Валентин Пикуль - Баязет
– Кажись, – сказал он, – казенного-то за мной ничего и не было вроде?
Клюгенау посмотрел на старика из-под очков:
– Небось, отец, первым выйти желаешь?
Старый вояка вскинул котомку за спину:
– Да по совести уж скажу: все бы оно и ничего, да под конец-то уже… надоело!
Клюгенау поцеловал старика в обе щеки.
– А ведь ты красивый, старик! – сказал ему прапорщик. – Я только сейчас заметил, какой ты красивый…
Ворота Баязета с тяжким скрежетом открывались перед ним.
ФАЗАНЫ И ШАЙТАНЫ
Все закончилось для него выстрелом – тем, который оставался за ним в Петербурге. Баязет был для нас как гордиев узел, и мы сумели разрубить его с мужеством. Тогда мы все были едины, словно пальцы в кулаке, крепко сжатом. Но у каждого из нас были в душе запутанные узлы, и Андрей Карабанов не смог разрубить его в своем одиночестве. Мне жаль этого человека, который был не так уж плох, как о нем принято думать…
Высказывание фон Клюгенау1Карабанова трясла лихорадка. Трясла не вовремя – на службе, на кордоне. Он схватил ее, заодно с Георгиевским крестом за храбрость, в славном баязетском «сидении».
Это было всего два месяца назад.
Неужто два?..
За стеной отхаркивались злые верблюды. Андрей лежал на низеньком топчане, старенькая шашка свисала на земляной пол. Хитрющие персидские клопы падали с потолка.
– Егорыч… Хоть кто-нибудь, – позвал он. – Придите!
Его снова скрутило. Сначала кинуло вбок – прилепило к стенке. Потом, словно в падучей, стало выгибать дугой, и поручик колотил зубами – часто и зябко.
– Погиба-ба-баю…
Вошел Егорыч, ни слова не говоря, набулькал в грязный стакан желтой от хины водки. Сквозь стучащие зубы поручика влил водку ему в рот.
– Лежите с миром, – сказал казак. – Авось полегчает…
Карабанов притих под бешметом. Крупная слеза выкатилась из-под плотно стиснутых век. Одна, другая, третья..
– Оно, конешно, – вздохнул Егорыч, и себе наливая водки. – Вам на линии служить навыка нету… Прямо скажу, издохнуть тута очинна просто!
Узкое оконце вдруг закрыл шершавый, весь в репьях и струпьях, бок верблюда, который начал чесаться о стену кордона.
– Отгони, – хрипло велел Карабанов, – стекло ведь выдавит, азиат горбатый…
Егорыч, сморкаясь в угол, вышел. Карабанов снова закрыл глаза, и сразу же двери – высокие белые двери, в резьбе и пышном золоте, – эти двери распахнулись перед ним. «Ваше императорское величество, – сказал Андрей, льстиво кланяясь недвижной тени возле окна, – имею честь доложить вам, – что я, брошенный и забытый всеми, подыхаю на пограничном кордоне, на котором все обстоит благополучно!..»
Егорыч грубо растолкал поручика.
– Да ну тя! – сказал он. – Будя с собой-то гуторить… Может, ишо плеснуть крепенькой?
– Дай перо, – попросил Карабанов. – И придвинь чернила…
И перо ему подали, и чернила придвинули.
«А кому? – вдруг с ужасом подумал Андрей. – Кому писать мне? Никому я теперь не нужен…»
– Сволочи! – выругался он, отбрасывая перо. – Упекли меня здорово. По всем правилам… Плесни-ка, Егорыч, на донышко!
Поручик выпил водки, крепко выдохнул сивушный дух. Егорыч порылся в карманах, протянул ему желтый завялый огурец.
– Закуси-тко!
Карабанов расхрупал огурец безо всякого удовольствия. Отбросив бешмет, скинул ноги на пол:
– Дрожат, проклятые! Этот Баязет еще аукнется нам…
В сторожку, придя от рогатки, протиснулся дежурный казак. Лениво козырнул под папаху.
– Ваше благородье, – доложил он, – обоз тащится…
Карабанов, натянув фуражку, вышел. Длинный ряд артиллерийских фургонов застрял возле рогатки. Возглавлял обоз отощавший в походе капитан в солдатской шинели и с черной повязкой на глазу.
– А мы с вами знакомы, – сказал ему Карабанов. – Помните, вместе стояли за деньгами в игдырском казначействе?
– Помню, – ответил капитан, протягивая поручику жесткую, черную от грязи ладонь. – Вы, кажется, из Баязета?
– Да, имел счастье…
– Не хотите ли стакан лафиту? – предложил капитан.
– Что? – испугался Карабанов.
– Правда, – ответил офицер. – У меня тут еще осталось во фляжке… Хороший лафит, господин поручик. Один мой приятель привез из Поти, купил там у греков-контрабандистов.
Карабанов, с усмешкой вспомнив о Штоквице, отхлебнул вина из фляжки артиллериста.
– Нашумели же вы с этим Баязетом на всю Россию, – сказал одноглазый вояка, затыкая флягу. – Все газеты теперь из вас святых понаделали. «Новые Сиракузы!» – так и пишут везде…
– Не везде, – ответил Карабанов. – Например, господину Каткову не совсем нравится, что мы не сожрали всех лошадей. Так что «Новые Сиракузы» под большим сомнением…
Обоз любезного капитана Карабанов пропустил через рогатку, не подвергая его осмотру: возиться сил не было.
– Подвысь! – только крикнул казаку, и вся эта медлительная орава быков, скрипучих фургонов, ездовых конвоиров и трескучих снарядных линеек тяжело прокатилась мимо поручика под уклон горы, и Андрей снова вернулся в караулку.
Макнув перо в чернильную слякоть, небрежно записал в кордонный журнал время проезда вагенбурга, потом дал Егорычу денег, чтобы тот сходил в аул и купил курицу:
– Сходи, братец, с души воротит… А я пока каганок разведу да воду поставлю. Пожрем хоть!
Егорыч покорно собрался. Дров поблизости не было, и казаки таскали откуда-то полуветхие кладбищенские кресты. Подсовывая в пламя обломки дерева, Карабанов не испытывал при этом кощунства. Кресты так кресты, – кому они нужны тут, в горах, а приготовить еду в такой глуши надобно как-нибудь…
Тупым топором Карабанов кромсал кресты у порога надвое. Один из них попался совсем трухлявый, легко разломился на колене. Андрей швырнул его в огонь, и языки пламени с шипением поползли по гнилой древесине. Глаза Карабанова в удивлении расширились: под сильным жаром на обломке креста вдруг выступила стертая временем и дождями надпись:
…А С НИМИ КАРАБАНОВ ДАНИЛО СЫН ИГНАТЬЕВ
Голыми руками – в огонь прямо, выхватил Андрей головешку, взвыл от боли и дурного предчувствия. Сторожка наполнилась горьким чадом. Кто он был, этот Данило Игнатьевич, не знал того Карабанов: однофамилец или уже просто забытый в роду пращур, – а впрочем, не все ли равно, только страшно было сейчас Андрею.
– У-у… У-упекли, сволочи! – выл он. – У-у-у… в углу этом… зарыли!
Егорыч, запыхавшись, влетел в сторожку, с размаху брякнул об стол деньгами.
– Кордон, – выпалил казак, – в порядок привесть надо… Сейчас видел с горушки… Едут!
– Кто едет?
– Того не знаю. Только вижу, что едут!..
Распахнув окна, быстро выветрили дым из сторожки, Егорыч обшарканным голиком выхлестал за порог мусор. Карабанов нарочито – для служебной показухи – раскрыл кордонный журнал, поправил криво висевшую над топчаном гравюрку с изображением красивого генерала Диомида Пассека.
– Убери водку, – велел Карабанов казаку. – Сунь ее под топчан хотя бы… Да ширинку у себя застегни! Раззява…
Вышли оба, застегнувшись на все пуговицы, подтянув шашки. С высоты была видна петляющая внизу лента дороги, по которой тянулась цепочка огней. Темнота близкой ночи наваливалась откуда-то из-за гор, и огни трепетно дрожали в сумраке ущелья.
– С нукерами, видать, едут, – привычно определил Егорыч. – Охрана большая, чую…
Вскоре из-за поворота вынырнули всадники в нарядных черкесках, кони на разбеге сгрудились возле рогатки. Это был туземный конвой кавказского наместника, которым он так гордился: сыновья и внуки мюридов, они стерегли теперь особу его высочества.
Юный лезгин-нукер, совсем еще мальчишка, лет пятнадцати, в нетерпении зыкнул над головой Карабанова (скромный-то офицерик, – чего с ним считаться) нагайкой.
– Зачем стоишь? – крикнул запальчиво. – Зачем бревном не пускаешь? Большой князь едет…
Карабанов за ногу вырвал узденя из седла, сунул ему в нос рукоятью револьвера: раз и еще раз для острастки.
– У, сопляк! – сказал. – Убери полосуху, а то сейчас под обрыв пущу вместе с кобылой твоей.
Уздень ощерил зубы: крупные и чистые, каждый зуб – в ноготь. Но старший джигит, чахоточный убых с бородой ярко-малинового цвета, что-то крикнул ему на высокой ноте, и юнец покорно, вытирая кровь, отвел свою кобылу от Карабанова.
– Так-то спокойнее, – сказал Андрей в возбуждении.
На дороге уже показались верховые казаки с факелами в руках, конвоируя поезд наместника. Громадная карета с позлащенными гербами на дверцах, мягко пружиня на рессорах, подкатила к шлагбауму кордона. Егорыч торопливо откинул лесенку, рванул на себя дверцу, и Михаил Николаевич, заспанно жмурясь, выглянул наружу.
– Это где мы? – спросил великий князь, оглядывая горы.
Карабанов, выбросив из ножен лезвие шашки, пошатываясь, уже печатал шаг за шагом, готовясь к рапорту.
