Александр Антонов - Государыня
- Есть. Но я не буду перед вами оправдываться. Сие оправдание вынесут мне Русь и Всевышний.
- Не тешьте себя надеждами. Вы сгинете в неизвестности, а имя будет проклято с амвонов церквей.
Елена смотрела на братоубийцу с презрением, но у неё не было сил спорить сейчас, кто истинный злодей. Она имела право вооружать россиян, поднимать их на борьбу против захватчиков исконных русских земель, благословлять мужа вести воинов в сечи. И никто не отнимет у неё этих деяний. А чем мог гордиться стоявший перед нею жёлчный и спесивый человек, посягнувший на жизнь брата? Елене неприятно было видеть Сигизмунда, и она резко сказала:
- Пользуйтесь своей силой над беззащитной женщиной, чините новое злодеяние, но сейчас оставьте меня в покое. Я уязвляю вашу гордость и выгоняю вас прочь! Уходите!
Елена закрыла глаза рукой и отвернулась. Сигизмунд пришёл в бешенство. Он закрутил головой, глаза его сверкали ненавистью, рука схватилась за эфес сабли. Он готов был выхватить её и рубануть Елену. Но в это время в спальню вошла Пелагея и сказала с порога:
- Ваше величество, оставьте великую княгиню в покое. Ей пора пить снадобье.
- Прочь с дороги, волчье племя! — крикнул Сигизмунд и, едва не сбив Пелагею с ног, выскочил из покоя.
Пелагея подошла к Елене, опустилась перед ней на колени, взяла её правую руку и принялась гладить.
- Матушка–государыня, успокойся. Тебе ещё много нужно мужества, дабы одолеть тернистый путь.
- Что там ещё? — устало спросила Елена.
По воле Сигизмунда к палатам подогнали кареты, тапкану, крытые возки и открытые повозки. Ратники грузят наше имущество, выгоняют из покоев твоих людей. Скоро и нам с тобой придётся уходить. Погонят нас отсюда неведомо куда.
Елена ничего не ответила на чёрную весть Пелагеи и на то, что близок час изгнания. Она заплакала оттого, что не может прижать к груди своё дитя, что её разлучили с ним, может быть, навсегда. Она страдала, исходила болью за его судьбу, за то, что её сын никогда не изведает материнской ласки. Сердце её болело и потому, что она ничего не знала о супруге. Но теперь ей было определённо известно одно: войско короля пойдёт на Слуцк, на Минск и где‑то там произойдёт сражение. Ненавистник Сигизмунд будет искать Илью, дабы выместить на нём свою злобу и покарать его. «Господи милосердный, сохрани моего семеюшку, не дай ворогу поглумиться над ним, защити в роковой час», — молилась Елена.
Пелагея не могла сдержаться при виде страданий государыни. Они плакали вместе, и со слезами источалось их горе, в сердца вливалось мужество. Когда, наконец, в опочивальню вошёл гетман Острожский и сказал, чтобы они покинули палаты, Елена и Пелагея были готовы к этому. А гетман в этот миг страдал: он многое бы отдал, чтобы облегчить участь королевы, перед которой преклонялся, но, увы, воля короля была превыше всего и он рьяно выполнял её. Он подгонял воинов, чтобы они быстрее выносили вещи. Пелагея помогла Елене одеться. Королева перекрестилась на пустой угол и, не проронив ни слова, не видя гетмана, вышла из спальни.
Спустя немного времени сборы изгнанников были завершены. Стражи проверили покои, клети, подвалы, дабы никто не остался, и гетман Острожский велел отправляться в путь. Окружённый сотней королевских воинов, поезд великой княгини Елены покинул подворье Михаила Глинского, и его погнали к северным воротам Вельска. Король Сигизмунд определил ей местом изгнания Бреславль — город, который Елена получила от Сигизмунда в личное владение.
Глава тридцать шестая. МАЕТА ЖИЗНИ
Изгнание королевы и великой княгини Елены не принесло королю Сигизмунду утешения. Не случилось того, чего он ожидал, на что надеялся. Жизнь в приграничном с ливонскими рыцарями Бреславле не обернулась для Елены невыносимыми страданиями. Они были, но источились, и вскоре пришла череда спокойных лет. Магистр ливонского ордена фон Плеттенберг был озабочен в эти годы более важными делами, нежели разбойные набеги на земли великого княжества Литовского и королевства Польского. Его взоры были обращены не на нищие державы, а на богатую восточную соседку Русь, которая освободилась от татаро–монгольского ига и с каждым годом умножала своё богатство.
Потеряв надежду на то, что Ливонский орден лишит Елену мирной жизни, Сигизмунд сам взялся исподволь готовить ещё более жестокое наказание, чем изгнание. Он не мог простить Елене того, что благодаря её действиям, поощрению и поддержке русских князей Литва и Польша вновь потеряли огромное количество городов, селений и земель. Кроме братьев Глинских, владевших Туровщиной, к Руси отошли многие русские и даже литовские князья. Когда в середине 1508 года в Москву прибыло литовско–польское посольство, вынужденное подписать договор о вечном мире, оно узнало, что при великом князе Василии обреталось немало литовцев — служилых людей, купцов, ремесленников. Их величали «Литва дворовая».
Это бесило Сигизмунда, и ему оставалось вымещать злобу и ненависть на невинной и в чём‑то беззащитной Елене. Но пока жизнь в Бреславле текла тихо–мирно. Елена занимала со своей свитой достойное её имени и титула самое большое сооружение Бреславля — древний замок Миндовга. Он был построен почти двести пятьдесят лет назад великим литовским князем Миндовгом для защиты своей земли от рыцарей Ливонского ордена. Миндовг был хитрый и умный человек. Когда ему надоело воевать с орденом, он заявил, что принимает христианство и просит заключить мирный договор. Но, заключив договор и достроив замок, он отрёкся от христианства и поднял народы Жмуди, Карел и Литвы на войну против ордена. На реке Дурбе в Курляндии он нанёс ордену сокрушительное поражение. Спустя три года — в 1263 году — он был убит литовскими и русскими князьями, не примирившимися с его самовластием. С той поры замок Миндовга повидал многое. Старожилы Бреславля знали немало легенд о загадочных и мрачных событиях, произошедших в замке за двести с лишним лет. Одним хорош замок — неприступностью своих крепостных каменных стен, боевых башен. Многие сотни и тысячи рыцарей Ливонского ордена сложили под его высокими стенами свои головы. Терпели неудачи при осаде и штурме замка норвежские и шведские викинги.
Однако, поселившись в замке, Елена не придала значения его крепостной мощи. Ей просто было не до этого. Тяжёлые мысли о муже, о сыне лишили её покоя. «В монастыре ли младенец?» — задавала она себе мучительный вопрос каждый день, каждый час. Ведь знал же Илья Сапега, что Елена связана с иноками монастыря Святого Серафима. Знал он и то, что там хранилось её достояние и, конечно же, доложил Сигизмунду, почему не смог добыть это достояние из монастыря. Надо думать, Сигизмунд нагрянул из Вельска в монастырь и овладел им благодаря пятитысячному войску. Оставалось дело за малым: найти тайник и забрать серебро, золото, драгоценные камни, украшения — всё, что Елена сохранила за минувшие годы жизни в Литве, во многом отказывая себе. Размышления великой княгини завершались самыми мрачными предположениями.
Её роды не могли остаться тайной. В Вельске знали, что она родила дитя, и не только люди её свиты, но и многие горожане. Когда она была в храме в последний раз, каждая женщина могла сказать, что перед нею будущая роженица. И стоило Сигизмунду заинтересоваться, почему Елена, обычно полная сил и здоровья, предстала перед ним немощной, с особым коричневым окрасом вокруг губ, он не остановился бы перед жестокостью, обрушив её на тех, кто знал, что Елена на сносях, дознался бы о родах.
Великая княгиня, конечно, и подумать не могла, что предателем оказался её дворовый человек Митька Фёдоров. Выложив всё Ивану Сапеге, он ждал теперь от него щедрот. Но подлый человек не дождётся их от ещё более подлого. Сапега и сам ни на что не надеялся, рассказав Сигизмунду, что королева родила мальчика и спрятала его в монастыре Святого Серафима.
Как и прежде, горькие размышления о судьбе сына не могли заглушить сердечную боль о судьбе супруга. Едва приехали в Бреславль, Елена узнала, что под Слуцком произошла большая сеча между королевским войском и ратниками Михаила Глинского. Слухи были туманными. Среди них были такие, по коим выходило, что князь Илья убит в сражении за Слуцк, ратники якобы видели его в числе мёртвых на поле сечи. Сердце Елены, душа её и разум отказывались верить в эти слухи, но они углубляли её страдания, и ей оставалось лишь уповать на Бога и верить, что Илья вышел из этой сечи живым. Елена часто говорила Анне Русалке спасибо за то, что та поддерживала её дух гаданием. Анна гадала на топлёном воске и на живой воде в речке, и по её вещанию выходило, что князь Илья жив.
Сеча под Луцком и впрямь была жестокой. Более недели воины Ильи Ромодановского и Василия Глинского пытались штурмом овладеть Слуцком. Казалось бы, стены из деревянного остроколья были невысоки и ров вокруг крепости неглубок и сух, но нападающие ничего не могли сделать с полутысячей литовских защитников. Штурм за штурмом отбивали они, едва воины Василия и Ильи шли на приступ. Воинам короля по неведомым Илье и Василию причинам помогали защищаться и горожане, среди которых бок о бок бились литовцы и поляки, русские и евреи. Илья посчитал, что за минувшие дни из двух тысяч воинов они с Василием потеряли около пятисот.
