Крестоносец - Бен Кейн
— Он наотрез отказался присоединяться к нам, если мне не изменяет память, и сильно поругался с Ричардом.
— Точно.
У меня в ушах все еще звенели их крики.
— Поэтому, когда вы вернулись в Акру, Ричард созвал совет, чтобы лишить Конрада любых будущих доходов, — продолжила Джоанна. — То был, скорее, условный поступок, учитывая, что казна королевства пуста, но он оказался судьбоносным.
Я кивнул.
— Конрад наябедничал герцогу Гуго, а тот отозвал из королевского войска всех французских рыцарей. Таких набралось семьсот человек, сверх того, оруженосцы, жандармы и арбалетчики. Тысяча с лишним воинов.
— Серьезный удар, но герцог Гуго теперь уже вышел из игры. Он едва ли может что-то предпринять, будучи в Тире.
— Зато Конрад…
— Да, это мерзавец другого рода. Беспринципный, ловкий, пользующийся поддержкой.
— И коварный. Не забывай о его попытках заключить союз с Саладином.
По словам лазутчиков короля, союз этот не состоялся только по той причине, что Саладин потребовал от Конрада прежде всего объявить войну Ричарду. Такой поступок равнялся самоубийству, поэтому замысел до поры до времени похоронили.
— Пусть ненадежный, Конрад все равно был бы лучшим королем, нежели Ги де Лузиньян.
— Ты права, сердце мое. В этом вся соль, — сказал я и поцеловал ей руку.
Если не считать военных трудностей, это был самый острый вопрос, стоявший перед Ричардом. Со времен пребывания на Кипре он поддерживал Ги. Тогда это казалось естественным выбором, но после прибытия в Утремер вскрылась нелицеприятная истина.
— Ги навсегда останется полководцем, которого разбили при Хаттине. Раз пулены, тамплиеры и госпитальеры не верят ему, он никогда не сможет править по-настоящему. Стоит Ричарду уехать — и королевство окажется в большой опасности. Не пройдет и пары месяцев, как все, чего он добился, будет отвоевано Саладином. — Джоанна улыбнулась. — Все просто, Фердия: королем должен стать Конрад.
— Но Ричард дал слово…
— Дал, — снова перебила меня она, но ласково. — Но каждый человек имеет свою цену, в том числе Ги.
— Ты права, — согласился я.
— Как всегда?
Я пощекотал ее, отчего она захихикала самым неподобающим для королевы образом.
— И какова цена Ги? — спросил я.
— Кипр.
— Король продал его тамплиерам, — заметил я, вспомнив о сделке и о том, что храмовники уплатили пока только сорок тысяч безантов. Осталось шестьдесят тысяч, огромные деньги. Чтобы собрать их, для жителей острова недавно ввели дополнительный налог, вызвавший бунт. Догадываясь о соображениях короля, я хмыкнул. — Кипр доставляет тамплиерам слишком много забот, благо им своих в Утремере хватает. Если Ги возместит им уплаченное королю, храмовники охотно умоют руки…
— …Сделав Ги де Лузиньяна королем острова, — закончила за меня Джоанна. — Думаю, для него так лучше. И уж точно безопаснее, чем быть правителем недовольной страны, которую осаждают с севера, востока и юга.
— Так это была твоя мысль?! — удивленно воскликнул я.
На ее лице появилось шаловливое выражение.
— Скажем так, я заронила семя в ум Ричарда.
Я снова пощекотал ее.
— Почему ты мне не говорила?
Лукавый взгляд.
— Женские хитрости отличны от мужских. Теперь ты знаешь. Разве этого не достаточно?
И она прильнула ко мне.
Джоанна всегда опережает меня на два или три шага, подумал я, чувствуя, как тону в ее глазах. Прежде чем рассудок меня покинул, я вспомнил, что мы не успели поговорить о Джоне, еще одной занозе в боку у короля. А потом решил, что, может, это и к лучшему. Я понимал, что Джоанна поддержит Ричарда, но нападать на Джона, ее плоть и кровь, будет не слишком мудро с моей стороны.
Король вел себя выжидательно. На следующую седмицу выпала Пасха, и в Аскалоне состоялся большой праздник. Одним из самых примечательных его событий стало посвящение в рыцари. Рассматривая это как часть переговоров и обмена подарками, Ричард решил посвятить одного из сыновей Саладина. Епископы отнеслись неодобрительно, но возражать никто не осмелился.
Едва отпраздновав Пасху, король повел разведывательный отряд на юг к Газе, разрушенной сарацинами год назад, и к Даруму на побережье, оставшемуся в руках противника. Я был с ним, когда мы захватили врасплох неверных в Даруме и освободили тысячу двести христиан, попавших в плен под Акрой и в других местах. Хотя крепость осталась в руках сарацин, мы вернулись в Аскалон к исходу дня пятнадцатого апреля, будучи в приподнятом настроении.
Я думал лишь о том, чтобы увидеться с Джоанной, но этому не суждено было сбыться.
Едва мы въехали в лагерь, как нас разыскал оруженосец Торна, недалекий, но надежный малый, чьего имени я никак не мог запомнить.
— Прибыл гонец, сир, — доложил он, семеня рядом с Фовелем. — Из Англии.
Ричард мгновенно сосредоточил на нем все внимание, словно парящий в вышине сокол, заметивший мышь.
— Кто?
— Приор из Херефорда, сир, — ответил оруженосец, рослый парень лет восемнадцати. — Он привез письмо от канцлера, Уильяма Лоншана.
Ричард высвободил ноги из стремян, потом спрыгнул с седла и бросил поводья оторопевшему юнцу.
— Проследи, чтобы коня накормили и напоили, — распорядился он.
Я слез с Поммерса и тоже передал уздечку парню:
— Позаботься и об этом благородном животном.
Оставив его стоять с открытым ртом, я побежал за королем, который гигантскими шагами спешил к шатру.
Роберт, приор из Херефорда, ждал нас. Это был низенький человечек с глазами навыкате. Держался он важно, но Ричарду отвесил глубокий поклон.
— Добро пожаловать в Утремер, — произнес король.
— Спасибо, сир. Я…
Ричарду некогда было вести обмен любезностями.
— У тебя письмо от Лоншана?
— Да, сир.
Роберт передал королю скрепленный печатью пергаментный сверток.
Обычно письма зачитывал вслух королевский письмоводитель, но не в этот раз. Ричард сам прочел послание, беззвучно шевеля губами. Вошли де Бетюн и граф Лестерский, еще один доверенный человек государя. Вскоре появился епископ Солсберийский Губерт, тоже пользовавшийся уважением короля.
Ричард закончил, и пергамент снова скатался в свиток между его пальцами.
— Другие письма есть? — спросил он у приора.
— Одно. От вашей матушки, королевы Алиеноры, сир, — сказал Роберт, поспешно передав его.
Снова воцарилась тишина на то время, пока Ричард знакомился с содержанием второго пергамента. Он дочитал до конца, но так ничего и не сказал. Лицо у него было непроницаемое, словно высеченное из камня.
Я посмотрел на де Бетюна. Тот разделял мою тревогу. Мне стало невмоготу.
— Что там, сир? — спросил я.
К моему удивлению, король рассмеялся.
— Так много всего, что даже не знаю, с чего начать.
Де Бетюн и я снова переглянулись. Епископ Губерт шепнул что-то на ухо графу Лестерскому.
— Началось это в сентябре, — сказал Ричард. — Неделю спустя после победы при Арсуре мой брат Жофф
