Под сенью чайного листа [litres] - Лиза Си
Туристы – так странно видеть их здесь – возвращаются в свои микроавтобусы. Шон помогает водителям преодолевать трудности, необходимые для разблокировки дороги. Наконец мы можем сесть в машину. Водитель везет нас к дому зажиточного крестьянина, современному и чистому, с несколькими пристройками для обработки чая. Во дворе около двух десятков женщин сидят вокруг больших плоских корзин и сортируют чай. Хозяин дома, мистер Пу, представляет меня как молодого американского ученого, и они показывают мне все этапы процесса приготовления чая. Я даже пробую «уничтожить зелень» и разминать листья. Около полудня несколько машин привозит в дом покупателей со всего мира. Мы сидим в павильоне, конечно же, на маленьких пластиковых детских стульчиках вокруг низкого столика и пробуем чай стоимостью в тысячу долларов (!) за двухунцевую чашку. Я не говорю по-китайски, но все вокруг говорят по-английски.
Дилер из Тайваня спрашивает о моем проекте, и я немного рассказываю о нем, заканчивая словами:
– Почти везде, куда ни глянь, я вижу новые возможности для научного исследования. Например, как загрязнение окружающей среды повлияет на чайную индустрию?
– У нас нет смога, – фыркает господин Пу.
– Правда? Тогда что это в воздухе? – спрашиваю я, указывая на дымку, которая стелется между холмами. – Я выросла в Лос-Анджелесе. Я знаю, как выглядит смог. То, что вы видите, могло прилететь сюда с расстояния в тысячу миль. Но мне также интересно, поспевает ли за эпохой изменения климата подсечно-огневая сельскохозяйственная практика этнических меньшинств.
Собравшиеся за столиком вежливо кивают, но я не уверена, что они со мной согласны.
– Меня интересует многое. Скажем, как узнать точный возраст старинного чайного блина? – продолжаю я. – Есть ли в нем что-то, что действительно может способствовать долголетию? Является ли пуэр лекарственным тонизирующим средством или просто напитком?
– А как насчет социальных вопросов? – добавляет Шон. – Можно ли рассматривать чай как символ ценности: товар, который представляет собой изменение значимости женщин в Китае и Китая на мировой арене?
При слове «женщины» наши собеседники переглядываются, словно мы все кучка подростков, а не солидные путешественники, случайно встретившиеся у опрятного крестьянского дома в милях от того, что я считаю цивилизацией. Но они быстро берут себя в руки, потому что у каждого, похоже, есть свое мнение о том, куда мне стоит пойти, что посмотреть и с кем познакомиться. Потом из карманов извлекаются мобильные телефоны, и у нас с Шоном появляются все новые и новые контакты в Вичате. Похоже, к тому моменту, когда я встречусь с командой Тафтса, тем для моего проекта будет просто завались!
После того как мы попробовали около дюжины чаев, за соседним (опять же детским!) столом накрывают обед: жареную капусту, помидоры с яйцом, говядину с нарезанным имбирем и какой-то хрустящий корень. Закончив трапезу, мы возвращаемся к чайному столу. Когда все расселись, Шон предлагает мне:
– Хейли, почему бы тебе не показать им свой чайный блин? Может, кто-нибудь узнает обертку.
Я достаю блин из сумки и кладу на стол. Все проявляют интерес, но достаточно вежливы, чтобы не прикасаться к нему: встают, стараясь получше рассмотреть, тянут шеи, показывают пальцем и обсуждают.
– Наверное, продукт ныне не существующей чайной компании, – догадывается господин Пу.
– Или семьи, – предлагает дилер из Тайваня.
– Или из давно заброшенной рощи высоко в горах, – выдвигает свою версию девушка, вероятно чья-то подружка.
– Сколько ему лет? – спрашивает мистер Пу.
– Не знаю, – отвечаю я.
– Чайные блины, произведенные до пятидесятых годов, не имели оберток, – говорит кто-то. – Так что это подсказка…
– Но он явно намного старше, – перебивает дилер из Тайваня. – Похоже, ему сотни лет…
Почему-то приятно, что чайный блин для всех этих знатоков такая же загадка, как и для меня.
– Ты его пробовала? – спрашивает мистер Пу.
Сама мысль шокирует.
– Я никогда не открывала его, – признаюсь я.
– Так давай сделаем это сейчас! – Господин Пу тянется к блину. – Давай попробуем!
Рука Шона, словно змея, молниеносно сжимается на запястье нашего хозяина.
– Хейли сама решит когда. И захочет ли вообще его открыть.
В маленькой группе воцаряется неловкое молчание.
– Он никогда не приводил в гости девушек, – шутит мистер Пу, пытаясь разрядить напряженную обстановку. – А теперь посмотрите, какой он собственник!
Остальные смеются. Шон ослабляет хватку. Нам снова наливают чай.
Несколько часов спустя мы с Шоном садимся в машину. Моя сумка набита образцами чая и подарками от хозяина, который сказал:
– Чтобы вы всегда помнили наш день вместе.
Вернувшись в Иу, мы идем по пыльной улице к ресторану с мазками неизвестно чего на стеклянных окнах. Шон заказывает суп и простой набор овощных блюд. Все произошло так быстро, что у нас не было возможности поговорить о чем-то, кроме логистики путешествия и чая, но теперь он спрашивает, в первый ли раз я в Китае.
– Неужели я выгляжу настолько чужеродным элементом? – спрашиваю я.
Он поднимает брови. Да.
– Это моя вторая поездка, – говорю я. – В первый раз мне было семнадцать. Меня удочерили, и родители привезли меня в тур, чтобы найти корни.
– Ну, и ты нашла их? – холодно спрашивает он, не удивляясь моему происхождению.
– Мои корни? Нет. Но это не страшно. – Я чувствую, что необходимо объяснить. – У меня любящая семья. Я выросла в прекрасном доме. Получила отличное образование и следую своей мечте…
– Именно поэтому ты здесь, со мной.
Ух ты. Неловкое молчание. Я заставляю себя двигаться дальше.
– Несколько лет назад кто-то рассказал мне о концепции, которая называется «благодарный, но злой». Речь шла об усыновленных китайских детях. Да, я была благодарна. И да, я злилась. Потому что трудно отделить то, за что меня заставляли испытывать благодарность, от того, за что я на самом деле благодарна. Наверное, поэтому я
