Генри Хаггард - Падение Иерусалима
Эти трое достойных мужей возвратились домой в грустном настроении. Они чувствовали, что на их долю выпало непосильное бремя общественных дел, грозящих полным хаосом.
— Лучше будет, если мы совсем устранимся от дел, — сказал Иоанн Закхей, прощаясь с нази синедриона. — Обстоятельства сильнее нас.
— Пока я не вижу ничего опасного. Бурю, которую хотят насильно на нас навлечь, я надеюсь укротить, — отвечал тот. — Народ послушен своим раввинам.
— Из которых половина зилоты, — улыбнулся учёный старец.
— Как знать! Пожалуй, зилоты правы и лучше нас с тобой чуют силу народа.
— Которого меньше, чем у Рима солдат.
XXII
В гостинице Абнера собрался кружок молодёжи. За кубками вина сидели: силач Элиезер, братья из Румы и жених Фамари, снова начавший посещать приятельские пирушки в «Колодце Иакова». Абнер, только что вернувшийся из храма, где опять происходило народное сходбище, был вне себя от негодования и преисполнен духа строптивости.
Сегодня распространилась в Иерусалиме весть, что прокуратор, вместо того чтобы умиротворить волнение в Цезарее, выступил из Себасты с войском в Иерусалим. Красный от негодования и выпитого вина, Абнер стучал кулаком по столу, доказывая своим гостям, что мерзкий Гессий Флор намерен ограбить корван, а потому следует запереть перед ним крепко-накрепко городские ворота, а на стенах поставить камнеметательные машины и механические самострелы, чтоб дать хорошую острастку римским псам.
— Что же решил народ? — спросил Элиезер, положив локти на стол и флегматично пережёвывая кусок говядины.
— К чему же путному придут эти ам-га-арецы? — рассердился толстяк хозяин. — Вот сидят же сложа руки такие скоты и преспокойно жрут себе за обе щеки, вместо того чтобы быть на страже святыни Израиля!
— Да ведь ей никто не угрожает! — рассмеялись молодые люди.
— Как никто не угрожает? А прокуратор, а римское войско?.. Эти нечестивые геры поставят идолов в храме, принудят нас есть свинину и будут в целом городе даром пить вино!
— Ты всё-таки не сообщил нам, почтенный архитриклиний, чем вы решили дело на сходке в храме, — заметил Филипп.
— Выбрали Иоанна Закхея и Симона бен-Гамалиила в главные начальники города.
— Значит, у нас водворятся мир и спокойствие! — сказал Марк. — Партия умеренных восторжествовала, чему следует только радоваться.
— Так радуйся, пока не лопнешь от своей радости! Радовалась и курица, увидев лисицу в курятнике. Впрочем, не стоит с вами и толковать! Все вы припали к возлюбленным, как ослы к репейнику!
Трактирщик презрительно плюнул и ушёл, хлопнув дверью. Молодые люди, проводив его шутками, допили вино и собрались уходить.
Элиезер и брат Филиппа, Натира, намеревались отправиться в Акру, где теперь на рынке у дворца Елены, наверное, много народу и всяких новостей, а Филипп с Марком хотели провести вечер у Веньямина бен-Симона; туда же, по уговору, должна была зайти и Мириам, с которой Филипп не виделся уже несколько дней. В последний раз девушка тайком пришла к нему на свиданье на площадь Ксистос, и они ранним утром прохаживались с полчаса в тени аркад, в сотый раз повторяя друг другу взаимные клятвы и уверения в любви.
— Отчего ты в последнее время стал молчалив и грустен? — спросил Филипп своего друга по дороге к жилищу Веньямина.
— Я и сам не знаю, — отвечал Марк. — Отец прислал мне с прибывшим из Дамаска знакомым купцом денег на свадьбу и подарки. Я сильно занят и озабочен покупкой дома и обзаведением, так что, собственно, мне недосуг грустить.
— Что же, рада Фамарь, что скоро войдёт в твой дом?
— Она, как и все девушки перед свадьбой, избегает меня... Таков уж здесь у них обычай, как сказала мне Имма.
Юноши вышли на площадь верхнего рынка. Возле дворца Соломона им повстречались две женщины в тёмной одежде рабынь, закутанные в густые покрывала. Они очень спешили и, завидев идущих к ним навстречу мужчин, пугливо перебежали на другую сторону, где и скрылись в тени портиков Ксистоса. Филипп с Марком равнодушно посмотрели вслед беглянкам и направились через площадь к дому Гиркана.
Войдя в освещённую залу в жилище Веньямина, они застали самого хозяина, его мать и хорошенькую Мириам сидящими за столом. Женщины занимались шитьём, а Веньямин читал им вслух поучительные главы из Торы. Отсутствовала одна Фамарь. На вопрос бен-Даниила, где его невеста, матрона Руфь отвечала, что её дочь, захватив с собой провизии, пошла навестить на платяном рынке бедную вдову.
Настал час вечерней трапезы. Подождав Фамарь, отужинали без неё. Потом Филипп проводил Мириам до калитки сада Гиллеля и после долгого прощанья успел вернуться назад, а Фамарь всё ещё не возвращалась. Наконец уже поздней ночью, когда все разошлись по своим углам, стукнула калитка, и на дворе послышалась лёгкая поступь. Бен-Даниил поспешно спустился из своего павильона и встретил молодую девушку в сенях. Она была бледна и встревожена, а поверх её белой туники была накинута тёмная епанча рабыни.
— Где ты была, радость моих очей? Я так беспокоился о тебе! — сказал Марк, протягивая невесте руку.
— Ходила навестить вдовицу с сиротами: у неё больной ребёнок, — ответила Фамарь и прошла мимо не замечая протянутой руки жениха. Марк с недоумением посмотрел ей вслед.
В роскошной опочивальне Асмонейского дворца, украшенной греческими фресками на мраморных стенах, с раскинутыми тигровыми и леопардовыми шкурами перед резными кушетками и креслами, покрытыми пурпуром, сидела у столика с туалетными принадлежностями прекрасная Береника. У подножия великолепного ложа из слоновой кости и чёрного дерева дымилась благовонием курильница в виде золотого гранатового яблока, поддерживаемого серебряным крылатым грифом с птичьим клювом и львиными лапами. По другую сторону ложа стоял мраморный амур, — произведение резца Агора Крита—ученика Фидия — с завязанными глазами, с положенной на лук стрелою. Статуя была так искусно раскрашена, что производила впечатление живого мальчика.
Царица задумалась, опустив голову на руки. По временам она поднимала голову, прислушиваясь и откидывая кудри с лица, горевшего румянцем возбуждения.
Вдруг за дверьми послышались шаги. Молчаливая рабыня распахнула раззолоченные створы, откинула шёлковую вавилонскую занавесь и, пропустив Филиппа бен-Иакима, тихо скрылась, подобно тени. Стратег остановился в нескольких шагах перед креслом Береники и почтительно наклонил голову, ожидая, что она ему скажет.
— А, наконец-то ты явился, презренный, вероломный раб!
Царица вскочила с места и гневно выпрямилась.
— Чем навлёк я гнев той, чьей красоте завидует пенорождённая Афродита, перед кем бледнеют грация и кто наравне с олимпийской богиней распоряжается любовью и сердцами смертных и богов.
— Замолчи, дерзкий! Твоя лесть неуместна и не приведёт ни к чему. Не хочу я и слышать твоих речей, проникнутых коварством и предательством. Отвечай: кто уведомил прокуратора? Чья подлая рука расстроила мои планы?
— Царица, ты, подобно сфинксу, задаёшь вопросы, на которые я не могу ответить!
— Не притворяйся! Твои сообщники выдали тебя. — Береника сверкнула на Филиппа бен-Иакима уничтожающим взглядом и, взяв со столика рукопись, бросила ему в лицо: — Кто писал это, кто дал совет Гессию Флору отвергнуть мои предложения, возбудить к восстанию народ путём неслыханных притеснений? Кто наконец составил этот план войны, в которой лавры должны быть разделены между тобою и прокуратором?!
Филипп бен-Иаким поднял рукопись, упавшую на пол, и, убедившись, что то была копия его письма Гессию Флору, спокойно положил её обратно на стол.
— Тебе угодно оскорблять верного и преданного слугу! Эта рукопись подложная, она писана бездельником, моим и твоим врагом.
Береника устремила на царедворца пристальный взгляд. Её глаза приняли от злости зеленоватый оттенок, вокруг расширенного зрачка мелькали, как у разъярённой львицы, золотистые искорки.
— Ты отрекаешься? — прошипела она едва переводя дыхание.
Филипп бен-Иаким молча склонил голову.
— И от этого также отрекаешься?! — произнесла царица с возраставшим бешенством.
Она протянула руку, держа двумя пальцами золотое кольцо-змею с сапфировыми глазами и с жемчужиной в раскрытой пасти.
Это кольцо было подарок Береники Филиппу. В минуту увлечения он отдал её Фамари. При виде такой улики стратег на минуту смутился, но, быстро овладев собою, смело взглянул в глаза разгневанной Береники и вкрадчиво отвечал:
— Никогда не отрекусь от своего единственного счастья!
— A-а! Ты, конечно, скажешь, что моё кольцо было у тебя похищено, подлый лжец?!
