Семен Скляренко - Святослав
Дальше они помчались по безмолвному, тихому полю, где не светилось ни одного огонька. Только большие звезды мерцали над ним да еще, точно жар под пеплом, теплился Перунов путь.
На рассвете всадники были уже далеко от Киева. Остановившись в дубраве, они пустили попастись коней, сами поели, напились воды из источника и чуть передохнули. Но не успел Добрыня смежить глаза, как Тур разбудил его. Они поднялись, поймали лошадей; подтянули подпруги и помчались дальше в потоках розовых лучей, заливавших поле.
В диком поле, по которому они мчались, куда ни глянь, высились курганы с каменными изваяниями на вершинах, которые, словно вечные часовые, смотрели вокруг. Всюду виднелись городища и за ними валы; кое-какие из этих городищ уже обвалились, размытые дождями и разрушенные ветрами. Но во многих еще жили люди, — в этот ранний час над городищами вставали и вились по полю дымки. А еще дальше от дороги виднелись села и веси — княжьи, боярские и с вольными людьми.
Славно было ехать поутру в поле, любоваться городищами и селами, смотреть, как землепашцы собирают жатву, суетятся на нивах. Но и позднее, когда солнце поднялось высоко в небе, припекло, высушило землю, согрело воздух, всадники не останавливались и весь день мчались по дороге, все дальше и дальше на юг.
К вечеру в раскаленной мгле на небосводе обозначились невысокие горы, леса, село.
— Будутин! — воскликнул Добрыня.
В ответ на это гридень Тур ударил коня, вырвался вперед, они помчались еще быстрее, но все-таки добрались до села, когда уже стемнело. Молча проехали из конца в конец[233] и остановились на скале у Роси, где стояла старая, черная хижина.
Первым соскочил с коня Добрыня, подбежал к двери, ударил кулаком раз и другой.
— Малуша! — позвал он. Никто не откликался.
— Малуша! Малуша! — крикнул громче Добрыня и еще сильнее, обоими кулаками, заколотил в дверь. Из хижины никто не ответил, никто не вышел. Темная ночь лежала вокруг, черная хижина стояла среди этой ночи, нигде ни огонька, всюду безмолвие. Только близко, за скалой, шумела и звенела, переливаясь среди камней, Рось.
Тогда Добрыня налег всем телом, выломал дверь и ввалился в хижину. Вслед за ним вошел и Тур. Там пахло тленом, прелой соломой, листом… $
И все же они обошли всю хижину. Добрыня и Тур касались холодных, влажных стен, наткнулись на колоду, на которой, видимо, сидели когда-то люди, нащупали руками ложе, на котором зашелестело пересохшее сено.
— Ее нет, Тур…
— Слышу, Добрыня! Но мы должны ее разыскать, она где-нибудь здесь, в селе.
Два всадника на вороных конях поехали вдоль села, зашли и разбудили тиуна, спросили его, куда делась женщина, которая жила много лет в хижине над Росью.
Тиун узнал, что за муж разбудил его ночью.
— О, это ты, Добрыня?! Чего тебе надо?
— Куда девалась Малуша? — крикнул Добрыня. — Мы с ней жили в землянке у Желани.
— Помню, помню, Добрыня. Хорошая была женщина Малка, но ушла из села, а куда — не ведаю…
Добрыня и Тур кинулись искать Малушу по селам вокруг Будутина.
Малуша! Что могло сказать это имя людям?! Много городищ и сел в поле, много в них и Малуш. Которую из них ищут мужи? Простую — так они все простые, красивую — так сколько их, красавиц, среди русских женщин! Самую красивую, — а которая из них самая красивая?
Всадники мчались все дальше и дальше в поле, где на высоких курганах лаяли лисы, а над лесами и оврагами реяли хищные птицы.
Много раз Добрыне казалось, что гридень Тур, погоняя коня, стонет, как измученный, тяжко раненный несчастнейший человек… Но кто знает, может, это стонал ветер, бешено ударявший им в грудь.
На рассвете Добрыня и Тур еще раз выехали к Днепру и остановились на высокой горе за Родней, откуда открывались голубой плес, зеленая полоска лесов, желто-синее поле с рядами курганов на левом берегу.
Добрыня долго глядел на Днепр, леса, поле и вдруг, бросив поводья на луку седла, приложил руки ко рту и крикнул:
— Ма-а-лу-у-ша! Гей, Малуша!
Эхо прокатилось над плесом, достигло поля, отозвалось, прошумело там. Но никто не ответил Добрыне, не прозвучал голос Малуши.
Тогда и Тур, у которого больно щемило сердце, напрягаясь, крикнул:
— Малуша! Ге-е-ей! Малуша! Далеко за Днепром прозвучало: — Ге-е-й…
Всадники натянули поводья, и кони пошли по искрящейся росою траве, все выше и выше, вверх вдоль Днепра.
4
Торжественно провожал город Киев послов новгородских, а вместе с ними Владимира, сына Святослава, князя Новгородского стола. До самого Днепра шли с послами князь Святослав, воевода его и бояре, мужи лучшие и нарочитые, всюду их встречали и валом валили за ними подоляне.
Среди этих людей была женщина в темной одежде и таком же темном убрусе. Она долго стоял в толпе, собравшейся там, где дорога из предградья сворачивает к Подолу, и ждала, пока с Горы сойдет князь с боярами своими и воеводами да гостями новгородскими.
Никто бы не узнал в ней юной, красивой девушки, которая когда-то жила здесь, на Горе, и была ключницей у княгини Ольги. И совсем не потому, что она изменилась, постарела.
Нет, Малуша все еще была красива, миловидна, ей было не так уж много лет. Изменил ее строгий, темный наряд, да еще очень утомленным, измученным было лицо. Печать глубокого горя лежала на нем. Только глаза, большие, карие, глубокие, не изменились.
Она все еще жила у смерда Давилы, который дал ей приют. Человек этот, как скоро убедилась Малуша, был вовсе не злой, как ей показалось сначала, а добрый, трудолюбивый, тихий, и только бедность, голод, нужда озлобили его, сделали непримиримым к князьям, боярам. И жена его была добрая, сердечная, простая. Оба они так радушно отнеслись к Малуше.
И она отвечала им тем же. У смерда было много работы во дворе, Малуша, как только могла, помогала. И жене его не приходилось просить — Малуша сама видела, когда может быть ей полезна.
Однажды вечером, у семейного очага, Малуша рассказала, как они садились с отцом Микулой у очага в своей землянке и как он приносил богам жертву.
— Какую жертву?! — спросил Давило. — Кому должны мы теперь приносить жертву? Веками сидели наши пращуры на Горе, там был очаг моего рода. Потом Гору захватили князья, и нам пришлось переносить его за валы. Но бояре захватили землю и за валами, и мы перенесли очаг еще дальше. А я уже перенес его сюда, к лесу.
Он помолчал, отломил себе хлеба, взял кусок мяса, съел и закончил так:
— Нас всех они принесли в жертву, и здесь, на земле, никуда от них не уйдешь. Вон в Киеве христиан уже немало, счастливую жизнь обещают, только не здесь, а в раю, а где он, этот рай?
Таким был смерд Давило. Сам изведав немало горя, он сочувствовал горю других. Потому и он, и его жена уговаривали Малушу не спешить, пожить у них.
Но, говоря по правде, смерд сомневался, в самом ли деле Малуша такая простая, как о себе говорит. Полянка, женщина с Дикого Поля?! Нет, там словно бы женщины не такие. Но кто она, зачем пришла в Киев? Однако смерд молчал. Женщину Малушу постигло большое горе — зачем ее расспрашивать?! Откуда свалилось оно на ее голову — не все ли ему равно. Женщина несчастна, ее надо поддержать.
А Малуша, помогая смерду, понимала, что этому бедному человеку трудно ее прокормить, что скоро ей придется идти дальше, куда глаза глядят, и жадно ловила каждое слово, долетавшее оттуда, с Горы, из княжьих теремов.
Так она узнала, что в Киев прибыли гости из Новгорода, позже услышала, что гости эти попросили Владимира к себе на княжение, далее смерд сказал ей, что Владимир вот-вот уплывет в Новгород, а князь Святослав собрал дружину и, как только проводит сына, двинется на брань к Дунаю.
Теперь она хотела только одного: увидеть, как Киев будет провожать в Новгород ее сына, князя Владимира, да еще посмотреть, как князь Святослав пойдет на брань.
И Малуша дождалась. Однажды вечером стало известно, что на следующий день утром из Киева уезжают мужи новгородские, а вместе с ними и князь Владимир.
Всю ночь Малуша не спала, выходила из хижины во двор, стояла возле молодых, терпко пахнущих сосенок, глядела на небо, в котором теплились, как далекие зажженные свечи, звезды.
А когда на Горе, в предградье и на Подоле запели петухи и 4 когда проснулись Давило и его жена, Малуша уже с первыми лучами рассвета заспешила к Горе, обошла слева стену и стала там, где путь из предградья сворачивает к Подолу.
Вскоре здесь собралось много людей. По обочинам дороги стояли гончары, жившие на склонах гор, кожемяки, разные мастера вместе со своими женами и детьми. Малуша могла не опасаться, что ее кто-нибудь увидит и узнает в этой большой толпе.
Людям пришлось стоять долго, и Малуша услышала немало нового о князе, его детях и боярах.
— Доброе дело делает князь, посылая сына в Новгород, — говорил один ремесленник, стоявший рядом с Малушей, — что Новгород, что Киев — одна земля.
