Владислав Бахревский - Смута
У патриарха Гермогена Жолкевский теперь бывал чуть не каждый день, о Писании беседовали, о православии и католичестве. Гетман находил в православии благолепие, величие и свою правду. Однако обещания послать войско на Калугу не сдержал. Зато освободил Московскую землю от Сапеги. Из московской же казны заплатил его войску десять тысяч и отправил в Северскую землю приводить города под руку Владислава.
Между тем затворничество польского войска кончилось. Войску нужно было кормиться. Роты расписали по близлежащим волостям и городкам. Началось старое: хватали что понравится и сколько лошадь увезет, насиловали женщин.
Своевольство перекинулось на Москву. Некий шляхтич увел к себе приглянувшуюся деву – из бани возвращалась. Держал две недели. Девица прикинулась послушной, убежала, насильника нашли, били кнутом на площади.
Четыре гайдука затеяли в Кремле драку. Их собрались казнить. Вывели на Лобное место, но приехал Гермоген. Простил. Простил он, избавив от казни, шляхтича Тарновецкого. Этот избил попа. А вот за пана Блинского не стал заступаться. Сей пан пальнул из ружья в икону Богородицы. Блинскому отсекли руки, а потом сожгли на костре.
Буйные головы отрезвели.
Неожиданно для бояр Жолкевский объявил о своем отъезде. Он понял: король не отпустит Владислава в Москву, будет добиваться признания своего владычества. Обманувшись в надеждах сам, гетман не желал обманывать веривших ему. Предвидел бунт, уничтожение на долгие годы добрых отношений с русскими.
К нему являлся все тот же Иван Никитич Романов, умолял не покидать Москвы. Жолкевский медлил, но король своего решения не поменял, и гетман, провожаемый боярством, стрельцами, народом, признавшим его за справедливый суд, – уехал к Смоленску, забрав с собой в виде военного трофея троицу Шуйских – Василия, Дмитрия, Ивана. Власть в Москве досталась Гонсевскому.
А что же посольство Голицына – Филарета? Все то же. Сначала речи о пользе Отечества, о вере, сановная важность, но уже на пятый день кинулись просить у Сигизмунда, чтоб пожаловал землями. Просили и получили – долго ли грамоту написать и подмахнуть – сначала Мезецкий и Сукин, потом пошла меньшая сошка: стольник Борис Пушкин, дворянин Андрей Палицын. Этот удостоился чина стряпчего. Просил Захарий Ляпунов, дьяк Сыдавный-Васильев… Сукин, опережая других, присягнул королю. За почин его наградили Коломной.
Вскоре и в Москве начали присягать Сигизмунду. Кривой Салтыков Михаил Глебыч явился требовать присяги королю от Гермогена. Гермоген его выставил. На другой день с тем же пожаловал князь Мстиславский, конюший и слуга Владислава.
Гермоген и Мстиславского выставил.
Что ожидало Россию? У кого было искать спасения государства, когда в одних церквах молились за королевича, а в других за короля – истребителя православия?
Народ остался без вождей, города почитали за счастье удаленность от столицы, вертепа измены и соблазна.
Многие москвичи в ту зиму видели козла с золотым рогом, с железным копытом, даже на Кремлевской площади встречали.
И снова светила русским, думающим о России, обманным своим огнем Калуга.
96У Вора было новое увлечение – касимовский хан. Ураз-Махмет приехал в Калугу к семье. Он надеялся увезти своих близких, как только Вор отлучится из города. Не тут-то было! Сын Арслан состоял при государе кравчим, он боготворил повелителя.
Ураз-Махмет, надеясь образумить Арслана, прикинулся Вору другом.
Вор, такой чуткий на чужую ложь, обманулся. Он поверял хану самые сокровенные планы свои.
Они сидели на ковре по-турецки. Вор был в шальварах, в халате, пил татарскую бузу и чувствовал себя владыкой Востока.
– Я отправил в Воронеж полсотни обозов всякого добра, оружия и припасов! – раскрывал свои дальние замыслы Вор. – Вместе с тобой, с твоим сыном, с ногайскими мурзами Урусовыми мы устроим царство, какому не только Москва, но и Краков позавидуют. Степи – для пастбищ, черная земля по реке Воронеж, по Дону – для пашни. К нам русские мужики прибегут тысячами.
– Ты – мудрый человек, царь! Великий человек! – Хан подносил руки к высокому челу своему и кланялся Вору.
– Смеешься. А я вот приму ислам да и соединюсь с Крымом, а Русь сама в ножки мои кинется. А не кинется, камня целого в ней не оставлю. Доколе жив, покоя ей не знать. Ты не ошибешься, хан, служа мне. Будет царство мое от моря до моря. Всякой вере окажу почет. Церкви построю в Бахчисарае, мечети в Москве. А коли русские вздумают противиться, получат одни мечети.
Вору нравилось вести подобные беседы. Шут Кошелев в такие часы на глаза Вору не показывался, не желал развенчивать мечты жестокими образами правды.
– А какое царство мне дашь? – подыгрывал Вору Ураз-Махмет.
– Я тебе сначала дам тысячу жен, если справишься с ними, получишь – Истамбул.
– Истамбул?
– Истамбул!
– Дозволь мне поднести тебе подарок. – Хан повязал голову Вора шелковой чалмой, приколов к ней золотое перо с зелено-желтыми хризалитами.
– Вина! Зеркало и шута, – потребовал Вор.
Принесли вино и зеркало, явился Кошелев.
– Ну? – спросил Вор, разглядывая свое отражение.
– Был как солнце, стал как месяц! – сказал шут.
– Ты не виляй. Ты оцени.
– Я оценил. Ты как месяц.
– Хуже, что ли?
– Почему хуже? Солнце – это солнце, а месяц – это месяц.
– Ты нас не путай! – сдвинул брови Вор. – А ведь я красив! Мне бы турком быть, а я в русские пошел… Шут, не молчи!
Кошелев раскрыл ладонь, и с его ладони слетел, поплыл к Вору язычок огня. Вор протянул руку, но огонек погас.
– Вот какой у меня шут, – сказал Вор хану. – Могу подарить, но не теперь.
– Мне шут пока не надобен, – сказал хан. – Мне твои замыслы по душе. Хочешь, приведу к тебе всех казанских татар?
– Приведи, – согласился Вор. – Пошли им письмо.
– Лучше будет, если я съезжу в Касимов и пошлю не письмо, а моих верных мулл.
– Поезжай, – согласился Вор.
Дома Ураз-Махмет сказал сыну:
– Собирай узлы, надо бежать от этого сумасшедшего…
– Бежать?
– Вор отпускает меня в Касимов, но надежнее укрыться в Москве.
– Отец, я Аллахом клялся служить государю. Я саблю мою целовал, Коран целовал.
– Поцелуешь Коран и саблю королю.
Арслан спорить с отцом не посмел, но отправился к Вору и сказал ему, скрежеща от обиды зубами:
– Ты моему отцу, как другу, веришь, а он твой враг. Он только и ждет случая, чтобы убежать к полякам.
– Истамбул я отдам тебе. – Вор поцеловал юного аскера в лоб и опоясал саблей в серебряных ножнах с большими священными сердоликами.
На другой день хан пришел спрашивать, когда он может отправиться в Касимов.
– Хоть завтра, – ответил Вор. – Но сегодня хочу быть с тобой. Поехали на зайцев.
К удивлению хана, они отправились вчетвером: Вор, хан, Михаил Бутурлин да Михнев, тень царя. Поскакали к реке, в тальники. Вор сказал:
– Езжайте, я оправиться хочу.
Когда он догнал охотников, Бутурлин и Михнев стояли над трупом хана.
– Под лед его опустите, – распорядился Вор.
Вернулся с охоты разъяренный, бил по мордасам слуг.
– Сбежал от меня хан! Я перед ним душу выворачивал, а он сбежал.
Кошелев послушал-послушал своего господина и пустил с ладони огонек к потолку.
Вору не поверил Урак-мурза. Ему, командиру личной охраны его величества, доложили: ханский сын донес на отца. Урак-мурза, знаменитейший в Москве наездник и охотник, отправился по следам четырех лошадей. Прочитал следы, нашел кровь и подернутую молодым льдом, пробитую саблями полынью.
Он набросился на ханского сына с кинжалом, но его руку успели отвести. Вор приказал бить Урак-мурзу кнутом и посадил в тюрьму.
– Это безумство, – говорила Марина Юрьевна Казановской, – он хочет лишить себя последних верных слуг.
Она ходила девятый месяц. Плод терзал ее тело. У нее появились дикие желания – напиться мочи, съесть овечьих катышков. Она ненавидела себя, похожую на гусыню, ненавидела свое будущее, потому что его не было. И вдруг – это убийство. Это наказание кнутом князя… Марина Юрьевна никогда не называла Урусова татарским именем.
К ней в спальню вошел Вор, тихо, со счастливым лицом.
– Первый подарок нашему царевичу, – сказал он.
– А если царевне?
– Царевичу. То, что обещал мне, желая обмануть, презренный хан, Казань совершила своей волей.
– Тебе присягнула Казань? Теперь?
– Теперь. Казань. Знаменитый воевода вельский воспротивился народной воле, и его сбросили с башни. Казань моя. Казань объявила столицей России Калугу… Не все потеряно, Марина Юрьевна. С нами Псков, Великие Луки, Ям, Ивангород, Копорье, Орешек… Разрешайся, милая, спокойно, Россия на Западе и на Востоке возрадуется нашему царственному младенцу.
Марина Юрьевна взяла со стола крест, подняла на Вора. – Молю Господом! Освободи князя Урусова. Нам недоставало, чтоб татары подняли мятеж.
Вор подошел ближе, наклонился, поцеловал жену в живот.
