Валигура - Юзеф Игнаций Крашевский
Лицо Лешека сияло от радости. Прибытие Одонича было половиной победы. Он отвёл его в боковую каморку, обняв рукой и проявляя великую любезность.
– Хорошо, что ты прибыл, ибо знаешь, – сказал он, – что я вам обоим желаю добра и с Владиславом старшим хочу помириться.
Владислав гневно содрогнулся и потряс руками, желая показать, как мало в это верит.
– Вы должны помириться, – продолжал далее князь краковский, – но и моё дело с твоим шурином должно разрешиться. Он поступил не как мой подданный, но как враг.
Плвач отрицал бормотанием.
– Всё бы я простил, но Накло!
Одонич пожал плечами и быстро вставил, расставляя широко руки:
– Накло! Накло! Он всегда принадлежал к Поморью!
– Кривоустый давно его завоевал и отнял у него. Он должен быть моим. Не отдаст по доброй воле, возьму силой.
Плвач сильно покраснел и два раза сплюнул, заикнулся, не хотел отвечать.
– Скоро прибудет Святополк? – спросил Лешек.
Плевок повторился и, прежде чем Одонич процедил ответ, вытер бороду и усы и, должно быть, с трудом находил голос.
– Не знаю, – сказал он, – приедет. Но когда? Дадут знать, я его давно не видел.
Удивлённый Лешек посмотрел на него.
– Кто же знает, если вы не можете сказать?
– Нужно послать, спросить.
Он немного осёкся.
– Святополк боится, ему донесли, что на него все рассержены, предубеждены, что для него прощения нет. Что же?
Боится?
И Одонич, не в состоянии спокойно устоять на месте, начал прохаживаться перед Лешеком, ища углов, куда бы плюнуть.
Он был смешан, не поднимал глаз.
– Владислав, – сказал Лешек, всматриваясь в него, – вы должны знать меня лучше Святополка, знаете, что я скорее склонен к прощению, чем к осуждению. Святополку тут нечего бояться, а если не появится, может больше бояться. Вы пошлите от себя к нему курьера, чтобы нас здесь напрасно не держал.
– Я? Я? – отпираясь, воскликнул Плвач. – Я? Нет! Вы пошлите, имеете право.
– Вы говорили, что он обещал прибыть? – спросил после короткого молчания Лешек.
– Думаю, думаю! Наверное! Прибудет, хоть боится! – сказал поспешно Плвач. – Приедет, хоть колеблется.
Он опустил глаза и голову и ещё раз подтвердил:
– Наверняка приедет. Что ему делать – один против всех.
Князь, успокоенный этим, замолчал.
Из тесной каморки, в которой было постелено Лешеку, он снова вошли в комнату к собравшимся князьям и епископам.
Те с каким-то недоверием и любопытством поглядывали на Плвача, он же, чувствуя эти колющие его взгляды, неспокойно извивался под ними. Любой более громкий голос раздражал его и он поворачивал голову, прислушиваясь. Он чувствовал здесь себя чужим среди неприятелей, только на Конрада несмело украдкой поглядывал, но тот избегал его взгляда.
Епископ Иво, внимательней смотрящий на людей и чувствующий даром Божьим, что делалось в их душах, из присутствия Плвача заключал нехорошее, хоть Лешек был ему рад без меры и с особенной нежностью старался его ободрить. Не отвечая на это равной любезностью, Плвач ходил как волк, постоянно опуская взгляд, бормоча и скрываясь от краковского князя.
Он ещё беспрерывно поглядывал на дверь, боясь, как бы не вошёл Тонконогий, который также не очень хотел спешить к тому непримиримому племяннику. Поскольку никаких переговоров в этот день не было, все разошлись по своим избам и углам. Прибывшие из Тшемешно к архиепископу и князю с жалобами, просьбами и подарками цистерцианцы заняли почти всё послеполуденное время.
Плвач уже не показывался в этот день, отговариваясь усталостью. Поздно ночью с тыла вошёл к нему Яшко. Одонич, который лежал и дремал на постлании, испугался, когда услышал, что подходит чужой человек, которого ему объявил оруженосец, опасался, не зная чего, подозревая в предательстве, потому что у самого в сердце оно было.
Он не сразу вспомнил Яшко, должен был ему поведать, где и когда его видел, с кем в Устье находился. Только тогда Плвач остыл. Однако он ещё не доверял.
– Я почти рисковал жизнью, – сказал тихо Яшко, – желая попасть к вам. Отец мой, Марек Якса Воевода, сам не может, послал меня.
– С чем же? С чем? – сплёвывая и метаясь, спросил Одонич.
– Отец предостерегает, чтобы Лешека не гневить, до времени играть в покорность и Святополка обещать, чтобы его ожидали. Иначе пойдут на Накло. Всё пропадёт!
Владислав быстро на него поглядел, стиснул уста.
– Ну, ну, – сказал он, насупившись, – я знаю, что мне делать, ни в чьих науках не нуждаюсь. Скажи отцу, пусть будет спокоен. Вы же, если боитесь за свою жизнь, не ходите ко мне.
Плохо принятый Яшко разгневался, схватил шапку и быстро бросился к двери, показывая Плвачу, что его обидел, но князь сдержался и воскликнул:
– Слышишь! Что говорят там у Лешека?
Хоть без с великой охоты, Яшко обернулся:
– Ваша милость, если в нас не нуждаетесь…
Плвач, теряя терпение, подошёл и схватил его за епанчу.
– Что мне нужно, то я и спрашиваю! – крикнул он грозно. – Что там из ваших совещаний вышло? О чём там у Лешека духовные и светские совещаются? Тогда скажи мне, я это хочу знать.
– Теперь уже только о Святополке говорят, – отпарировал Якса, – потому что мы в вас уверены, точно в горсти имели.
Плвач скривил уста и начал смеяться.
– Ждут Святополка? – спросил он.
– До сих пор ещё не теряют надежды, – пробормотал Якса.
Одонич прошёлся по комнате, а так как в ней на дороге лежали собаки, он одну и вторую ударил так, что те, заскулив, пошли прочь.
– Долго они так могут ждать? – воскликнул он, останавливаясь. – Мне это нужно знать, это, не больше. Можно их держать ещё несколько дней, чтобы на Накло не шли.
– Несколько дней, несколько дней! – отозвался медленно Якса. – Но медлить нельзя. Лешек и сам Накло обязательно хочет отобрать и другие его к этому склоняют.
– А о походе на Накло не слышно ещё? – прибавил Плвач.
– До сих пор нет, потому что верят, что Святополк прибудет, – сказал Яшка.
– А как же! Прибудет! О! Несомненно! Будет у вас здесь, будет. За это я готов поклясться.
И он начал смеяться, показывая чёрные зубы.
– Готовится с большим двором, ей-Богу, – говорил с издевкой Одонич. – Прибудет. Только немного терпения…
Яшко осторожно приблизился к Плвачу и стал шептать ему на ухо:
– Да и время для посещения нужно выбрать такое, какое следует: или поздним вечером, или утром… потому что стражи достаточно, как она рассыпется по лагерю, прежде чем соберётся и почувствует тревогу, будет время…
Он пробормотал, прижмуривая
