Донна Кросс - Иоанна - женщина на папском престоле
Сосредоточившись на складке далматика Теодора, Анастасий поначалу не заметил других людей. Трое быстро подошли сзади, один, зажав Теодору рот рукой, откинул его назад. Анастасий подумал, что это шутка. Он взглянул на отца, надеясь услышать объяснение, но увидел страх в его глазах и сердце мальчика дрогнуло. Он снова посмотрел на Теодора; тот пытался вырваться. Теодор был крупным мужчиной, но сразу с троими вряд ли бы справился. Его окружили, скрутили ему руки и бросили на пол. Алый шелковый далматик Теодора, разорванный спереди, обнажил белую кожу груди. Один из нападавших вцепился в густые черные волосы Теодора и откинул его голову назад. Анастасий заметил блеск металла. Раздался крик, и лицо Теодора залила кровь. Что-то брызнуло в лицо Анастасия. Он вздрогнул, вытерся рукой и посмотрел. Это была кровь. Кто-то вскрикнул. Анастасий увидел, как Лев, приемный сын Теодора, исчез r толпе нападавших.
Люди освободили Теодора. Он встал на колени, поднял голову, и Анастасий закричал от ужаса, увидев его лицо: из черных пустых дыр, где прежде были глаза Теодора, вниз по подбородку и плечам текла кровь.
Анастасий зарылся лицом в сутану отца. На плечах он почувствовал его руки и услышал голос, уверенный и спокойный.
— Нет, не прячься, сын, — он оторвал его от себя и развернул лицом к ужасной сцене. — Смотри и учись. Это цена за отсутствие проницательности и хитрости. Теодор поплатился за чрезмерную лояльность к императору.
Анастасий стоял, не шелохнувшись, нока нападавшие тащили Теодора и Льва в центр зала. Несколько раз они поскальзывались и чуть не падали на залитом кровью полу. Теодор что-то кричал, но слов Анастасий не разобрал. С раскрытым, искаженным от боли ртом, его лицо казалось страшным.
Люди заставили Теодора и Льва встать на колени и наклонить головы. Один из нападавших поднял меч над Львом и одним быстрым ударом обезглавил его. Но Теодор продолжал сопротивляться. Чтобы отрубить ему голову пришлось ударить три или четыре раза.
Впервые Анастасий заметил на нападавших алые кресты папской охраны.
— Отец! — воскликнул он. — Это же охранники!
— Да, — отец прижал к себе Анастасия.
Мальчик старался держать себя в руках.
— Но почему? Почему, папа? Зачем они это сделали?
— Им приказали.
— Приказали? — повторил Анастасий, пытаясь понять. — Кто может приказать такое?
— Кто? Ах, сын мой, думай, — лицо отца посерело, но голос звучал уверенно. — Ты должен научиться думать, чтобы избежать такой участи. Как по-твоему, у кого власть? Кто способен отдать такой приказ?
Анастасий онемел, пораженный чудовищной догадкой.
— Да, — теперь руки отца нежно касались плеч. — Кто же еще, кроме Папы.
Глава 5
— Нет, нет, нет, — в голосе Эскулапия звучало нетерпение. — Буквы надо писать гораздо мельче. Смотри, как пишет твоя сестра. — Он постучал по листу Джоанны. — Относись с уважением к пергаменту, мой мальчик. Чтобы изготовить один лист, убивают одну овцу. Если монахи Андернаха будут растягивать свои слова таким вот образом, то стада Аустразии исчезнут через месяц!
Джон бросил упрямый взгляд на Джоанну.
— Это слишком трудно. Я так не могу.
— Хорошо, — вздохнул Эскулапий, — упражняйся на восковой дощечке. Когда подучишься, попробуем на пергаменте снова. — Он обратился к Джоанне: — Ты закончила De invention.
— Да, учитель.
— Назови шесть основных вопросов, используемых для определения условий поведения человека.
Джоанна с готовностью ответила.
— Quis, quid, quomodo, ubi, quando, cur? — Кто, что, как, где, когда, почему?
— Хорошо. А теперь дай определение риторических constitutiones.
— Цицерон выделяет четыре различных constitutiones: спор о факте, спор об определении, спор о природе поступка и…
Гудрун постучала в дверь и вошла, сгибаясь под тяжестью деревянных ведер с водой. Джоанна поднялась, чтобы помочь матери, но Эскулапий положил руку ей на плечо, вернув на место.
— И?
Джоанна колебалась, глядя на мать.
— Продолжай, дитя, — тон Эскулапия говорил о том, что он не потерпит непослушания.
Джоанна поспешила ответить.
— Спор о юрисдикции, или процедуре.
Эскулапий удовлетворенно кивнул. Проиллюстрируй третий статус. Напиши на своем пергаменте, но так, чтобы его стоило сохранить.
Гудрун суетилась, разводя огонь. Она поставила воду греться и стала накрывать на стол. Раз или два Гудрун обиженно посмотрела через плечо.
Джоанна почувствовала себя виноватой, но сосредоточилась на работе. Время было драгоценно: Эскулапий приходил только раз в неделю, а своими занятиями она дорожила больше всего на свете.
Но работать под гнетом материнского взгляда было трудно, Эскулапий, вероятно, заметил это, но решил, что уроки отвлекали Джоанну от домашних обязанностей. Однако Джоанна знала настоящую причину. Занимаясь, она предавала закрытый для всех, кроме нее и матери, мир саксонских секретов. Изучая латынь и христианские тексты, Джоанна вступала в общение с тем, что ненавидела мать — с христианским Богом, который разорил родину Гудрун, но самое главное с каноником, ее мужем.
Правда, Джоанна работала в основном с дохристианскими классическими текстами. Эскулапий сохранил «языческие» тексты Цицерона, Сенеки, Лукиана и Овидия, которые большинство современных ученых признавали кощунственными. Он обучал Джоанну греческому языку по древним текстам Менандра и Гомера, которые каноник считал богохульством. Наученная Эскулалием ценить чистоту стиля, Джоанна никогда не задавалась вопросом, соответствует ли поэзия Гомера христианской доктрине, В его поэмах присутствовал Бог, потому что они были прекрасны.
Джоанне хотелось объяснить это матери, но она знала, что ей не удастся ничего изменить. Для Гудрун не имело значения имя Гомер, Цицерон или Святой Августин. Все это не саксонское, а значит чужое.
Внимание Джоанны рассеялось, она запнулась и сделала безобразную кляксу на пергаменте. Подняв глаза, она встретилась взглядом с Эскулапием.
— Ничего, девочка, — неожиданно мягко сказал он, хотя обычно невнимание вызывало его недовольство. — Это не страшно. Начни снова.
Жители Ингельхайма собрались вокруг пруда, оживленно разговаривая. Сегодня испытывали ведьму. Это событие должно было вызвать у людей ужас, сожаление и удовлетворение, стать долгожданной передышкой от монотонности жизни.
— Benedictus, — начал благословить воду каноник.
Хротруд попыталась сбежать, но двое мужчин поймали ее и притащили к канонику. Тот грозно нахмурил брови. Хротруд ругалась и сопротивлялась, когда ее руки связали за спиной полосками льняного холста так, что она закричала от боли.
— Maleficia, — прошептал кто-то рядом с Джоанной и Эскулапием, стоявшими среди толпы зевак. — Святой Варнава, спаси нас от злого глаза.
Эскулапий молча покачал головой.
Он прибыл в Ингельхайм этим утром, чтобы заниматься с детьми. Каноник же потребовал, чтобы они присутствовали на испытании Хротруд, считавшейся деревенской повитухой.
— Увидев это святое судилище, вы лучше узнаете о путях Господних, чем из любых мудреных книг. — Каноник пристально посмотрел на Эскулапия.
Джоанне не понравилось, что уроки отложены, но ее заинтересовало испытание. Она размышляла, как это будет происходить. Никогда прежде Джоанна не видела ничего подобного, но Хротруд ей было жалко. Джоанна любила Хротруд, потому что та была честной женщиной и не лицемеркой. Она всегда откровенно разговаривала с Джоанной, была к ней добра и не высмеивала, как другие сельчане. Гудрун рассказала дочери, как Хротруд помогла при тяжелых родах. Она считала себя обязанной Хротруд за то, что та спасла жизнь ее и Джоанны. Глядя на толпу односельчан, Джоанна подумала, что Хротруд помогла появиться на свет почти всем собравшимся здесь, по крайней мере тем, кто прожил шесть зим и больше. А теперь в ней уже не было необходимости. С тех пор, как ее руки стали изуродоваными, она не могла работать повитухой и жила, собирая подаяние и продавая целебные травы и снадобья собственного приготовления.
Именно в этом ее и обвинили. Хротруд умела лечить бессонницу, снимать зубную и головную боль, боль в животе, и люди считали это колдовством.
Совершив благословение, каноник повернулся к Хротруд.
— Женщина! Ты знаешь преступление, в котором тебя обвиняют. Не повинишься ли ты теперь в своем грехе, ради спасения твоей бессмертной души?
Хротруд внимательно посмотрела на него.
— Если я признаюсь, вы отпустите меня?
— В Святом Писании, — покачал головой каноник, — это строго запрещается. «Не позволяй колдунье жить», — и добавил для важности: — Исход, глава двадцать вторая, стих восемнадцатый. Но ты умрешь праведной и мгновенной смертью, и через нее получишь неизмеримую радость на Небесах.
