Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута
«Если я учту его предупреждения, то окажусь у него в долгу».
Неожиданный дождь рябит море и барабанит по палубе.
«Но игнорирование предупреждения может оказаться опрометчивым…
Уэц руководит сегодня ночной вахтой левого борта: он приказывает натянуть полотнища и поставить бочки, чтобы набрать дождевой воды.
…и привести не к англо — японскому договору, а к англо — японской войне».
Он вспоминает о примере Хоувелла с сиамскими торговцами в Бристольском проливе.
«И парламенту потребуется шестьдесят дней на ответ, это точно».
Он расчесал комариный укус между костяшками до большущей бляшки.
Он смотрит в зеркало для бритья: его дед смотрит на него.
«Есть свои иностранцы, — думает он, — и есть чужие иностранцы».
«По части французов, испанцев или голландцев информацию покупают у шпионов».
Лампа фыркает, мерцает и гаснет. Каюта погружается в темноту.
«Де Зут, — видит Пенгалигон, — пустил в ход едва ли не лучшее свое оружие».
— Короткий сон, — советует себе капитан, — может развеять туман в голове.
Часовые перекликаются: «Две склянки, две склянки, все хорошо». Пропитанные потом простыни завернулись вокруг Пенгалигона паучьим коконом. Внизу, на жилой палубе, скоро заснет вахта левого борта — гамаки натянуты бок о бок — с их собаками, кошками и обезьянами.
Последняя корова и овца, две козы и полдюжины куриц спят.
Ведущие ночной образ жизни крысы, скорее всего, трудятся на продуктовом складе.
Спит Чигуин — в маленькой каморке у двери в капитанскую каюту.
Спит хирург Нэш — в чреве корабля, в теплой, уютной каюте на нижней палубе.
Лейтенант Хоувелл, командир вахты правого борта, уже проснулся, а Рен, Толбот и Катлип могут спать до самого утра.
Якоб де Зут, видится капитану, наслаждается ласками куртизанки: Петер Фишер клянется, что тот содержит целый гарем за счет Компании.
«Ненависть пожирает ненавистников, — говорила Мередит маленькому Тристаму, — как злые великаны пожирают мальчиков».
Мередит сейчас на небесах, вышивает подушки…
Начинает ритмично клацать водяная помпа «Феба».
Уэц, должно быть, посоветовал Хоувеллу последить за трюмом.
«Небеса — не самое желанное место, — думает он, — лучше наслаждаться ими издалека».
Капеллан Уайли отвечает довольно уклончиво, когда его спрашивают, похожи ли небесные моря на земные.
«Была бы Мередит счастливее, — спрашивает он, — если бы сейчас жила в своем маленьком домике?»
Сон целует его веки. Мерцает свет грез. Он бежит вверх по лестнице старого дома на Брюстер — стрит. Звенит голос девочки: «Джонни, про тебя написали в газете!» Он берет «Таймс» и читает: «Адмирал Джон Пенгалигон рассказал присутствующим лордам о том, как незамедлительно почувствовал подвох, получив приказ магистрата Нагасаки сдать пороховой запас. «Поскольку на Дэдзиме не хранилось ничего ценного, — доложил адмирал Пенгалигон, — а голландцы и японцы отвергали все наши попытки торговли через Дэдзиму, мы столкнулись с необходимостью нацелить наши орудия на Дэдзиму». Мистер Питт, выступая в Палате общин, похвалил смелые действия адмирала, нанесшего coup de grace[114] голландскому торговому присутствию на Дальнем Востоке».
Пенгалигон резко садится, стукается головой и громко смеется.
Капитан с трудом поднимается на палубу, опираясь на Толбота. Трость больше ему не помощница, а необходимость: подагра превратилась в тугой бандаж шипов и игл. Утро без дождя, но влажное; набухшие, клубящиеся облака до краев заполнены водой, которая в любой момент может излиться на землю. Три китайских корабля плывут вдоль противоположного берега к городу. «О — о, вы увидите замечательное зрелище, — обещает он китайцам, — понравится вам или нет».
Две дюжины моряков сидят на шкафуте, ожидая приказа парусного мастера. Они отдают честь капитану, заметив его забинтованную ступню, слишком распухшую, слишком больную, чтобы натянуть на нее обувь. Он дохрамывает до позиции вахтенного у штурвала, где Уэц держит на весу чашку кофе, чтобы небольшая качка «Феба» не расплескала его.
— Доброе утро, мистер Уэц. Что можете доложить?
— Мы наполнили десять бочонков дождевой водой, сэр, и ветер переменился на северный.
Жирный пар и облако ругани поднимаются над камбузом.
Пенгалигон разглядывает сторожевые лодки.
— А наша не знающая усталости охрана?
— Кружили всю ночь, сэр, как и сейчас.
— Мне бы хотелось услышать ваше мнение, мистер Уэц, об одном гипотетическом маневре.
— Да, сэр. Тогда лейтенанту Толботу лучше встать к штурвалу.
Уэц идет, а Пенгалигон хромает к поручням на юте, где их никто не услышит.
— Вы сможете подвести нас на триста ярдов к Дэдзиме?
Уэц показывает на китайские джонки:
— Если они могут, то и мы тоже.
— Сможете удержать нас три минуты на одном месте без якоря?
Уэц раздумывает о силе и направлении ветра.
— Пара пустяков.
— А как быстро мы сможем оттуда доплыть до горла бухты?
— Будем ли мы… — штурман, сощурившись, оценивает расстояния до Дэдзимы и до горла, — …пробиваться с боем или без повреждений?
— Моя карманная предсказательница заболела, и теперь я не могу выжать из нее и слова.
Уэц разглядывает нагасакскую бухту, как пахарь поле.
— Если ситуация не изменится, капитан… выйдем из бухты за пятьдесят минут.
— Роберт, — зовет Пенгалигон в переговорную трубу. — Я вас потревожу. Зайдите ко мне.
Небритый первый лейтенант лишь несколькими секундами раньше поднялся с койки.
— Сэр, — Хоувелл закрывает дверь, отсекая шум ста пятидесяти моряков, завтракающих бисквитами с топленым маслом. — Говорят «хорошо отдохнувший первый помощник — самый нерадивый первый помощник». Позволите спросить о вашей… — он смотрит на перевязанную ступню Пенгалигона.
— Раздулась, как гриб — дождевик, но мистер Нэш напоил меня лекарством, так что сегодня я еще буду на плаву, а этого времени должно нам вполне хватить.
— Да, сэр? И на что?
— Ночью я подготовил пару посланий. Не могли бы вы внимательно прочитать их? Письма важные, при всей их краткости. Я не хотел бы замарать их ошибками, а на «Фебе» вы дружите со словами, как никто.
— Вы мне льстите, сэр, хотя я думал, что капеллан лучше…
— Прочитайте их вслух, пожалуйста, чтобы я послушал, как они звучат.
Хоувелл начинает: «Якобу де Зуту, эсквайру. Во- первых, Дэдзима — не «Временная республика», а заброшенная фактория, чей предыдущий владелец, Голландская Ост — Индская компания, прекратила существование. Во — вторых, Вы — не президент, а мелкий лавочник, который, поставив себя выше заместителя директора Петера Фишера во время его кратковременного отсутствия, нарушил устав вышеназванной Компании. — Сильно сказано, капитан. — В — третьих, если полученный мною приказ занять Дэдзиму дипломатическим или военным путем окажется невыполнимым, я обязан предпринять все необходимые меры, чтобы дальнейшее использование фактории стало невозможным», — Хоувелл удивленно вскидывает на капитана глаза.
— Мы почти закончили, лейтенант Хоувелл.
— «Спустите флаг по получении сего письма и приготовьтесь к приезду на «Феб» к полудню, где Вам будут обеспечены все привилегии, предоставляемые военнопленному благородного происхождения. Игнорируя это требование, Вы приговариваете Дэдзиму к… — Хоувелл замолкает на какое‑то время, — …к полному уничтожению. Искренне Ваш, и так далее…»
Матросы пемзой трут квартердек над каютой капитана.
Хоувелл возвращает письмо:
— Там нет грамматических ошибок, сэр.
— Мы одни, Роберт, так что вам не надо кривить душой.
— Некоторые могут подумать, что такой блеф слишком… дерзкий?
— Никакого блефа. Если Дэдзима не будет британской, она станет ничьей.
— Таков был приказ губернатора в Бенгалии, сэр?
— «Ограбить или торговать, как позволят обстоятельства и посоветует ваша интуиция». Обстоятельства поставили крест и на грабеже и на торговле. Уйти с хвостом между ног — нежелательная перспектива, поэтому я обращаюсь к своей интуиции.
Где‑то поблизости лает собака и верещит обезьяна.
— Капитан… вы учли все последствия?
— В этот день Якоб де Зут увидит все последствия.
— Сэр, поскольку вы дали мне разрешение высказать свое мнение, я должен указать, что неспровоцированная атака на Дэдзиму очернит Великобританию в глазах Японии на два последующих поколения.
«Очернит» и «неспровоцированная», — отмечает про себя Пенгалигон, — это непродуманные слова».
— Разве вы не почувствовали вчера в письме магистрата намеренной попытки оскорбить нас?
— Письмо меня разочаровало, да, но японцы не приглашали нас в Нагасаки.
