Владислав Бахревский - Свадьбы
Вздохнул Иван, а воздух чистый, речной. Поднял руку — сильно тянет. Река, поди, в пяти саженях, а он от удушья помереть хотел. На всякую, видать, силу довольно страхова бессилья.
Протолкнулся Иван к реке. Берег тут козырьком, подкопа со стороны не увидишь. Опустил Иван лицо в воду, остудил голову, попил, набрал в бурдюк воды, потом уж землю из куля высыпал. Землю ночью оттаскивали, чтобы турки по разводам на воде не догадались о подкопах. Назад надо, а сил нет никаких от воды уйти. Тоска смертная — на звезды бы поглядеть, дело-то совсем нехитрое. Малость поднырнул — и звезды тебе, и степь, и река. Нельзя. На войне за блажь платят жизнями. Положил Иван голову на землю у самой воды, прижался и ведь увидал. Блеснула на воде отраженная звездочка. Не почудилось, а впрямь блеснула. Иван долго так лежал…
Весело тянул он бурдюк с водой, навстречу огонек. И голос:
— Иван, тебя ищу!
Георгий.
— С Машей, с ребятишками? С Фирузой?
— Да ни с кем ничего не случилось. Со мной случилось. Надумали с Фирузой обвенчаться.
Лежат они друг к другу носами, свечка им снизу бороды подпаливает, не повернуться. Засмеяться — и то тесно.
— Время ли? — спросил Иван. И сам ответил: — А почему пе время?
— Дружкой у меня будешь?
— Буду, Георгий. Когда венчаться-то, где?
— А теперь вот. У отца Варлаама в пещерке. Он там Фирузу крестит. Окрестит, а тогда уж и под венец.
— Осип, атаман, знает?
— Знает.
Развернулись, поползли. Георгий полз первым. Остановился.
— Для Фирузы это. Боится, коли кого из нас убьют… боится на том свете в разлуке вечной быть… Тяжко ей, бедной. Отца на глазах — в куски.
Помолчали. Поползли.
У пещерки отца Варлаама было тесно, но их пропускали, похлопывали по плечам.
— Живем, Георгий!
— Живем, — отвечал парень.
— Коли мы и под землей о будущем думаем, о любви, о детях, значит, нас никакая сила не сломит!
Так сказал Осип, целуя нового мужа и новую жену. Весь обряд на коленях стояли, но всем-всем стало и светлей и легче.
— Атаман, позволь в честь новобрачных в гости к туркам сбегать! — просился на вылазку Гуня.
— Нет, — сказал Осип. — Седьмой день они бьют по городу. С утра, значит, сами в гости пойдут. Всем — копать рвы!
Атаман не промахнулся. Утром турки пошли па приступ. Дели Гуссейн-паша после ухода хана Бегадыра в набег образовал четырнадцать корпусов по десять тысяч в каждом. В пятнадцатом корпусе было всего шесть тысяч отборного войска, и он стоял в резерве. Еще был корпус пушкарей и корпус обозников.
Василия Лупу главнокомандующий не отпустил, оставил почетным пленником у себя в шатре.
— Возле меня должен быть хоть один верный и честный человек, — сказал Дели Гуссейн-паша доверительно. — Твои советы, государь, теперь, когда речь идет — сносить ли мне голову, — для меня бесценны.
Сплошных стен в Азове не осталось. Издали они были похожи на усталые горы, выпирали кое-где наподобие верблюжьих горбов или одиноких скал.
Казаки попусту не стреляли. Выждали, когда турки скатятся в ров, и только тогда били из развалин, каждую пулю всаживали в цель. Много пальбы — много дыма. Дым глаза застит.
Первый корпус турок шел осторожно, солдаты закидывали ров, выискивая слабые места в обороне, пытали счастья. Казаки, насидевшись в подземельях, отводили душу, горячо сбивали турок в ров, врукопашную кидались. Но минуло два часа, первый вал атаки отхлынул, и на смену ему — свежие десять тысяч. За вторым валом пришел третий, четвертый, пятый, седьмой…
* * *— Восемь часов вечера, а мы все время в бою. С шести утра.
Осип Петров собрал атаманов к цитадели. От него остались одни глаза, но железа ни в голосе, ни в резких коротких жестах не убавилось.
— Боюсь, что теперь и ночь турка не остановит, — сказал Наум Васильев. — Пластунов ночью пустят. Ясное дело — измором хотят взять.
Пригнувшись в низких дверях, вошел Георгий. Кафтан разорван, в крови, штаны клочьями. Одни рукава целы.
— Атаман, турки пустили восьмую смену.
Осип улыбался. Все глядели на него, а он улыбался.
— Атаман! — встрепенулся Наум Васильев.
— До чего же любители пощеголять!
Осип встал, все еще улыбаясь.
— Восьмую турецкую перемену — уничтожить!
«Как?» — молчком спросили атаманы.
— Всеми пушками по туркам! Под пальбой перенести камыш из рва внешнего во внутренний. Разъярить врага. Когда пойдет ломить, спрячьтесь в подкопы, пропустите. Половина наших людей встретит турка на внутреннем валу, другая половина ударит в спину.
Атаманы кинулись к дверям исполнять приказ.
— Стойте! — тихо сказал, но услышали, остановились, — Коли ночью пойдет у них девятая смена или пластуны, пострелявши малость, пропустить их во внутренний ров и в том рву тотчас зажечь камыш.
Василий Лупу торжественно склонил голову перед Дели Гуссейн-пашой.
-: Я благодарю бога, что он дал мне лицезреть великого полководца нашего времени.
Дели Гуссейн-паша улыбнулся.
— Мы пустили в дело только восьмой корпус, пять корпусов совершенно свежие, начнут бой утром. Девятый корпус будет действовать ночью. Мы не дадим казакам глаз сомкнуть.
Колыхнулся воздух: загрохотало.
— Кто приказал стрелять? — удивился главнокомандующий.
— Стреляют казаки, — ответил Жузеф.
— У них остались пушки?
— Не знаю… Но огонь столь плотен, что восьмой корпус даже приблизится не может ко рву… Не прикажете ли открыть ответный огонь?
— Проклятые казаки! От них можно ждать чего угодно. За целый день ни разу не пальнули из пушки, хотя им было очень трудно. Очень.
— Очень! — поддакнул Василий Лупу.
— Казаки очищают ров от камыша, — доложил через полчаса Жузеф.
— Вперед! Девятый и десятый корпуса, вперед! Прорваться ко рву, взять крепость!
— Турки выставили против нас еще два полка, — доложили Осипу Петрову.
— Прекратить пальбу, пускай подойдут. А как подойдут — бейте. Половине войска отойти за внутренний ров. Остальным подержаться самую малость на стене — и в подкопы. Турок пропустить, ударить в спину.
— Алла! Алла! — Турки прошли сквозь огненный смерч, перелились через ров и покрыли разрушенную стену знаменами.
— Это победа! — первым воскликнул Василий Лупу и в припадке радости поцеловал у Дели Гуссейн-паши полу халата.
— Я хочу это видеть, — сказал главнокомандующий.
Ему подали коия. Он проехал на холм, насыпанный татарами для хана Бегадыра.
Войска выбили казаков из развалин крепостной стены и преодолевали внутренний ров.
— Казаки — герои! — изрек главнокомандующий. — Но они подняли меч на самое совершенное войско в подлунной. Они поплатились за гордыню.
Жузеф посмотрел на небо.
— Уже звезды проступают. Сегодня добить не успеем.
— Не послать ли нам на помощь последние четыре корпуса, не бывших в деле? — спросил, советуясь, Дели Гуссейн-паша.
— Не успеем. Ночь близка… Что это?
— Бей! — прокатилось по Азову. — Бей!
Турки, застрявшие во внутреннем рву, — мишени. Казаки били в упор с двух сторон. Теряя оружие, армия кинулась назад. Людей спасал ужас. Он переметнул разбитое войско через головы казаков, через внешний ров, в спасительную степь.
— Что это? — Дели Гуссейн-паша метался от господаря к Жузефу. — Что это?
— Казаки отбили приступ, — спокойно ответил Жузеф. — Надо пустить пластунов. Надо лишить казаков последней их крепости — сна.
— Да, да… Надо пустить пластунов, надо лишить казаков последней крепости…
Дели Гуссейн-паша впал в хандру, в безволие, в бездумье.
Поздно ночью ему доложили, что и пластунов постигла жестокая неудача: казаки опять пропустили войско через стену, во внутренний ров, и во рву зажгли камыш…
Потери за первый день нового приступа огромные, потеряно не меньше десяти тысяч людей и много оружия.
— Мы будем продолжать осаду по плану, — сказал Жузеф.
— Да, да, — согласился главнокомандующий.
Был второй день.
Был третий день. Был четвертый и пятый.
Глава девятая
Утром шестого дня атаман великого Войска Донского Осип Петров побывал во всех подземельях. Он вывел на стены всех раненых, кто мог держать ружье, всех женщин и всех детей, которым было больше семи лет. Маленькие казаки к оружию привычны. Они должны были, сидя в норах, заряжать ружья и носить воду, остужать стволы, накалявшиеся от беспрерывного боя. И еще они должны были обливать казаков, будить их, ибо никакая пальба не могла уже перебороть сна.
Машиному Пантелеймону хоть и меньше было семи, а он увязался за сестренкой Нюрой.
Норка у них была удобная, узкая, взрослому не пролезть. Коли турки заберутся на стену — нырнул и сиди. Помогали они врага стрелять соседу своему, казаку Смирке.
