Гор Видал - Империя
— «Народ Панамы, — читал президент мрачным голосом, — в единодушном порыве, — мне это нравится, Джон, — разорвали политические связи с Республикой Колумбия…» Это звучит прямо по-джефферсоновски.
— Вы мне льстите.
— Это больше, чем эти зайцы заслуживают. — Рузвельт быстро дочитал телеграмму и вернул ее Хэю. — Отправляйте.
— Кроме того, я готовлю договор о канале, который нужно будет подписать до конца месяца. Затем, если Кэбот позволит сенату его ратифицировать…
— Кэбот потребует открытого голосования, и его собственный голос будет звучать громче всех. — Рузвельт был явно доволен. — Были кое-какие жертвы, — сказал он. — Рут только что сообщил мне. Убита одна собака, погиб один китаец. — Президент засмеялся и плюхнулся в кресло. Хэй тоже сел, тихо застонав от боли.
— Конечно, условия не будут слишком благоприятными для панамцев. — Он все время думал о том, сколько еще боли предстоит выдержать его телу, пока смерть не принесет спасительную анестезию.
— Они же получили независимость, не так ли? Мы сделали это возможным. Поэтому, полагаю, нам что-то причитается.
— Меня беспокоит будущий год.
Рузвельт кивнул и нахмурился, так было всегда, когда он задумывался о переизбрании или, точнее говоря, о своих первых президентских выборах.
— Антиимпериалисты не смогут нас обвинить. Нам нужен канал где-то на перешейке.
— Он мог быть в Никарагуа — без беспорядков, без нашего флота, без мертвых собак и китайцев, без всяких намеков на наш сговор с панамской хунтой.
— Конечно, сговор имел место. — Рузвельт ударил кулаком в левую ладонь. — Мы повсюду стоим за свободу людей, мы против глупых и отъявленных коррупционеров, вроде тех, что правят Колумбией…
— … а теперь и Панамой.
Хэй часто забывал, что за всем этим президентским шумом прячется очень хитрая и наблюдательная личность.
— Я всегда считал, что железные дороги могут не менее успешно справиться с задачей, чем канал, — сказал Хэй. — Его будет не только нелегко и дорого построить, с ним, если не сейчас, то в будущем, будут связаны политические неприятности. Да, конечно, — добавил он, предупреждая попытку президента его поддразнить, — я крупный инвестор железнодорожных компаний, но это не имеет никакого отношения к делу.
Рузвельт рассеянно крутил глобус, стоявший возле его письменного стола.
— Суть в том, Джон, что мы сделали нечто очень полезное для нашей страны. Наш флот сможет свободно и быстро курсировать между Тихим океаном и Атлантикой.
— Вы видите в будущем многочисленные войны? — Внезапно Хэй пожалел, что позволил президенту отговорить его в июле от отставки.
— Да. — Высокий резкий голос сменился вдруг низким и для его хозяина почти медоточивым. — Я предвижу также нашу миссию — править, как это делала когда-то Англия, но в масштабах мира…
— Всего мира?
— Может сложиться и так. Но очень многое зависит от того, что мы за люди — сейчас и в будущем. — Лицо его исказила гримаса. — Наш народ поразили слабость, любовь к комфорту, недостаток мужества…
— Вы по-прежнему должны вдохновлять нас своим примером.
— Именно это я и пытаюсь делать. — Рузвельт был абсолютно серьезен. Хэй вспомнил слова Генри Адамса: «Голландско-американский Наполеон». Почему бы и нет? А как иначе начинаются империи?
— А теперь, мистер президент, я должен подвести под наши последние приобретения юридические подпорки.
— Генеральный прокурор сказал мне, что не следует допускать, чтобы наши великие достижения пострадали от тех или иных соображений легальности. — Рузвельтовский смех показался Хэю более всего похожим на лай сторожевого пса.
Когда Хэй поднялся, комнату вдруг заполнил темно-зеленый дым, сквозь который проблескивали золотые звезды. На мгновение ему показалось, что он теряет сознание. Но Теодор тут же оказался с ним рядом, поддержал его.
— Что с вами?
— Ничего, спасибо. — Кабинет президента принял свой прежний вид. — У меня часто кружится голова, когда я резко встаю со стула. Но странная вещь, мне показалось, что я в кабинете мистера Линкольна. Эти темно-зеленые стены и золотые звезды по числу штатов, которые пытались отделиться.
Рузвельт проводил его до двери, крепко сжимая своей пухлой рукой руку старого государственного секретаря.
— Я вижу его иногда.
— Президента?
Рузвельт открыл дверь в комнату секретаря.
— Да. То есть, я отчетливо его представляю. Это бывает обычно ночью, в коридоре, в дальнем конце на втором этаже…
— Восточное крыло, — кивнул Хэй. — Там стоял бачок с охлажденной водой, у двери в его кабинет. Он поглощал огромное количество воды.
— Посмотрю в следующий раз, когда его увижу. Он всегда очень печален.
— У него было для этого много поводов.
— В сравнении с его проблемами мои — ничтожны. Это так странно, соизмерять себя с ним. Не думаю, что я нескромен, когда говорю, что я на голову выше большинства политических деятелей нашего времени. Но когда я думаю о его величии… — Рузвельт вздохнул. Это был совершенно нерузвельтовский звук. — Вам следует отдохнуть, Джон.
— Как только будет подписан договор, я уеду на юг.
— Здорово! — Рузвельт снова стал своим лучшим имитатором.
4Громкий гулкий звук удара металла о ствол дерева заставил Каролину и Маргариту подбежать к окну их дома в Джорджтауне. Каким-то образом автомобиль съехал с Эн-стрит на тротуар и врезался в самую крупную из Каролининых магнолий. За рулем сидела Элис Рузвельт в шляпе с перьями, надвинутой буквально на глаза, а рядом хорошенькая и насмерть перепуганная Маргарита Кассини делала руками движения, которые Каролина не могла назвать иначе как заламыванием рук, что было свойственно ее собственной Маргарите, склонной к театральным жестам.
Каролина выбежала на улицу, где пожилой негр старался открыть заклинившую дверцу со стороны Элис.
— Тормоза! — в голосе Элис звучали обвинительные нотки. — Они же не работают. Виноват твой шофер.
— Когда отец узнает, это будет моя вина. — Маргарита вышла из машины. Каролина помогла негру высвободить республиканскую принцессу, которая тут же подвинула шляпу на место, выпрыгнула на землю, поблагодарила негра и распорядилась:
— Скажите полицейским, пусть заберут этот хлам в российское посольство на Скотт-сёркл. Самый уродливый дом. Ошибиться невозможно.
— Мой отец… — начала Маргарита.
— Твой отец? Мой отец! Вот в чем проблема. После того что произошло, он не позволит мне купить машину. — Элис повела Каролину в ее собственный дом, а Маргарита Кассини тем временем давала негру подробные инструкции.
— Я совершенно его не понимаю. Иногда мне кажется, что он живет в другом столетии. Я выбрала восхитительную двухместную машину. Потрясающую! Он сказал «нет». Никогда. Женщины не должны водить машину, курить и голосовать. Насчет голосования я, конечно, согласна. Это просто удвоит число голосов, но не изменит результат. И все равно… Ну, как тебе замужем?
Они зашли в гостиную в задней части дома, окна которой выходили в небольшой сад, где в это время года росли только зловещие хризантемы. Деревья сбросили листву, а в маленьком пруду всплыл брюхом кверху, скорее всего, из-за переедания, крупный карась.
— Тихо. В общем, как раньше. Джон, в основном, в Нью-Йорке по делам юридической конторы. Я, в основном, здесь из-за газеты и, конечно, ребенка.
Двухмесячная Эмма Эпгар Сэнфорд оказалась не столь шумным ребенком, но пока еще не самым приятным обществом, хотя ее присутствие в доме было благотворным. Каролина, презрев совет Маргариты, кормила дочь грудью и с изумлением обнаружила, что грудь заметно увеличилась и отяжелела. Впервые в жизни она соответствовала моде большого тучного мира.
Маргарита Кассини вошла в гостиную без всякой театральности. Каролина восхищалась ее красотой, но вряд ли чем-то еще. Тень Дела пристала к ней мистическим образом. Каролина слышала разговоры о том, что расколовшийся пополам на тротуаре в Нью-Хейвене опал был подарком княжны Кассини. Очевидно, борьба вымысла с правдой нескончаема. Маргарита прямиком направилась к открытой коробке шоколада от Хайлера, главного вашингтонского кондитера. В каждом доме заказывали свою смесь, и Каролина ввела в моду белый шоколад, новшество, породившее споры в тех кругах, где жадно выискивала светские новости ее «Дама из общества».
— Не ешь шоколад. Растолстеешь, — сказала Элис. — Я никогда не ем десерт. Только мясо с картошкой, как отец.
— Будешь такой же плотной, как он, — сказала Маргарита, и в ее лице появилось вдруг что-то монгольское — или татарское? — или это одно и то же? Дружба между мадемуазель Кассини и Элис была притчей во языцех, отнюдь не только в кругах «Дамы из общества». В конфликте, возникшем между Россией и Японией, президент Рузвельт склонялся на сторону японцев — к возмущению Кассини, который кричал в присутствии Каролины:
