Д. Коштолани - Нерон
Наместник почти не слушал. Молодой, стройный нубийский лев, черно-желтое животное с великолепной черной гривой, одним гигантским прыжком вскочил на арену и, громко рыча, остановился в середине цирка. Обыкновенный шталмейстер с кинжалом, вместо кнута, встал рядом с ним. Лошадь была хорошо выдрессирована и почти не выказывала своего страха. Как стрела, помчалась она по арене, громко ржа и ударяя копытами о барьер. Шталмейстер дотронулся острием кинжала до льва. Животное сделало три тихих кошачьих шага по арене, смерило взглядом расстояние и внезапно оказалось на широком седле, на спине бешено носившейся лошади. Ржание испуганного коня и рев седока заглушили даже аплодисменты зрителей.
Еще дважды был повторен этот фокус, затем и лев и лошадь исчезли, и представление было окончено.
Здание быстро опустело. Не торопясь покинул наместник с гостями свою ложу. Он пожелал офицерам и чиновникам доброй ночи, сказав любезности их женам, и, наконец, в сопровождении помещиков, рядом с Гипатией, стал спускаться по мраморным ступеням. И старик и девушка засмеялись одновременно, когда увидали выстроившихся внизу афинян — Вольфа, Троила и Александра. Орест, улыбаясь, собирался сказать, что эта молодежь начинает тяготить его своим присутствием. Он не кончил, однако, шутки и посмотрел внимательно вокруг. Они вышли на улицу, и свет факелов упал на всем известную тогу наместника и на Гипатию. Ее голова и плечи были покрыты черным платком Белое платье ниспадало до пят. Казалось, что сотни людей ожидали этого момента, чтобы смехом и шумом встретить наместника и его молодую подругу. Не замедляя шагов, Орест приказал одному из своих адъютантов прислать отряд охраны. Пока офицер исполнял приказание, Орест спокойно достиг своих носилок. Казалось, что он не удостаивает чернь ни одним взглядом. Он хотел только до тех пор затянуть свое прощание с Гипатией, пока не подойдет отряд.
Он подозвал Вольфа, внушавшего ему наибольшее доверие своей солдатской выправкой, и сказал:
— Сейчас появится несколько моих людей, чтобы проводить Гипатию до дома. Я знаю, вы готовы лично защищать Гипатию от этих крикунов, но я должен сделать что-нибудь со своей стороны. Я сам поеду к месту пожара. За время моей службы строилось столько новых церквей и я присутствовал на стольких торжественных закладках, что мне необходимо посмотреть конец одного такого сооружения. Сообщите мне о возвращении моего друга. Я буду ждать там.
Шутя, обернулся он к Гипатии. Он будет сейчас горевать, как Ахиллес, у которого эллины уводят подругу.
В толпе произошло движение. Люди сторонились с криками, некоторые попадали на землю: сквозь толпу в боевом порядке двигалось два десятка пехотинцев в полном вооружении. Орест приказал их офицеру сопровождать Гипатию и встать на страже перед Академией. Потом наместник отправился к Александровской площади.
Толпа вновь подняла крик вслед уходившим солдатам. Однако перед носилками наместника она боязливо расступилась, и Орест удовольствовался тем, что погрозил пальцем.
Гипатия тоже постаралась выразить полное равнодушие к угрозам толпы. Легким движением руки она указала Троилу и Александру места рядом с собой. Сзади под предводительством Вольфа шла остальная молодежь, а за ними маленький отряд солдат.
Молодой женщине было немного не по себе. Она настойчиво попыталась вести спокойный философский разговор.
Не задумываясь над тем, что она говорит, она сказала, как высоко стоит образованный человек над чернью и как спокойствие мудрого не может быть поколеблено никакими угрозами.
В этот момент из среды преследователей раздался громкий свист.
— Позвольте сказать вам нечто, — воскликнул Александр: — на меня вы можете положиться так же, как на солдат. Но если бы я сказал, что прогулка по Афинам была бы для меня менее приятна, чем пребывание в этой проклятой Александрии — я солгал бы. Я не философ, но никогда не лгать я считаю уже кусочком мудрости. Сознать человеческий страх — часто начало мудрости.
Молча шли все дальше, и только около стен Академии Гипатия спросила сдавленным голосом:
— А где же?..
— Вы хотите знать, где Синезий? Он воспользовался удобным днем и хорошим ветром, чтобы съездить в Кирены. Он хочет пристроить к своему дому новый флигель. Маленькую Академию с маленькой библиотекой и колоссальным письменным столом с новым устройством. Чернила будут непрерывно наполнять чернильницу, чтобы не беспокоить мелочами занимающихся. Кажется, он хочет устроить там фабрику папирусов. Комнаты старого дома, которые двадцать лет назад служили ему детской, будут переделаны в колоссальную лабораторию. Одним словом, он думает о будущем, и поэтому сейчас его нет с нами. Недели через две он явится с редкой рукописью, содержащей повествование о подвигах великого Александра.
С коротким «покойной ночи» Гипатия стремительно ушла к себе. Легионер расставил часовых, а Вольф объявил, что остаток ночи он проведет поблизости.
— Все равно я не смогу заснуть. Мне было бы легче, если бы я проломил несколько этих крикливых голов. Доброй ночи, Троил, доброй ночи, сын Иосифа.
Мимо толпящихся кучек горожан, уже начавших расходиться и лишь изредка посылавших вслед юношам угрозы, молодые люди пошли ближайшей дорогой к Александровской площади.
Когда они вступили на площадь, зрелище еще не кончилось. Крыша центральной части уже сгорела, а над почерневшими стенами боковых приделов вспыхивали только кое-где синие огоньки, но над входом и алтарем вздымалось еще могучее пламя. Говорили, что там, в потайных кладовых, были сложены запрещенные и конфискованные писания христианских еретиков и последние книги императора Юлиана. Вздымающееся пламя гудело, как ураган; в промежутках слышались команды греческих пожарных дружин, крики людей, попадавших под дождь летящих углей, раненых и испуганных и, наконец, дикие ругательства арабов-водоносов, не умевших работать без взаимных оскорблений.
Троил и Александр нашли наместника, с благодарностью выслушавшего их сообщение. Они остались около него, смотря на увенчанный крестом остаток купола. Языки пламени взлетали один за другим; внезапно раздался треск, заглушивший все остальные звуки, и в одно мгновение пылающий костер с громом скрылся за оголенными стенами здания. Колоссальное черное облако поднялось к небу. На площади стало сразу тихо и темно.
— Кончено, — сказал наместник тихо своей свите.
В это мгновение из толпы, ограждавшей вход в иудейский квартал, раздался дикий крик о помощи, а затем отдельные слова: «Боже Израиля! Убийцы!»
Наместник торопливо пошел, на голос. При его приближении толпа рассыпалась. На земле лежал, истекая кровью, старый иудей в своем праздничном платье, в котором он только что был в цирке. Александр узнал в нем богатого хозяина стекольной мастерской. Он наклонился и приподнял голову раненого. Умирающий открыл глаза, узнал наместника и прошептал:
— Благодарение богу! Пощады! Несколько тысяч… два часа! Убийство и грабеж! Мой дом… моя дочь, моя Мира!
На площади было тихо. Только внутри церкви огонь завывал, как в колоссальной трубе. Со стороны иудейского квартала несся неясный гул. Теперь становилось ясным, что это был звон скрещивающегося оружия и крики о помощи.
Полк, стоявший на площади, готовился уйти.
Тогда наместник подошел быстрыми шагами к командиру:
— Оставьте гореть то, что горит! В иудейском квартале погром. Соберите ваших людей, дайте мне лошадь. Надо спасти то, что осталось. Пошлите за подкреплением, за кавалерией. Вперед! Марш!
Не прошло минуты, как полк уже стоял в боевом порядке. Почти бегом направились они к злополучному кварталу.
В пять минут солдаты очистили пространство между стеной и предместьем. Они ускорили свои шаги, когда увидали, во что обратились первые дома. В начале улицы лежало тридцать трупов христиан и иудеев. И далее не было дома, где бы на пороге не лежал мертвец; не было лавки, которая не была бы разгромлена. Валялись разодранные материи, разбитые бочки с вином или маслом. Почти везде шныряли еще мародеры. Но наместник приказал не останавливаться.
Под звуки труб полк поспешил дальше. Вперед! Вперед! Теперь видно было, как впереди бегут какие-то фигуры. Полковник разделил людей и послал две роты боковыми улицами. Место встречи было назначено у Суэцких ворот. Вперед! Вперед! Но главная масса убийц уже бежала, и оставались только отдельные кучки, окруженные отчаянно сражавшимися иудеями.
Не было времени спрашивать. То здесь, то там раздавались восклицания, из которых наместник понял положение дел. Иудеи просили предоставить им расправу с остатками грабителей. И в то время, как иудеи принялись сводить свои кровавые счеты, полк стремительно двинулся дальше.
У Суэцких ворот удалось настигнуть бежавших. Задние были перебиты. Сотни были захвачены и переданы на расправу горевшим мщением иудеям. А потом дальше, продолжать преследование! Вдали виднелись бежавшие человеческие толпы.
