Тимош и Роксанда - Владислав Анатольевич Бахревский
Пришлось толмачу Георгию во второй раз головой рисковать. Переодевшись татарином, потолкался он среди многочисленной обслуги на переговорах и принес Ивану Выговскому условия договора раньше, чем их доставили королю в Жванец. Хану было дадено сто тысяч червонных золотых, Сефирь Газы — двадцать тысяч, для ближних людей хана еще двадцать тысяч. Полон хану разрешалось взять в деревнях и селах Полесья и подо Львовом, городов не трогая. С казаками устанавливался мир на статьях Зборовского договора, подтверждался сорокатысячный реестр, которому надлежало выплатить положенное реестровым казакам жалованье.
— Им будет не сорок тысяч реестра, а сорок тысяч виселиц! — закричал король гневно, комкая документы, которые ему доставили поздним вечером. — Мы уходим во Львов на зимние квартиры. Армия остается при мне. Сразу после сейма — война! Война до победы.
Король кричал чересчур громко, ему стыдно было за позорный Жванецкий договор.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Не отсидишься от войны, не убежишь от войны, если она корчит корчами твою родную землю. Медленно думал пан Гилевский, а чаще и совсем не думал, предоставляя тяжкое для него дело другим, но до этой мысли он сам додумался, шагая с десятью такими же горемыками, как сам, привязанный к оглобле.
Пан Гилевский бежал из-под Жванца в свое крошечное именьице. Владели Гилевские пятью хатами, в которых остались дети, женщины да двое покалеченных на войне хлопов. У самого пана Гилевского была такая же, как и у крестьян, хата, разве что с конюшней хорошей.
Вернулся домой — помыться негде, баня завалилась. Взяли его татары, когда он бревно на плече тащил из лесу. Этим бревном пан Гилевский зашиб у татарина лошадь, но татарин не осердился. Он ехал теперь на лошади пана Гилевского и, глядя на богатыря, только губами почмокивал — ведь этакого работника добыл: и в хозяйстве оставить — хорошо, и продать можно, хоть самому султану за очень, очень хорошие деньги.
«Не с казаками, а с татарами надо было воевать!» — решил для себя главный вопрос пан Гилевский, да сам же и сообразил, что поздно это на ум ему пришло.
Татары, как метлой, по селам шаркнули. Полон захватили огромный. Набрали и поляков, и украинцев.
Шагая в ногу с пленниками, пан Гилевский наслушался таких горьких упреков в адрес короля и Речи Посполитой, что только зубами поскрипывал от душевной боли и досады. Король! Король выдал его, пана Гилевского, татарам с головой! Проклинать короля пан Гилевский, однако, поостерегся. Ведь не король же, в самом деле, бежал из-под Жванца, соскучившись по теплой хате. Это он бежал, пан Гилевский. Вот и пришлось его величеству, спасая большую часть, поступиться меньшей.
Выходило, что сам и виноват во всех бедах. И, не зная, как помочь себе, молился пан Гилевский пресвятой Деве, прося у нее прощения за малый ум свой.
Те самые люди, которые утверждают, что пути Господни неисповедимы, столь же убедительно толкуют о том, будто молитва малого да глупого Богу гораздо угоднее молитвы умного, знающего, что ему нужно. Пан Гилевский молился Богородице, впервые в жизни веруя каждому слову молитвы.
Вместо чудесного спасения, к их чрезмерно длиннохвостому каравану прискакало никак не менее двух тысяч татар во главе с молодым расторопным мурзой. Это был Иса-бей. Иса-бей отдал распоряжения, и татары, стегая нагайками пленников и пленниц, согнали их в одно место и таким вот скопом повели мимо дороги в степь.
— Панове! Панове! — зашептал, наливаясь силой и нетерпением Гилевский. — Чую, свои близко! Рвите путы!
Он не подумал о том, кто это — свои? «Свои» могли быть и казаками. И еще неизвестно, как они распорядятся польской частью полона. Он не подумал и о том, что людям, привязанным к оглобле, не по силе рвать веревки. Он ни о чем не подумал, пришла пора действовать, и он действовал. Разорвал свои путы и, шагая в том же строю, принялся освобождать своих товарищей по оглобле.
Один какой-то хлоп жалобно пискнул:
— Не надо бы! Увидят татары — в куски изрубят.
Мужику двинули по боку, чтоб помалкивал.
Казаки ударили с тыла. Толпа пленников, чувствуя, что спасение близко, но еще ближе мстительные татарские сабли, кинулась бежать, благо и бежалось легко, вниз по косогору.
Пан Гилевский отодрал последнего пленника от оглобли и завладел ею. На них наехало трое татар, но двоих он вышиб из седла, а третий пустился наутек.
Кто-то из казаков, освобожденных Гилевским, подвел ему коня.
— Садись! Беги!
— Свои же близко!
— Какие свои! — крикнул ему в лицо казак. — Ты добрый товарищ, потому и получай свободу.
И пан Гилевский вспомнил наконец, что он поляк среди казаков, среди врагов своих. Сел на коня, ему дали кусок лепешки и снятую с татарина саблю.
— Дай Бог нам всем счастья! — сказал он казакам и поскакал вниз по косогору, чтоб, сделав крюк, уйти степью на разоренную свою родину.
2
Полковник Иван Богун летел впереди казаков и первым снес татарскую голову.
Иса-бей, вместо того чтобы бежать, бросив огромный полон, решил атаковать казаков. Он не знал, что на его дороге залег в засаде казачий полк Богуна. Иса-бей атаковал лихого казачьего атамана, а попал в смертоносные объятия целого полка.
— Уходить! — приказал своей личной сотне Иса-бей, но уходить уже было некуда: их окружили.
— Мы взяли полон по соизволению короля! — кричали татары, знавшие украинский язык, казакам.
— Мы короля не слушаем, мы слушаем гетмана! — отвечали казаки, готовясь напасть на татарский кош.
— Но мы — союзники гетмана.
— Зачем же тогда берете в полон наших жен и детей? Смерть вам!
Опять перед казаками появился Богун. Махнул саблей, и в атаку сорвался правый фланг его полка.
Всей массой своих двух тысяч Иса-бей устремился в центр, но здесь про татарские головы полковник припас легкие пушки, все больше фальконеты, пришедшие, как научил под Корсунью Хмельницкий, своим ходом, на двух колесах. Залп картечью был не столь убийственный, сколь нежданный, а Богуну этого только и требовалось. Потерявшиеся в бою люди — легкая добыча сабле.
Пощады никому не было. Ни тому, кто сопротивлялся, ни тому, кто бросил оружие.
Богун, объезжая мертвое поле победы, направил коня к зарубленному молодому мурзе, но в последнее мгновение дал шпоры и проскакал мимо. Он узнал убитого. Это был Иса-бей — названый брат Тимоша Хмельницкого, татарчонок, живший в доме Богдана в Суботове, сын ширинского Тугай-бея, победитель Батога.
— Вот чего нам стоит союз с волками! — крикнул Богун, тыча одной рукой на
