твоя тонкая натура ощущает, что ничего не происходит, абсолютно ничего, и как раз это и кажется странным. Представь себе, что ты целый день сидишь у журчащего источника, который вечером останавливается. И тишина почти болью отдается в ушах, потому что плеск воды стал таким привычным для твоего слуха. Вот и мы сейчас оказались в такой тишине.
— Умное, почти философское объяснение; возможно, так оно и есть. Может быть, всех испугал мой смелый поступок у алтаря Юпитера? Не сделать ли это традицией? Жертвовать моему брату вместо белого барана жирного сенатора? Юноне — патрицианку вместо козы? Марсу — всадника вместо скакуна? Что ты об этом думаешь?
Цезония зевнула. Такие беседы нагоняли на нее скуку.
— Раньше, наверное, так и было, но сегодня не получится; мы должны ограничиться менее торжественными услугами палача. Ты просто скучаешь, я вижу. Пусть Сулла составит тебе гороскоп, может быть, он что-то подскажет.
— Я велю ему составить твой гороскоп, чтобы узнать, когда и как я от тебя отделаюсь. Почему я до сих пор женат на тебе, для меня загадка.
Цезония засмеялась, как обычно, громко и раскатисто.
— Может быть, ты боишься, что жизнь твоя тогда станет еще скучнее? Кстати, ты не забыл об обещании сенату устроить торжественную примирительную трапезу? Ты все время ее переносишь, и совершенно зря. Сейчас, когда они едят у тебя из рук, сенаторы заслуживают особого вознаграждения.
— Я не забыл, — нетерпеливо заверил ее Калигула, но мысли его были заняты гороскопом. — Ты же знаешь, что я думаю об астрологии. Возможно, что-то в этом есть.
И снова Сулла получил от Каллиста заказ составить гороскоп одному неизвестному чиновнику, рожденному в Антиуме 31 августа в 765 году после основания Рима. Конечно, астролог давно знал, кем являлся анонимный заказчик, ведь дата рождения императора была известна любому мало-мальски образованному римлянину. Он быстро выполнил заказ, поскольку гороскоп Калигулы давно лежал готовым и оставалось только составить прогноз на следующие месяцы. В начале года звезды не обещали ничего хорошего, особенно тревожным было положение Марса в восьмом доме, поэтому Сулла не мог не предупредить о возможности насильственной смерти.
Калигула, обычно такой суеверный и опасливый, не придал значения предостережению, но Суллу пригласил, чтобы выяснить подробности.
— Для меня слова «возможность насильственной смерти» звучат недостаточно точно. По-моему, это бессмыслица! Меня убьют или я останусь в живых? А может быть, существует третья возможность?
Сулла поднял испещренное морщинами лицо ученого от свитка, над которым ему приходилось из-за слабого зрения низко сгибаться.
— Звезды благоприятствуют действиям, но не принуждают. В астрологических прогнозах это учитывается прежде всего, император. Ты говоришь о третьей возможности? Я назову тебе и четвертую, и пятую. Кто, собственно, говорит об убийстве? Насильственная смерть предполагает, что ты, возможно, оступишься и проломишь себе затылок, упадешь с лошади или с тобой случится какой-то другой несчастный случай. Некоторые умирают из-за того, что им на голову падает черепица с крыши — и это тоже насильственная смерть. Кроме того, мой прогноз составлен только для Рима, это значит, что в Эфесе или Александрии ты подвергнешься совсем другим влияниям. Наступает благоприятное время для твоих путешествий, и ты можешь, если хочешь, уйти от опасности.
— Когда точно мне грозит опасность?
Сулла снова согнулся над свитком.
— Где-то в середине или конце января.
Император засмеялся, но не зло и не громко, а скорее недоверчиво.
— Значит, у меня есть два месяца на размышления. Благодарю, Сулла, за твои разъяснения, но все равно я считаю астрологию бесполезной наукой. Она приносит пользу только тем, кто ею занимается, потому что наполняет их кошельки.
Сулла с улыбкой поднял руки.
— Посмотрим…
В глазах Калигулы блеснули злые огоньки, когда он сказал:
— Ты и для себя тоже составляешь прогнозы? Скажем, на сегодняшний день?
— Конечно, император. Приглашение принцепса — это весьма значительное событие, поэтому я сначала обратился к звездам.
— Что же они тебе сказали? Предупредили, что за дверями стоит преторианец, который в следующий момент отрежет тебе голову?
Сулла не дал напугать себя.
— Тогда я, наверное, просчитался. Во всяком случае, я не обнаружил опасного аспекта в ближайшие дни.
По выражению лица Калигулы было видно, как он наслаждался этим разговором, хотя спокойная реакция Суллы его несколько разочаровала.
— Ты не просчитался, потому что угроза исходит не от звезды Юпитера, а от бога Юпитера — от меня! Я стою над звездами, над судьбой, потому что я и есть судьба!
— Конечно, император, для многих ты стал судьбой.
— Хорошо, что ты это понимаешь. Иди домой, Сулла, продолжай вытягивать деньги из дурачков. От меня же ты ничего не получишь, но можешь рассказать, что я воспользовался твоими услугами. Как астролог императора, в будущем ты сможешь требовать тройной гонорар. Итак, я заплатил тебе, ничего не заплатив.
— Твоя экономность известна во всем Риме, император.
Тут Калигула едва не подавился от смеха. Все еще задыхаясь, он произнес:
— Это… это лучшая шутка, которую я когда-либо слышал. Сулла, я по-прежнему милостиво к тебе настроен, и твой прогноз был правильным: сегодня с тобой ничего не случится.
Сулла глубоко поклонился, но не мог не заметить, что император особенно подчеркнул слово «сегодня».
Калигула не забыл о своем приказе установить в иерусалимском храме статую Нового Юпитера. Паблий Петроний, легат Сирии, представил ему подробный доклад об изготовлении в Сидоне колоссальной статуи и проинформировал о предложении иудеев заплатить за неисполнение приказа.
Алчность Калигулы и постоянную потребность в деньгах на этот раз побороло тщеславие. Он просто должен был, как бог, присутствовать в храме этого строптивого народа. И неважно, готовы ли были евреи расплатиться пятью или пятьюстами талантами золота — он настоял на точном исполнении приказа, о чем и сообщил легату.
Умный и выдержанный, Петроний вынужден был сделать следующий шаг и отправился с готовой статуей в Птолемей, в город-порт на юге Сирии, где расположились на зимовку два легиона армии Ефрата. Они должны были войти в Иерусалим, чтобы там — если надо, то с применением силы — исполнить повеление принцепса.
Петроний считал все это безумием, капризом самовлюбленного тирана. Политическое безрассудство претило ему, но он не видел возможности обойти приказ.
Окруженный горами, Птолемей лежал с западной стороны от Галилеи на равнине Меггидо, и в оживленном городе быстро разнеслась новость о том, зачем прибыл Петроний.
Сотни иудейских семей вышли к городским воротам с просьбой выслушать их. Петроний принял делегацию из трех человек, которые, как когда-то в Антиохии, изложили ему причины волнений и недовольства, умоляя понять их. Благоразумный Петроний серьезно отнесся к их просьбам и мольбам. Он оставил статую в Птолемее и отправился с немногочисленным сопровождением в Тиберию на озеро Генезарет, куда призвал явиться иудейских старцев. Он хотел разъяснить им смысл и цель приказа, который сам считал безумным. Петроний решил, что будет держать речь не только перед ними, но перед всеми собравшимися евреями в амфитеатре.
— С давних времен целью Римской империи было сохранять мир с подчиненными народами и ко всем без исключения относиться одинаково. В этом мы видим акт справедливости, и наши провинции от Испании до Азии, от Норика до Африки платили нам непоколебимой верностью и доверием закону, который одинаков для всех. Я повторяю: для всех — без исключения! Вы прибыли в Тиберий, чтобы требовать от меня невозможного, то есть разрешить сделать вам исключение. Император издал указ, который означает лишь оказание любезности Гаю Юлию Цезарю и к тому же не стоит ни одного обола. Он хочет знать — как это было и при Тиберии, и при Августе, — что в провинции его почитают, и не в последнюю очередь для того, чтобы народы, которые он не всегда и не все может навестить, стали ему ближе и понятнее. Ни один народ, на востоке или на западе, на севере или на юге, не воспрепятствовал этому, все отдают дань уважения императору. Ни один народ, кроме вас, иудеев! Как это можно назвать? Пренебрежением, строптивостью или даже бунтом? Таким поведением вы сами ставите себя в стороне от других народов империи, сеете беспокойство и раздор. А от меня вы еще и требуете поддержки в вашем непослушании.
