Чабуа Амирэджиби - Дата Туташхиа
Я собрала детей, и занятия начались. Время шло, и, пораженная их памятью, способностями и жаждой знаний, я чувствовала себя счастливейшим человеком. Я жила на древней земле Колхиды и служила своему народу, подобно библейскому факельщику неся ему свет.
Свободное время я посвящала чтению, переписке с близкими и воспоминаниям о прошлом. Как и моей хозяйке, мне шел двадцать девятый год. По матери я мегрелка, была у меня когда-то няня-мегрелка, и я говорю по-мегрельски бегло. К моему стыду, в деревне я это скрыла. Знала, что скрывать знание языка равносильно воровству и подслушиванию чужой тайны, и все же скрыла. Видно, молодость толкнула меня на это. Пусть мне это простится — моей совести и так хватает терзаний.
Постепенно таинственная молчаливость моей хозяйки обрела для меня смысл, и я стала об этом много думать против собственной воли.
Был воскресный день, и я шла домой. Пьяный Бардгуниа буянил, размахивая дробовиком. Он был сыном мельника, и обычной забавой этого двадцатилетнего парня было, напившись, гоняться с дробовиком за скотиной. Брань при этом сыпалась отборная. Ружье было испорчено, и Бардгуниа сам кричал «бах, бах, бах!». Пока хмель из него не выйдет, покоя не было никому. Глазеть на это зрелище сбегалась вся деревня, дети бегали за Бардгунией стаей и тоже палили: «Бах, бах, бах!»… Свернув на свою улицу, я увидела Бардгунию, который несся за теленком Каджаны. Я была уже у своей калитки, когда он увидел меня. Бросив теленка, он крикнул по-мегрельски, что явилась вот индюшка Бечуни, он бросился ко мне. Не успела я захлопнуть за собой калитку, как он преградил мне дорогу. В страхе я прислонилась к забору, и тут раздалась звонкая пощечина, которую моя хозяйка отвесила Бардгунии.
…Те, что забавлялись зрелищем, перевесились через забор, чтобы не пропустить новых подробностей. Дети замерли, только — палец во рту.
У Бардгунии желваки заходили по горлу, лицо побагровело,
— Ты у меня дождешься! — процедил он. — Думаешь, я очень боюсь его?..
— Думаю, боишься! — спокойно ответила вдова. — Убирайся!
У Бардгунии голос пропал, он задрожал всем телом, замычал и, швырнув дробовик оземь, стал рвать на себе одежду.
Хозяйка схватила меня за руку и потащила за собой.
Бардгуниа изорвал на себе все, вплоть до исподнего, и тоже побросал на землю. Запричитали женщины, а мужчины, скрутив руки обезумевшему парню, поволокли его домой.
— Как же ты не побоялась ударить его? — спросила я, когда мы поднялись на балкон. — А если б он ответил тебе?
Хозяйка улыбнулась одними глазами:
— Меня никто здесь не тронет!
— Почему?.
— Потому! — отрезала вдова и, взяв ведра, спустилась во двор.
Женщины за забором не сводили с нее глаз. Бечуни не торопясь пересекла двор и скрылась в кухне.
Зрители неохотно расходились.
Вечером в дворе появились две старухи. Моя хозяйка усадила их под орехом. Окно в моей комнате было открыто, и мне слышно было почти все, о чем они говорили. Старухи просили простить Бардгунию. Но почему Бечуни, а не меня?
— Пусть он завтра извинится перед учительницей, — сказала Бечуни, проводив старух до калитки.
Меня прислали следить за Датой Туташхиа, но я ничего не знала ни о нем, ни о его жизни. Правда, имя его было мне известно, и о его приключениях кое-что я слышала: полковник, который брал у меня расписку — фамилия его, помнится, была Князев — вывалил на меня кучу всяких россказней. Но пока судьба не свела меня с Датой Туташхиа, никакого представления о нем у меня так и не сложилось. Мне доводилось слышать о нем и дурное, и доброе, но ни то, ни другое не вызывало во мне доверия. Да и о любом мужчине я не могла ничего понять, сколько бы мне о нем ни говорили, до тех пор, пока не увижу его своими глазами и не почувствую мужской его породы. Такова уж я, и ничего здесь не поделаешь. И, конечно, увидеть прославленного абрага, известного своими похождениями, тайно наблюдать за ним, проникнуться им, его ощутить — стало страстным моим желанием. Но увидеть Дату Туташхиа случая так и не выпадало. Бесконечным ожиданием испытывалось мое терпение, меня снедало любопытство, будь оно неладно.
Вечерами, уложив сына, она заходила ко мне с вязанием и засиживалась допоздна. Горела лампа. Я исправляла тетради или читала. Порой мы вместе чаевничали. Мы думали найти много общего между собой, но разговаривали редко.
— Бечуни, для кого ты вяжешь столько шерстяных носков? — спросила я ее однажды.
— Для моего Даты.
— А кто это?
— Мой возлюбленный! Дата! — наверное, таким тоном говорят: «Не подходи! Буду стрелять!»
Вот-вот, именно это было и в походке моей хозяйки, и в ее гордой осанке, и в манере держать себя. Этим тоном бросила она Бардгунии свое «Думаю, боишься». И в ее молчании было это… Теперь-то я поняла, узнала. И в то же время такая откровенность… в крестьянке… Нет, не откровенность это была. Она хвастала, что была свободна в любви!
Я подняла голову и взглянула на нее.
Она была похожа на саблю, готовую опуститься.
— А кто он такой? — спросила я, как ни в чем не бывало.
Моя гостья изменилась в лице. Удивление и недоверие появилось в ее глазах. Потом они стали мягче, светлее и улыбнулись.
— Дата?.. Абраг!.. Неужели не слышала?.. Дата Туташхиа.
— Почему же? Слышала… А как же ты с ним познакомилась?
Она притихла и сказала растерянно:
— А я и не знакомилась с ним.
Мне стало смешно. «Может, ты и сейчас с ним не знакома?»— чуть было не съязвила я, но удержалась, — слишком хотелось мне вызнать у нее все.
— Ну, а где же ты увидела его впервые?
— Мы шли куда-то… Не куда-то… в церковь. Был праздник. Мы шли с мужем. А навстречу — он. Он поглядел мне в глаза. В церкви его не было… Муж сказал — это Дата. Абраг Дата Туташхиа.
— Ну а потом?
— Что потом?..
— Как он смотрел на тебя? Глаза у него были… какие?
— Какие?.. — Она замолчала, видно, вспоминая. — Удивленные! Мы пришли с обедни. Мой муж был объездчиком. В лесу у нас была кукуруза. Я ходила ее мотыжить. Всю неделю мне чудилось, будто Дата Туташхиа из кустов глядит на меня. Мне было страшно, я сказала мужу, что вроде ходит кто-то за мной. Он посмеялся.
Бечуни замолчала. Надолго. Странная она была женщина — говорила медленно, будто нехотя.
— А дальше, дальше! — я побоялась, просидит она два часа, рта не открыв, и отправится спать.
— Однажды он, и вправду, вышел из кустов — недаром мне казалось, что кто-то следит, и мужу я говорила… Он стоял и смотрел на меня… а потом стал подходить. Я поглядела ему в глаза, и такой страх на меня напал… Он остановился совсем близко и… и смотрит. Хочу крикнуть, а не могу, вся дрожу, язык отнялся. Руки у него были… такие! И грудь — широкая, сильная, красивая. Я… бежать, а он раскрыл руки, и я спряталась в них, а страха как не было. — Глаза Бечуни засияли. — Тогда на первую прополку ходили, кукуруза до колен не доставала. Нас отовсюду было видно, и мне захотелось уйти… не захотелось, а надо было, а двинуться с места не могу. Оторвалась я, наконец, от его груди… — Она снова замолчала и опять надолго. — Семь лет уже миновало, восьмой год скоро пойдет с того дня, а я никому об этом не рассказывала… Пойду я, госпожа Тико, поздно.
Что было потом, я видела как наяву. Женщина шла впереди, за ней в трех-четырех шагах — он, и глядел на нее во все глаза. Она дошла до кустов, но не остановилась, а все шла и шла. И долго бы шла, но он положил ей на плечо руку. Женщина остановилась, трепеща всем телом, и ждала, ждала, когда гром обрушится на нее.
Господи! У тебя на всех хватает всего! А я в чем виновата перед тобой? Понимала эта женщина хоть что-нибудь? Может, и тяжесть ей была не нужна? Только слышала она, как трава к телу льнет и колючки кусают, и об этом лишь думала?.. Кто знает?
В моем воображении картина, которую я не видела, может восстать так ясно, будто все, что я вижу, происходило со мной или я сама при этом была. В молодости этот дар был у меня еще сильней, чем сейчас. Все, что случилось там, на кукурузном поле, стояло перед моими глазами и освещено было столь резким светом… так пылко я все чувствовала… так страстно! Не Бечуни Пертиа… я там была!..
Но и сюда снизошел покой. Моя участь — игра воображения. Для истинной жизни души мне всегда не хватало того, что может принести лишь реальность, резкая и утонченная…
Хозяйка простилась и ушла. Я смотрела на нее и не понимала — что могло в этой женщине привлечь Дату Туташхиа? Может быть, он урод? Эту мысль я отбросила тут же — его уступить я не могла. Конечно, была в моей хозяйке и стать и порода, но то, что притягивает мужчин?.. Что поделаешь? У каждого товара свой покупатель. До рассвета я не могла сомкнуть глаз.
Эта женщина была потомком Аэта — она рассказывала мне про любовь Медеи и Ясона.
