Кредиторы эшафота - Алексис Бувье

Монах повиновался и положил письмо под подушку.

— Не забудьте, отец мой, что тайну моей исповеди вы должны открыть только по получении этого письма.

Несколько минут монах совещался сам с собой, в то время как негодяй разыгрывал самое смиренное раскаяние.

Когда монах покидал гостиницу, Винсент подошел к нему и спросил:

— Все кончено, отец мой?

Монах мрачно кивнул головой, как бы желая сказать "да", и уехал. На его лице ясно читалось впечатление, произведенное ужасной исповедью.

Андре же, как только монах вышел, сунул письмо под подкладку своего пальто, говоря:

— Теперь, когда мы разберемся с Винсентом, я не буду зависеть от вас, господин Панафье.

Глава IX

МОЖНО ПОДУМАТЬ, ЧТО ПОРОК ВСЕГДА НАГРАЖДАЕТСЯ

Сразу же после ухода монаха Винсент вошел к Андре.

Андре, вытирая с лица грим, повернулся к шурину.

— Что тебе нужно? — спросил он. — Я исполнил твою просьбу.

— Я хочу закончить наши дела, так как отношения между нами тебя тяготят в той же мере, что и меня.

Андре молча с ним согласился.

— Во-первых, как ты договорился с Доном Ка-листом?

— Как ты того требовал, я открыл ему истину. Я сказал, что меня зовут Рауль Пуляр, что я часто носил одежду духовника. Потом я передал ему мое письменное заявление с просьбой передать его через двое суток прокурору Парижа.

— Через двое суток!

Услышав слова Винсента, он испугался, как бы его не захотели удерживать эти двое суток пленником.

— Андре, вот завещание, помеченное задним числом, которое ты должен переписать и подписать, чтобы оно было неоспоримо.

— Для чего завещание?

— Оно поможет нам возвратить все, что ты взял. Оно подписано тем числом, когда ты исчез, и следовательно, покажется вполне естественным, что перед дуэлью ты закончил со всеми делами.

Андре сел за стол, переписал поданную ему бумагу и поставил свою подпись.

— Теперь ты свободен. Если у тебя осталась еще хоть какая-то привязанность к ребенку и жене, то не пройдет и двух суток, как ты оставишь Европу. Но помни, что исполнив волю отца, я в будущем буду руководствоваться только своими побуждениями.

— Это значит?..

— Это значит, что если ты встанешь на моей дороге, то я не колеблясь выдам тебя правосудию не за убийство Мазель, а за убийство Полины Панафье.

На губах Андре мелькнула насмешливая улыбка, которой Винсент не заметил.

— У тебя нет своих денег, и мы отдадим тебе твой бумажник, в котором находятся бумаги и четыре тысячи франков. Но ты должен написать одно письмо.

Андре, торопясь быстрее перейти границу, придавал так мало значения тому, о чем говорил ему Винсент, что сразу же сел, говоря:

— Диктуй.

— Отец мой…

Андре с беспокойством поднял голову.

— Это письмо к монаху?

— Да.

— Что же я должен написать?

— Я хочу переслать ему драгоценности, которые мы нашли и которые смогут служить доказательством совершенных преступлений.

— Какие драгоценности?

— Серьги Мазель, которые ты взял в своем кабинете, и кольцо, подаренное ей моим отцом.

— Кольцо у вас?

— Да.

— Значит, наивная Луиза была с вами!..

Подумав несколько минут, он написал:

"Отец мой, боясь, что смерть поразит меня раньше, чем я думаю, и что в этот последний час у меня не хватит сил, чтобы исполнить свое желание, я посылаю вам свои драгоценности, которые, подтверждая сделанные вам признания, смогут хоть как-то возместить потери семейств, погубленных мной.

Вы поступите так, как я вас просил, и передадите эти вещи и мою исповедь в руки правосудия только в назначенный день.

Молитесь за того, кого убивают угрызения совести.

Молитесь за раскаявшегося грешника.

Рауль Пуляр".

— Хорошо? — спросил он, подписываясь.

— Да.

Винсент положил письмо и завещание в карман, говоря:

— Теперь ты свободен, Андре. Ты обязан своей жизнью тому, кто умер из-за тебя, а твоей жене ты обязан тем, что мы не обратились в суд. Пусть исполнится воля нашего отца! Как ни глубока пропасть между тобой и честными людьми, она уничтожена, и ты снова можешь возвратиться к нормальной жизни. Твое будущее в твоих руках. Это мое последнее слово.

С этой минуты я не знаю аббата Пуляра, а мой зять — Андре Берри — умер. Ты свободен!

— Завтра утром я оставляю Францию. Прощай!

Говоря это, Андре беззаботно протянул Винсенту руку, но тот повернулся и вышел, не обращая внимания на это прощание.

Как только дверь закрылась, Андре в ярости сжал кулаки.

— Вы дураки! — проговорил он. — Вы еще не победили меня.

Затем мысли его вдруг изменились.

— Почему бы мне не взять у монаха то, что они пошлют ему… Ведь это маленькое состояние.

Рано утром Андре уехал.

В тот же самый вечер Винсент щедро заплатил Ладешу и Деталю, что было видно по радостному выражению их лиц.

Утром, собираясь ехать, Винсент спросил о Панафье.

— Он отправился сегодня ночью вместе с Ладе-шем и Деталем, — ответил Гриб, — сразу за аббатом, и сказал, что, скорей всего, вернется завтра.

Винсент был удивлен этим поспешным отъездом, но потом объяснил себе его тем, что Панафье хотел убедиться в отъезде Андре.

Довольный своим одиночеством и тем, что он сделал, он приказал подать себе завтрак.

Наконец-то цель была достигнута! Через двое суток монах отправится в Париж, и самое большее через три дня о невиновности Корнеля Лебрена будет всем известно.

Сколько разных людей видел Винсент во время своих поисков, со сколькими людьми из другого круга он встречался! И все это время постоянно сталкивался с убийцей.

Он благодарил отца, открывшего им про исчезнувшее кольцо — первую улику, указавшую им на преступника.

Он был счастлив от того, что с самого начала держал поиски в тайне.

Теперь он видел, что этой сдержанности они были обязаны достигнутым успехом. Если бы они поступили иначе, Андре предложил бы им свои услуги и думал бы только о том, чтобы сбить их со следа.

Особенно он был счастлив от того, что спас сестру и племянника от позора, исполнив в то же время волю отца.

Но все-таки он сожалел, что отец так поступил с преступником, и спрашивал себя — не зашел ли он слишком далеко, повинуясь воле отца?

Когда отец писал свое завещание, он считал, что преступник хотел только обокрасть убитую. Он видел только это преступление.

Но вскоре Винсент заставил себя думать только о достигнутой цели, то есть о восстановлении честного имени отца, о том, скоро ли наступит время исполнения другого его приказания — перенесения