22 июня, ровно в четыре утра (СИ) - Тарханов Влад

Аркадий прикинул, кто его соседи справа и слева. Справа располагался командир отделения их 10-го погранотряда лейтенант Михалков Виктор Федорович со своими бойцами, этот двадцатидвухлетний смолянин был командиром надежным, толковым, его уважал и другие командиры, и бойцы, хотя бы за то, что никогда не слышали от командира матерного слова. Да и командиром он был толковым. А слева шли позиции уже одиннадцатой заставы. Там было намного сложнее, они прикрывала мост через Прут, поэтому к этой точке и сосредоточился основной состав, а фланговые прикрытия были минимальными. Кажется, там должен быть парный секрет, но полной уверенности в этом не было.

К четырём часам ночи (или утра) на ТОЙ стороне совершенно затихло. Молодой политрук понимал, что это может быть затишье перед бурей. Но на небе бури не было. Примерно без четверти четыре небо начало сереть. Ночь уходила по-летнему быстро, в деревне на нашей стороне началась просыпаться живность, удивительно, почему-то в селе постоянно что-то да происходит, а на ТОЙ стороне было тихо: ни криков петухов, ни лая собак. А на небе даже облака, из которых накануне шел дождь, и из-за которых день двадцать первого был не таким душным, куда-то исчезли. Двадцать второе должно было стать днем не просто жарким, а удушающее жарким, вот только никто еще не представлял себе, насколько горячим будет этот день. Выступившие на небе яркие звезды стали быстро тускнеть, небо быстро становилось все светлее и светлее. Спать не хотелось совершенно. Только сейчас Аркадий почувствовал, как он нервничает. Чтобы унять нервы, он спрятавшись в низинке скрючившись закурил. Казалось, что если бы уже началось, стало бы на душе спокойнее, а то неопределенные ожидания сильно травили душу. А тут еще эта тоненькая, хиленькая надежда: авось пронесет, авось ничего не случиться.

Политрук посмотрел на часы, было без трех минут четыре. «Если до восьми утра будет спокойно, то ничего уже не произойдет», — почему-то вдруг загадал про себя Григорянц. Наверное, так хотелось, чтобы ничего не произошло. Вспомнил, что уже такое было — в мае, пошумели, поскрипели, полязгали… и убрались восвояси. Но ровно через три минуты стало ясно, что все надежды идут прахом. Правый берег Прута ожил. Оживление было каким-то тихим, но чувствовалось, что оно какое-то всеобщее, глобальное. То тут, то там возникали огоньки, то тут, то там усиливались шумы машин, работали какие-то механизмы. ТОТ берег лязгал, звенел, гомонил, шевелился, там что-то активно двигалось, он стал немного более шумным, чем должен был бы быть поутру. Сжалось сердце. Почему-то вспомнил маму, не отца, а маму: ее руки, любила скрещивать их на коленях, натруженные, уставшие, ее глаза, темные, грустные, ее волосы, всегда убранные под платок, и только тронутая сединой прядь выбивается порой из-под тугой ткани.

Ровно в пять минут пятого воздух заполнился гулом, он шел с небес, вот стали вырисовываться точки, которые быстро приближались, на приличной высоте шли четыре тройки двухмоторных бомбардировщиков. «Если ЭТО провокация, — подумал про себя Аркадий, — то такую провокацию правильно называть войной». На часах было семь минут пятого, когда самолеты миновали границу и ушли по направлению к Кишиневу. Политрук автоматически отметил этот факт в блокноте, еще раз проверил как устроил оружие в бруствере стрелковой ячейки, а ровно в четверть пятого все и НАЧАЛОСЬ. Одновременно вдоль реки загрохотали орудия. С ТОЙ стороны они забрасывали снарядами и минами позиции пограничников. Вой, грохот, комья земли, вспышки разрывов все ударило по глазам и барабанным перепонкам. Аркадий в первые секунды вжался в землю, но страх довольно быстро отпустил его — враг бил по ложной (уже ложной) позиции, на которой никого не было. Артподготовка длилась недолго — десять минут всего, потом маленький перерыв и еще четверть часа примерно, но ему это время показалось вечностью. Оглянулся. Из его людей никого не зацепило. А вот от острова отошли четыре надувных лодки, в каждой по шесть человек, скорее всего — саперный взвод, который должен озаботиться наведением переправы. На двух лодках были видны пулеметы. По форме Аркадий понял, что перед ними немцы, а не доблестные румыны. Они старались плыть тихо, только легкий шелест весел, осторожно погружаемых в воду выдавал приближение врага. Выстрел Кузьмы Малашкина прозвучал для Аркадия совершенно неожиданно, хотя нос первой лодки уже уткнулся в берег и с неё готовились выпрыгивать враги. Удивительно, но страх или мандраж куда-то ушли, когда молодой политрук рассматривал противника сквозь прицел автомата. Мелькнула мысль «чего это он молчит?» — про Малашкина, но как только выстрел раздался и с первой лодки упал человек с автоматом, как командир-пограничник мягко надавил на гашетку, посылая в третью, ближнюю к себе лодку, короткую очередь, потом еще одну и еще. Тут же загрохотал скупыми очередями Дегтярев старшины Поликарпова. Резко загавкала снайперка в руках мордвина-охотника. Аркадий точно увидел, что от его пуль двое свалились в воду, остальные попали под раздачу ручного пулемета. Перевёл прицел на следующую цель, дал очередь, ещё одна фигурка упала в воду. В этот момент осознание того, что он стал убийцей Аркадия не волновало ни на сколько, он видел цели, он слышал свист пуль, не понимая, что это по его душу, что его могут убить, его волновало только то, что происходило на поле боя. Враг попытался огрызаться, но пулеметчики погибли в первые секунды огневого контакта, четверо уцелевших в последней, четвертой лодке попытались вернуться в спасительные камыши, но их расстреляли точно и хладнокровно, как в тире.

— Меняем позицию! — осипшим от волнения голосом приказал политрук.

Быстро перебравшись на новую позицию, только там он перевел дыхание. Надо сказать, что сделали они этот маневр вовремя. Очень быстро по их позиции выпустили десяток мин, но это было только ласковой прелюдией. Аркадий посмотрел на часы было 4-58, когда бой закончился, длился он всего пять-семь минут, и вот относит резиновую лодку вниз по течению реки — вот и все воспоминание о бое. Вскоре появились четыре пикирующих бомбардировщика «Штуки», как прозвали их потом на фронте. 5-05 начинаются рваться мины. «Штуки» появились через четверть часа, ровно в 5-20, что тут сказать… Аркадий впервые понял, что такое страх, когда самолеты один за другим с диким воем бросились к земле, и из них посыпались черные точки бомб. Хотелось сжаться, спрятаться, вгрызться в землю, так было страшно, и только сознание того, что надо держаться, что надо не показывать страха бойцам каким-то чудом удерживало парня на месте, вот он, твой первый настоящий страх, переживешь его, все будет потом хорошо… если будет это потом… Аркадий зашептал слова молитвы. Мама его была религиозной, молодой комсорг молитвы знал, хотя и скрывал это, но кто сейчас услышит? И он молился Богу, и Бог его услышал. И он остался жив.

Все в жизни заканчивается. Закончилась и первая бомбежка. Не повезло рядовому Расулову — осколок снес бойцу половину черепа, Аркадия стало тошнить, первый бой, первые потери… Он упал на колени и стал рвать, тяжело, судорожно, подбежал Прыгода, стал успокаивать, ему самому было страшно, но боец держался. Через несколько минут пришел в себя и политрук… Малашкин прикрыл напарника накидкой, Аркадий еще раз взглянул на убитого, но уже выдержал, смог сдержать позыв на рвоту, поднял ППШ и молча занял позицию, махнул рукой — там, от острова, аккуратно нащупывая дно брода шестами, на плотах приближались румыны, их было больше взвода, а в кустах на острове показались хищные оскалы вражеских пулеметов.

От автора: благодарен за поддержку! Надеюсь, что и дальше лайков (сердечек) жалко не будет! Всем приятного чтения!

Глава шестая. Это — война!

Глава шестая

Это — война!

23 июня — 5 июля 1941 года

В первый день войны они отбили шесть атак румын и немцев. Самая страшная была последняя, шестая, когда у Аркадия закончились патроны в дисках, и он впервые стрелял из верного «Нагана». Револьвер не подвел. К концу дня в строю остался только молодой командир и старшина Поликарпов. Погиб Василий Прыгода, посеченный осколками мины, тяжело ранило снайпера Малашкина, под ночь его утащили санитары. Этой же короткой ночью похоронили погибших. Из заставы к утру прислали еще двух бойцов, они были из последнего пополнения, как говорили «необстрелянные», вот их за сегодня и обстреляло. Они рассказали, что передали обращение Молотова о внезапном нападении на Советский Союз гитлеровской Германии и ее союзников. Про этот факт пограничники и сами могли многое рассказать. Задачу первого дня: не пустить врага на нашу землю они выполнили. Вон сколько и немцев, и их союзников сегодня положили. На второй день было отбито еще семь атак, впрочем, Аркадию показалось, что теперь враг стал осторожнее и атакует уже не так нагло, скорее, даже имитирует атаки. Обстреливали артиллерией позиции всего три раза, дважды — только из минометов, и ни разу не прилетала авиация. А вчера — что ни атака, то полноценная артподготовка и три авианалета.