Юрий Щеглов - Бенкендорф. Сиятельный жандарм
— Он любимец двух братьев, — сказал Бенкендорф. — Что касается моей дружбы с Михаилом Андреевичем, то замечу — мы с ним в оценке происходящего не едины. Он на штык более полагается, чем на разумные и предупредительные меры.
Новый властелин тонко понимает роль, которую избрал для себя Бенкендорф.
— Я хотел от тебя это слышать. Я доверяю тебе, ты человек надежный, и полки, о которых болтают, не понаслышке знаешь. Поезжай к Милорадовичу сегодня. Надо все-таки ясно представлять, каковы его действия. Ты знаешь, что я первым присягнул Константину и что из того получилось? Переписка с Варшавой только запутала дело. Больше двух недель император Константин в столицу не едет. Что стоит за сим? Я решил действовать в соответствии с документами, оставленными покойным братом. Пусть будет переприсяга. Сенат, Синод и Государственный совет предупреждены.
— Государь! — воскликнул Бенкендорф. — Я весь ваш! Не сомневайтесь в правильности своих поступков. Письмо из Таганрога убедительно свидетельствует, что ни в ком, кроме вас, не видят более повелителя.
— Будь при мне, Александр Христофорович, я не струшу и не отступлю от правого дела. Спокойствие империи сумею обеспечить. Поезжай к Милорадовичу. Не мне тебя учить зачем. Жду от тебя хороших известий. Матушка тебе кланяется. Она вполне разделяет мой образ мыслей.
Они распрощались, и Бенкендорф уехал домой. Положение, конечно, становилось щекотливым. Великий князь Михаил в сомнении прав — трудно растолковать народу и гвардии необходимость переприсяги. Правильность упреков князя Голицына бесспорна. Зачем великий князь поспешил и прочих вовлек? Сперва надо было прочесть в Государственном совете манифест покойного императора и сопутствующие документы, а после принимать решение о присяге. Милорадович сторонник Константина и немедленного принятия присяги. Ни дня без властелина! Ни дня без императора! Корона для нас священна! Иначе возмущение от пущенных злоумышленниками кривотолков.
Фанфарониада героя
Бенкендорф сумел встретиться с Милорадовичем только днем. Граф пребывал в прекрасном настроении. Балерина Телешова подарила ему воздушный поцелуй.
— Дорогой мой, все это пустяки! Тут и беспокоиться не о чем. У меня в кармане более шестидесяти тысяч солдат. Какие могут быть беспокойства? Кто отважится? Говоруны? Да никогда в жизни. Сия болтовня мне известна. И болтуны тоже переписаны. — Милорадович указал пальцем ла записную книжку, лежащую на столе. — Просто с меня хотят стянуть лишние деньги! Вот он хочет. — И заслуженный воин, по сути презирающий занятия, которыми ему было предписано заниматься в качестве военного генерал-губернатора столицы, указал пальцем на представительного господина приятной наружности, скромно сидящего поодаль у окна.
Наружность господину несколько портила яркая рыжина, которую он безуспешно притемнял различными ухищрениями, пользуясь услугами самых дорогих в Петербурге парикмахеров.
Это был заведующий секретной частью канцелярии некто Фогель, человек без имени, отчества и отечества, как уверяли злые языки. Он ежедневно докладывал Милорадовичу, что полагалось по службе. Человек расторопный и далеко не глупый, Фогель был хорошо известен Бенкендорфу.
— Ничего, кроме денег, эта братия от меня не хочет и требует платить им за пустую болтовню. — Милорадович рассмеялся. — Мне иногда кажется, что они специально нанимают вралей, записывая за ними всякий вздор, чтобы потом пересказывать мне на дурном французском с грамматическими ошибками. По-русски они тоже пишут с ошибками, что прискорбно.
Фогель приподнялся и попытался возразить.
— Молчи! — прикрикнул Милорадович. — Надоел!
Но Фогель не робкого десятка подчиненный. Он все-таки открыл рот.
— Ваше сиятельство, пороча работу канцелярии, от истины дальше, чем может показаться.
— Молчи! — опять прикрикнул на Фогеля Милорадович.
— Нет, Михаил Андреевич, — вмешался Бенкендорф. — Дай сказать.
— Ну пусть говорит. Пусть! Я знаю все его уверения. Он сейчас будет ссылаться на дело Ронова, который доносил на Синявина, Перетца и Глинку. Глинка мой адъютант. И все это оказалось пшиком! Однако семьсот рублей с меня стянули, чтобы подпоить потерявших честь гуляк — уланских офицеров. А теперь он утверждает, что его агенты Перетца, Глинку, Синявина и прочих называют среди смутьянов и заговорщиков. Да вы что, братцы, спятили? — И Милорадович погрозил Фогелю пальцем.
— Ваше превосходительство, — обратился Фогель к Бенкендорфу, — заступитесь. Вы знаете, что в Париже fond secrets[54] отпускают миллионы, а у нас всего двадцать пять тысяч в год. Какие это деньги?! На них не то что прочной агентурной сети не создашь, но и детишек не прокормишь. А полицейский агент, ваше сиятельство, между прочим, тоже человек. От него польза обывателю прямая. Он предан государю императору бескорыстно. Стишок Пушкина переписать — рубль серебром накладной расход, Половому гривенник, извозчику двугривенный. Штоф горькой, страшно сказать, пирожок с урватиной, перо, чернила, бумага! Ничего бесплатно! А где взять? Доброхот переписывает: то слово забыл, то рифму. Знаете, народ какой пошел? И опять пятачок и двугривенный. Иди, предлагаю, Василий Петрович, погляди вон за тем — усатым. Пожалуйте полтинник — в ответ! Вот вам и экономия!
— Теперь ты видишь, какова цена их докладам? — спросил Милорадович у Бенкендорфа. — Стянуть хотят, мерзавцы, пользуясь случаем. Не более того!
— Мерзавцам надо хорошо платить, — засмеялся Бенкендорф, вспомнив давнюю беседу с Васильчиковым.
— Вы, ваше превосходительство, скоро убедитесь! — воскликнул Фогель. — В Американской компании каждый день сбор у поэта Рылеева. В окно стучат тростью или эфесом шпаги. Это как понять? Оболенский хоть и князь, а с козел не слезает, будто кучер. Бестужевы шныряют. Пущин-с из Москвы прикатил и прямо в объятия друзей. Братья Кюхельбекеры и ночуют-то на Невском. Мало вам?
— Ну ладно — посмотрим, — вздохнул Милорадович. — Что ты обо всем этом думаешь? — спросил он Бенкендорфа.
— Фамилии знакомые. А думаю я, Михайло Андреевич, что следует тебе на сии вести обратить сугубое внимание.
— Послушаю тебя, генерал. Однако повторяю: в Петербурге тихо, как никогда.
— Оно и страшно, граф. Затишье перед бурей. Прими меры, пока не поздно. Мерзавцы истину докладывают. Без этих мерзавцев нигде порядка не сохранишь, как ни вертись. Мир так устроен.
— Ну напугал! Хорошо! Будь по-вашему. Однако завтра после присяги едем к Катеньке. Я обещал Каратыгиным, Сосницкому и Катеньке, что лично поздравлю Аполлона Александровича Майкова с именинами. Знатные обещают пироги!
— С удовольствием, — ответил Бенкендорф.
Фогель откланялся и вышел.
— Это человек не бестолковый, — заметил Милорадович. — Но стянуть хотят, мерзавцы. Я Константину присягнул и иного императора для России не мыслю. Ежели он отречется, то призову присягнуть Николаю. У Константина более опытности. Петербург и Москва за него. Вот прямая и торная дорога, по которой я всегда иду. Исполнение долга — мой боевой конь! Mon cheval de bataille! — с гордостью повторил он, и после эту фразу повторял многим с особенным чувством.
Потом они принялись обсуждать завтрашний визит к Майкову — директору Александрийского театра. Человеку умному, хитрому и большому поклоннику пирогов.
Когда Бенкендорф вышел от Милорадовича, он увидел рыжего Фогеля, возле саней беседующего с Суриковым.
— Так вы знакомы?! — рассмеялся Бенкендорф.
— Вот только и познакомились, — ответил серьезно Фогель. — Позвольте обратиться к вам, ваше превосходительство, для окончания нашей беседы. При семеновском возмущении мои люди сопровождали вас и его сиятельство в казармы, если не запамятовали.
Бенкендорф кивнул: он помнил.
— Когда бы мне было предоставлено право действовать самому, то я готов поручиться, что вовремя напал бы на след заговора у нас. Но начальство мое все опасается вторжения карбонаризма из Италии и Франции. Следим посему за иностранцами и поляками. Результат, ваше превосходительство, ничтожен. Не там опасность ищем, не оттуда зараза идет. Она здесь давно и созрела. Того и гляди, нарыв лопнет. Тут, ваше превосходительство, тысячей целковых не отделаешься. Поздно хватились! Удивительно! Заговорщики вокруг дворца снуют — и ничего! Попомните мои слова, ваше превосходительство! Может, Фогель вам и пригодится.
Бенкендорф сел в сани и внимательно посмотрел в лицо приличного господина. Мерзавец, конечно. Но как без них, мерзавцев, обойдешься? Фогель дело говорит. Воздух наполнен кинжалами! Откуда к нему прилетел этот образ? Да, воздух наполнен кинжалами!
— Во дворец! — приказал Бенкендорф.
