Вечное - Скоттолайн (Скоттолини) Лайза (Лиза)

Марко усмехнулся:

— Более исключительного дня рождения и не придумаешь, правда?

— Весь Рим празднует, что он родился, — засмеялась Элизабетта. — Я так благодарна тебе, Марко.

— И я. — Марко обхватил ее обеими руками и крепко притиснул к себе.

Тут в Ватикане зазвонили колокола собора Святого Петра, и толпа у больницы разразилась радостными криками, воплями и пением, все это сопровождалось ревом двигателей машин, грохотом грузовиков и танков.

Элизабетта с улыбкой разжала объятия.

— Наверное, они на набережной. Может, хочешь пойти посмотреть? Рассказать всем о малыше?

— Ты уверена? — спросил Марко, разрываясь надвое. — Я могу остаться с тобой.

— Пожалуйста, иди, мне нужно отдохнуть. — Элизабетта погладила его по щеке. — Я люблю тебя.

— И я тебя люблю.

— Отправляйся и отпразднуй за нас обоих, ладно?

— Мама, у нас мальчик! — Марко обнял мать посреди переполненного бара.

— У меня внук! Рим свободен! Слава Господу! — во всеуслышание закричала Мария, раскрыла объятия, схватила Марко и покрыла его лицо поцелуями. Посетители разразились восторженными воплями и аплодисментами.

— Позвони Эмедио и Розе, хорошо? А мне пора.

Мать снова поцеловала его, и Марко поспешил на улицу, где присоединился к ликующей толпе, что захлестнула Тиберину; он поддался чувствам, счастье затопило все его существо. Война для Рима закончилась, колокола собора Святого Петра все еще празднично звонили. Солнце заливало все золотом, украшая город, будто благословляло его с небес.

Марко вместе с толпой перешел через Понте-Фабричио; люди размахивали флагами, символами победы, все пели, кричали и целовались. Кто-то разлил spumante, и все засмеялись. Народ возликовал, завидев американцев на джипах, грузовиках и танках, заполонивших набережные Санцио и Ченчи.

Толпа устремилась к американцам, но Марко поспешил по набережной Ченчи в сторону гетто, его влекла совершенно другая сила. Он вошел в гетто и направился на Виа-дель-Портико-д’Оттавия, где продолжался радостный праздник, вот только Марко никого не узнавал. Кошерный мясник, пекарь и все другие знакомые лавочники исчезли, их увезли отсюда во время rastrellamento. Роза и большинство евреев Рима по-прежнему скрывались, опасаясь за свою жизнь. О Массимо ничего не было слышно, как и о других семьях, угнанных в лагеря в тот день. Делла Рокка, Террачино, ДиКавис, Сермонетта, Тоскано… Никто не знал, вернутся ли они когда-нибудь, и все боялись, что нацисты сотворили с ними самое ужасное.

На глаза Марко навернулись слезы, сердце ныло. Он вдруг понял, что ноги сами несут его туда, куда надо, и вскоре Марко уже стоял на Пьяцца Маттеи с ее прекрасным Фонтаном черепах. Вокруг источника толпились люди, пели, танцевали и радовались, но Марко молчал, вновь охваченный горем.

Он посмотрел на дом Сандро, задержав взгляд на окне третьего этажа, где раньше жил его лучший друг. Окно было открыто, комната пуста, но Марко видел его совсем не таким, как сейчас. Для него оно было прежним, как в те времена, когда оба были мальчишками, а он приезжал сюда на велосипеде и кричал…

— Сандро! — закричал Марко, и слезы покатились по его щекам. Мысленно он увидел, как Сандро машет ему рукой и кричит в ответ, и тогда Марко понял, зачем сюда пришел: ему нужно было дать другу обещание. Не отрывая взгляда от окна, он шепотом поклялся:

— Сандро, у тебя родился сын, его назвали в твою честь. Клянусь, я буду любить его как родного и воспитаю так, чтобы он знал тебя и чтил. Обещаю, что буду заботиться об Элизабетте так, как заботился бы ты, и любить ее всем сердцем.

Марко утер слезы, по-прежнему глядя в окно на третьем этаже дома, что стоял тут веками, в центре города, что ведет счет на тысячелетия, у реки, что текла с незапамятных времен и в будущем тоже будет здесь течь. Теперь Марко понял: каким бы величественным ни был Рим, он лишь сторонний наблюдатель славных и ужасных дел, которые творят люди, так живет мир — сейчас и всегда.

Война пребудет вечно, но и мир тоже.

Вечна смерть, но вечна и жизнь.

Вечна тьма, но вечен и свет.

Вечна ненависть, но превыше всего — любовь.

Глава сто сорок третья

С довольной улыбкой Марко стоял в фартуке за барной стойкой. Утро выдалось спокойное, светило солнце, клиенты уже занимали столики снаружи для завтрака. Марко полюбил управлять баром, и он уже внес первый взнос за другой ресторанчик в Трастевере. Он переименовал бар «Джиро-Спорт» в «Террицци» и мечтал основать сеть заведений под этим именем, которые будут обслуживать tifosi в память о его отце. Он был не только истинным сыном Лацио, но и сыном Беппе Террицци.

Как выяснилось, Марко оказался превосходным бизнесменом, так что вскоре они скопили достаточно денег и смогли переехать в собственную квартиру. Его проблемы с чтением доктор диагностировал как «словесную слепоту», иначе — дислексию, неврологическое заболевание, которое не имело ничего общего с умственными способностями. Когда Марко узнал диагноз, ему сразу полегчало, к тому же доктор прописал ему упражнения, благодаря которым навыки чтения значительно улучшились.

Марко бросил взгляд на берег реки: там, около Тибра, малыш Сандро играл с друзьями. Его светло-каштановые волосы за лето выгорели, несколько прядей золотились на солнце, этот мальчишка — самый высокий и худой в своем классе — телосложением напоминал заточенный карандаш, в точности как его отец.

Сердце Марко наполнилось покоем, мысли текли свободно. Он сдержал клятву, что дал Сандро: любил Элизабетту всем сердцем, а Сандро-младшего считал собственным сыном. Сандро и Марко были очень близки, хотя они с Элизабеттой еще не сказали мальчику, кто его отец. Они собирались это сделать, но право решать, когда же придет время, Марко оставил за женой.

Годы войны опустошили страну, и пусть те времена остались позади, память всегда была с ним. Марко каждый день думал о своем отце, об Альдо, Сандро, Массимо и Джемме, чью могилу он перенес на еврейское кладбище. Роза и Дэвид теперь жили в Лондоне со своими двумя детьми, время от времени они приезжали в Рим в гости. Мать по-прежнему трудилась на кухне, она радовалась внукам и хранила память о погибших.

Массимо так и не вернулся, а мир узнал об ужасах холокоста. Евреев римского гетто, которые подверглись rastrellamento 16 октября 1946 года, увезли в Освенцим. Из тысячи двухсот мужчин, женщин и детей, высланных из города в тот день, выжили только шестнадцать человек — пятнадцать мужчин и одна женщина, Сеттимия Спиццичино. Нацисты и дальше организовывали свои облавы, но все-таки из двенадцати тысяч евреев Рима выжили, спрятавшись в Ватикане, монастырях, католических школах и чьих-то домах, около десяти тысяч человек.

Марко не переставало тревожить, что не состоялось никакого большого суда, наподобие Нюрнбергского, где бы осудили убийц, устроивших расправу в гетто. Военный трибунал в Риме судил подполковника Капплера, тот получил пятнадцать лет тюрьмы за вымогательство золота у евреев. Его также приговорили к пожизненному заключению за другое преступление — массовое убийство, которое было совершено по его приказу в Ардеатинских пещерах[142]. Марко с удивлением узнал, что Капплера в тюрьме постоянно навещал монсиньор Хью О’Флаэрти, которого Капплер так старался уничтожить. Монсиньор и нацист свели знакомство, и со временем Капплер принял католическую веру.

— Ты разрешил ему играть у реки, Марко? — Хитро усмехаясь, рядом появилась Элизабетта.

— А почему бы и нет? Мы же играли. — Марко обнял ее, притягивая к себе. Сегодня жена надела его любимое платье — в желтую клетку. Элизабетта была прекрасна как никогда, ведь у нее шел уже третий месяц беременности. Оба радовались, что у Сандро появится братик или сестричка. Марко было все равно, какого пола будет ребенок, лишь бы любил велосипеды.