Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам
— Об этом, пан Андрей, мы думаем с первого дни революции в России. Но осуществить это невозможно: международная конвенция не разрешает вооружать военнопленных…
— Прошу прощения, пан Симон, примите во внимание: первыми, — он сделал ударение на атом слове, — первыми нарушили конвенцию немцы: они обучают в своих лагерях синежупанников…
— Но они еще не дали им оружия в руки!
— А вы дадите. Потому что в России произошла революция, и это является нарушением всех международных конвенций. Вам подтвердит это любой знаток международного права. Так что искать аргументы вам следует не для юриспруденции, а только для Временного правительства.
— Вот–вот! — вскрикнул Петлюра. — Об этом я и говорю! Временное правительство никогда не даст согласия на формирование вооруженных частей из пленных галичан! Там тоже не дураки сидят…
Мельник бесцеремонно прервал Петлюру:
— Я предложу вам, пан Симон, отличный аргумент для Временного правительства. Вы подскажете им, что австрийские украинцы жаждут с оружием в руках бороться за отторжение украинских земель от Австрии и за присоединение их к Украине российской. Будьте уверены, что Временное правительство на это клюнет и разрешит Центральной раде такую акцию — в интересах российского великодержавия. Советую искать единомышленникам в кадетской части Временного правительства, а также заручиться поддержкой весьма еще влиятельных русских монархических кругов. Не следует забывать, что присоединение Галиции к России обдумывалось российским самодержавием более двух столетий.
— Простите, — промямлил Петлюра, — но мне неясно, куда же вы собираетесь присоединить Украину: к России или к Австрии?
Мельник ответил;
— Неважно! Это только шахматный ход конем в процессе борьбы. Гамбит для достижения державной самостийности.
Петлюра в шахматы играть не умел.
— Но мировое общественное мнение…
— С мировым общественным мнением, — снова прервал Мельник, — все будет в полном порядке! Ведь Украины как государства, еще не было, когда Российская держава подписывала свои международные обязательства. Значит, эти обязательства нас не касаются. Примите также во внимание, дорогой пан Симон, что борьба украинцев за национальное освобождение вызовет в широкий кругах мировой общественности только симпатию. Перелистайте еще раз странички мировой истории: бывало ли когда–нибудь, чтоб широкая общественность не сочувствовала освободительной борьбе?
Он произнес это с пафосом, и такой сноп синего племени сверкнул из его глаз, что продолжать разговор можно было лишь на самом высоком регистре патетики.
Головной атаман встал — чотарь немедля тоже вскочил — и торжественно произнес:
— Хорошо! Пан Мельник! Хотя в австрийской армии чин ваш был невелик, я надеюсь что вы сумеете выполнить свой священный долг перед ненькой Украиной, заняв пост атамана приднестровского коша украинских сечевых стрельцов на территории приднепровской Украины!
Мельник потупил очи.
— Простите, пан головной атаман, по мне лучше ограничиться постом начальника штаба. — Он добавил смиренно: — Его преосвященство определил мне именно этот пост, и воля святого отца…
— Гм! — Петлюра почувствовал себя бессильным против воли духовного отца своего собеседника. — А кто же примет на себя командование?
— Полковник Евген Коновалец, — сразу ответил Мельник.
— Кто это — Коновалец? — поинтересовался Петлюра.
— Председатель Галицко–Буковинского комитета, созданного на землях, занятых русской армией, в целях содействия присоединению Западной Украины к… Украине российской, — Мельник поднял на Петлюру свой кроткий взгляд. — Его священство считает, что так будет лучше с точки зрения доверия Временного правительства к нашему делу.
Петлюра бил поражен дальновидностью митрополита.
— Пусть так, — сказал он.
Разговор как будто окончился. Но минута была слишком торжественная, и Петлюра решил, что следует произнести соответствующую данному случаю речь. Он вышел из–за стола и остановился перед Мельником.
— Пан начальник штаба киша «украинских сечевых стрельцов»! — Мельник немедленно вытянулся. — В вашем отряде поначалу будет какая–нибудь тысяча казаков. Но он станет краеугольным качнем и величественном здании украинского воинства! По его лыцарскому примеру за два–три месяца мы создадим армию в сто тысяч украинским штыков! Заверяю вас, что будет именно так. Это говорю вам я — головной атаман!
Мельник щелкнул каблуками и учтиво склонил голову.
— Не имею ни малейших сомнений, пан головной атаман!.. Только, — продолжал он, выйдя из положения «смирно», — почему сто тысяч? Полмиллиона, пан головной атаман. Такова должна быть армия Центральной рады уже этой осенью.
Петлюра искоса посмотрел на него; молодчик, не при нем будь сказало, хоть куда!
— Безусловно, — сказал Петлюра, — если иметь в виду не только отстаивание определенных прерогатив перед Временным правительством, но и все дало борьбы за самостоятельную и соборную украинскую державу от Дона до Сана.
— Это всего лишь слова из нашего гимна, — скромно заметил Мельник. — Если же говорить о программе, то считаю — его преосвященство тоже так полагает, — длжно видеть державную Украину от Дуная и до Кавказа!..
Петлюра ошалело смотрел на юношу, стоявшего перед ним. Такое не снилось ему и во сне. Умопомрачительную перспективу рисовал перед ним этот щуплый молодой человек!.. И тут у Петлюры пробежал мороз по спине: подпрапорщик–чотарь отказывается от поста командира коша, резервируя за собой только скромную должность начальника штаба!.. Не целится ли этот австрийский фендрик… повыше! На замахивается ли сам побороться за власть?
Петлюра повертел головой, — воротник френча вдруг стал ему тесен. И он сказал начальническим тоном:
— Можете идти, чотарь Мельник! Хорунжий Галчко передаст вам мои дальнейшие распоряжения.
— Слушаю, пан головной атаман! — щелкнул каблуками теолог–чотарь. — Сервус![46] Буду ждать ваших приказаний. Честь имею!
Он сделал «налево кругом» и четким солдатским шагом направился к выходу. Но на пороге задержался на миг и сказал через плечо:
— Аббат Франц Ксаверий Бонн также просил передать пану головному атаману свои приветствия…
Петлюра недоуменно уставился на него.
— Кто… передает? — нетвердо переспросил он.
Мельник ответил с заметным нажимом:
— Капеллан отряда, бельгийских авиаторов в Киеве, до войны — настоятель Тарнопольского собора, отец ордена монахов–редиментариев, Франц Ксаверий Бонн… Папский легат…
Растерянность Петлюры удивила и Мельника. Произошло недоразумение? Или информация, переданная связным, еще не дошла от председателя Центральной рады до генерального секретаря?
Эмиссар митрополита счел нужным пояснить:
— Легат папы Бенедикта Пятнадцатого, аббат Франц Ксаверий Бонн, три дня тому назад прибыл из Ватикана и привез пану генеральному секретарю по военным делам Украины папское благословение…
Пот снова оросил чело Петлюры. Что за чертовщина? Второе католическое благословение за один день! Сам папа римский интересуется его персоной!.. Однако растерянность уступила место гордости: благословение наместника бога на земле, властного над мыслями и делами полумиллиарда католиков мира, — это не шутка! Даже для бывшего социал–демократа, в особенности если он собирался стать у кормила государственной власти…
— Хорошо, — произнес Петлюра, овладев своими чувствами. — Я согласен принять аббата Бонна.
— Когда?
— Хотя бы и завтра. В это же время.
— Сервус!
Чотарь Мельник снова звонко щелкнул каблуками и исчез за дверью.
Наконец–то Петлюра получил возможность вытереть пот со лба. Но сосредоточиться и собраться с мыслями ему не дали: на пороге стояла панна Галчко.
— Пршу пана генерального секретаря: с утра ожидает аудиенции добродий Тютюнник, пленипотент[47] из Звенгородки и настоятельно домогается немедленного приема.
— А! — отмахнулся Петлюра. — Добродий Тютюнник — штатский: пускай идет к пану Винниченко.
— Пршу пана генерального секретаря: добродий Тютюнник, правда, по образованию адвокат, а по профессии — учитель, однако, будучи начальником звенигородской милиции, имеет к пану генеральному секретарю дело, касающееся организации войска.
— Ну пусть войдет!
3
Тютюнник вошел.
Это был добродий без усов и бороды, на голове — шапка светлых волос, лоб широкий и высокий. Но приметнее всего был у него подбородок — квадратный, тяжелый, несколько выдвинутый вперед. Такой подбородок говорит обычно о сильной, целеустремленной воле. Глаза добродия отсвечивали сталью и глядели так пронзительно, что казалось, собеседник просматривает тебя насквозь и видит все, что ты хотел бы от него скрыть.
