Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура - Юрген Остерхаммель

Наконец, еще одним расовым мотивом стала новая интерпретация древнего первопредка, Желтого императора. Из мифического культурного героя он стал биологическим предком «китайской расы» – мотив, который в Китае, впрочем, никогда не получил того же значения, которое имела параллельная стилизация генеалогии императоров в Японии, ставшая одной из важнейших опор культа императора начиная с эпохи Мэйдзи. Китайский пример показывает, что возникшее среди европейцев расовое мышление нелегко было навязать другим обществам, которые сами не произвели на свет ничего похожего, и что оно не могло проникнуть в эти общества само по себе. Требовались определенные группы вне Европы, как правило ограниченный круг интеллектуалов, которые знакомились с этим мышлением, брали его на вооружение, переформулировали и применяли для своих целей. Трансграничную мобильность расовый дискурс обрел только тогда, когда он был сформулирован в универсалистских идиомах естествознания, получив тем самым ауру объективной непогрешимости. Подобная мобильность, в свою очередь, предполагала своеобразный климат общественного мнения рубежа XIX–XX веков, когда даже чернокожие американские борцы за гражданские права и (прото)панафриканисты мыслили в категориях «расовых» различий как само собой разумеющихся и основывали свои политические проекты на допущении единства того, что тогда называлось negro race (негритянской расой).

4. Антисемитизм

Прототипическими аутсайдерами европейских обществ раннего Нового времени были евреи. Их историю в XIX веке можно рассказывать и интерпретировать в разных ключах, она требует дифференциации в зависимости от места и времени. Один из возможных подходов – это приобщение к цивилизации и изолирование. XIX век был эпохой беспримерных успехов в истории еврейского религиозного сообщества. В период примерно с 1770‑х по 1870‑е годы еврейские общины Западной Европы пережили, как пишет великий историк Яков Кац, более радикальные перемены в своем образе жизни, чем какие-либо иные сравнимые по размерам группы европейского населения: перестройку «сущности всего их общественного бытия», или, иначе говоря, социальную революцию[714]. В эту эпоху просвещенческое реформистское движение внутри иудаизма, начавшееся в 1770‑х годах с Мозеса Мендельсона и нескольких младших его современников, радикально изменило еврейское понимание религии, формы обхождения внутри еврейских общин, культурные отношения с нееврейским окружением и взгляды на социальные перемены в Европе. Эта еврейская самореформа, которую некоторые из ее протагонистов понимали как самоцивилизирование, означала хорошо сбалансированную адаптацию к окружению с одновременным сохранением ядра еврейской идентичности.

Она вела к эмансипации, то есть улучшению правовой ситуации или даже уравнению в правах евреев, поскольку просвещенные и либеральные силы в правительствах западноевропейских стран по собственному почину поддерживали эти усилия. Прежде всего в Германии и Франции в эмансипации евреев видели управляемый государством процесс их «приобщения к цивилизации» и интеграции. В сочетании таких внутренних и внешних импульсов все бóльшая часть населения иудейского вероисповедания получала возможность воспользоваться новыми экономическими шансами в модернизирующейся Европе[715]. Во всей Европе западнее Российской империи пали стены гетто, за которыми до сих пор жили евреи. Открылись карьерные возможности в экономике и «свободных профессиях», тогда как государственная служба еще долго оставалась намного менее достижимой. Активное и успешное меньшинство в возникающих европейских буржуазных слоях составляли иудеи. Еврей Бенджамин Дизраэли стал премьер-министром ведущей мировой державы, приняв титул графа Биконсфилда. Мужчины еврейского происхождения, часть которых крестилась, достигали ведущих позиций в культурной жизни континента: Феликс Мендельсон-Бартольди – композитор и дирижер с европейской известностью; Джакомо Мейербер в эпоху между уходом Россини и восхождением звезды Верди был королем европейских оперных сцен; Жак Оффенбах стал творцом новой художественной формы сатирической оперетты и одновременно создал лучшие ее образцы.

Старая, преимущественно религиозно мотивированная вражда не исчезла одномоментно. Даже выдающиеся деятели искусства сталкивались с отвержением и антипатией. Наиболее уязвимым оказалось положение бедных евреев в сельской местности. По-прежнему случались антиеврейские инциденты. Однако со второй трети XIX века их количество, в Германии например, стало уменьшаться. Никогда до сих пор евреи Западной Европы не чувствовали себя в такой безопасности, как в десятилетия середины XIX века. В отличие от «придворных евреев» раннего Нового времени, их охраняла теперь не личная защита переменчивого в своих настроениях владыки, но право.

Ориентировочно с 1870‑х годов почти по всей Европе снова стала нарастать антиеврейская полемика. Противники евреев перешли в наступление[716]. Прежде всего во Франции и Германии образ евреев из традиционного богословия не исчез полностью, но был дополнен теперь светски-рационалистической аргументацией. Обвинения против евреев как протагонистов и выгодоприобретателей сеющей хаос эпохи модерна возросли до теорий заговора. К обвинениям в нравственной неполноценности присоединились националистические обвинения в нелояльности. Под влиянием нового биологизаторского мышления евреи конструировались все в большей степени в качестве самостоятельной «расы». Те, кто это писал и говорил, имели в виду, что еврейская ассимиляция представляла собой лишь обманный маневр, что личное обращение в христианство не играет роли и что евреи никогда не изменятся. Однако до Первой мировой войны среди многочисленных проявлений европейского антисемитизма расистский вариант не доминировал.

Книгами и памфлетами интеллектуалов, к которым также принадлежал Рихард Вагнер со своим сочинением «Еврейство в музыке» (1850, хотя известна лишь версия 1869 года), дело не ограничилось. Появились антисемитские союзы и партии. Прежде всего в сельской местности снова стало расти количество обвинений евреев в ритуальных убийствах, многие десятилетия подряд снижавшееся. Во Франции, Великобритании, Италии и Германии евреи по-прежнему могли не опасаться покушений на жизнь и имущество. Более характерным был бытовой антисемитизм исключения и оскорбления, который, к примеру, можно было встретить на некоторых германских пляжах, объявивших себя «свободными от евреев» (judenfrei). Однако антисемитизм сталкивался и с сопротивлением в общественно-политической сфере. В Великобритании и Италии он был развит очень слабо и в принципе оставался «не принятым в обществе». Во Франции и в Германии он рос отнюдь не непрерывно. В Германии конца 1870‑х годов антисемитские настроения представлялись более резкими, чем десятилетие спустя. Во Франции на рубеже XIX–XX веков антисемитизм потерпел тяжелое поражение в ходе дела Дрейфуса, когда левые и буржуазный центр с успехом противостояли обусловленному антисемитизмом заговору военных[717].

В Австрии и Венгрии рост антисемитской агитации строился по германскому образцу, но преимущественно на основе местных условий. Больше чем где бы то ни было к насилию склонялась агитация в Российской империи, в польской части которой жила основная часть европейских евреев. Здесь сложилась особенно противоречивая ситуация. С одной стороны, большинство восточноевропейского еврейства не затронуло внутриеврейское движение за реформы, и, за исключением австрийской Галиции,