Вера Хенриксен - Знамение
Его взгляд невольно скользнул вниз по ее телу и остановился на талии.
— Когда? — спросил он.
— К святкам.
В этот момент они подняли глаза, ибо Сигрид назвали по имени. К ним подошел один из дружинников короля.
— Конунг желает говорить с тобой, — сказал он.
Сигрид глотнула. Впервые после того, как она была взята в плен, к ней обратились с тем почтением, которого заслуживала женщина ее происхождения.
— С тобой тоже, Кальв Арнисон, — добавил дружинник, увидев Кальва.
Они поднялись и вместе пересекли двор. Но прежде чем войти в трапезную, Кальв остановился. Взял обе ее руки в свои и, глядя вниз, проговорил:
— Я… я… хочу, чтобы ты была со мной, даже если ждешь ребенка. Я сделаю все, чтобы быть хорошим отцом для твоих мальчиков, я не хочу, чтобы ты испытывала боль, Сигрид.
Она взглянула на него. И когда увидела, что он покраснел, как юноша, почувствовала себя смущенной.
Их пригласили к королю почти сразу.
— Так вот где ты был, Кальв, — произнес кроль несколько раздраженно. Он отослал от себя всех, за исключением священника, стоявшего возле короткой стены трапезной. — Я хотел сам рассказать Сигрид о своих планах относительно ее, но, видимо, ты уже опередил меня.
Сигрид бросила взгляд на Кальва; ей хотелось видеть, как тот воспринял эти слова. Он стоял, слегка раздвинув ноги. В его поведении было нечто твердое, непоколебимое. Только на мгновение он опустил глаза, а затем спокойно встретил взгляд короля.
— Я думал, для нее будет легче предстать перед тобой не одной, — сказал он.
Сигрид почувствовала благодарность Кальву за его предусмотрительность. И она снова посмотрела на него.
Крепкая фигура, рост выше среднего. Не урод, но и красивым не назовешь. Лицо почти обычное, глаза голубые, волосы светлые, ладони четырехгранные с короткими пальцами. Плащ с капюшоном, серый, из грубой ткани, с подкладкой темно-синего цвета.
Король, рассмеявшись, повернулся к Сигрид.
— Теперь ты будешь принадлежать доброму и осмотрительному человеку, которого я нашел для тебя. И больше вообще не вернешься в Эгга. Может, ты сейчас лучше поймешь, что Олав Харальдссон живет по законам христианства?
Сигрид ничего не ответила. Но подумала, что у Сигвата Скальда было больше шансов жениться на ней, чем у короля. Она обратила внимание на то, как глаза короля смотрели на нее, ясно, что он ожидал ответа.
— Да, мой господин, — сказала она и подняла голову.
Его голос был мягче, когда он заговорил:
— Я был рад увидеть тебя в церкви сегодня на заутрене. — И поскольку она не ответила, он добавил: — Ты впервые была в церкви?
— Нет. В Стейнкьере была церковь и священник во времена ярла Свейна.
— Ты крещенная?
— Нет, но Эльвир завещал мне перед смертью, чтобы я крестилась вместе с сыновьями.
Внезапно он бросил на нее острый взгляд.
— Эльвир был крещен?
— Господин мой, я сказала тебе об этом в Мэрине.
— Если он был крещен, почему не попросил о последнем причастии и исповеди?
— Он просил, но ему отказали.
Король вскочил, лицо его покраснело.
— Кто отказал умирающему в священнике?
Сигрид еще раз взглянула на Кальва Арнисона. Она сейчас могла бы отомстить Финну, его брату, который издевательски ответил на просьбу Эльвира об исповеди. Но Кальв был столь добр к ней, что она не испытала желания отомстить.
— Слишком много горя было в Мэрине, мой господин, — сказала она. — Мне кажется, будет несправедливо, если пострадает еще кто-нибудь.
Король сел и недоверчиво посмотрел на нее.
— В Мэрине все было справедливо, — произнес он. — Ты лжешь, потому что не знаешь, кто там собрался. — Он повернулся к Кальву. — Тебе придется подумать, как наказать ее. — Он снова обратился к Сигрид: — Ты обязана креститься как можно скорее. — Он жестом подозвал священника. — Йон священник преподаст тебе основы христианства, и ты должна внимательно выслушать, что он тебе скажет.
Когда король подал знак, что они должны удалиться, Кальв помедлил.
— Не найдется ли для Сигрид лучшей комнаты? — спросил он.
— Поговори с конюшим, — коротко ответил король. Он был явно в плохом настроении и рукой показал, что им следует удалиться.
— Подожди здесь! — сказал Кальв Сигрид, когда они вышли во двор. И она осталась одна со священником. Это был круглолицый человек небольшого роста. Разговаривая, он все время моргал.
— Ты что-нибудь знаешь о христианстве? — начал он. Говорил он с акцентом, и понять его было не легко.
Сигрид подумала, что священник, видимо, приехал из Англии.
— Немного, — ответила она.
— Расскажи, что знаешь!
Она, глядя прямо перед собой, быстро отчеканила те десять заповедей, которым ее научил Энунд в Стейнкьере.
— Отлично, — сказал Йон. — Еще что знаешь?
— Я знала, как исповедоваться, — произнесла Сигрид, — но забыла. И все же знаю, что на мессе священник является наместником Бога, когда раздает хлеб и вино от плоти и крови Христа, и что церковная служба есть повторение жертвы Христа, когда Он умер на кресте во имя людей.
Глаза пастора заморгали быстрее.
— Тебе немногому осталось научиться, — сказал он.
Сигрид не ответила, она очень устала. Она подняла глаза, услышав голос Кальва. Он шел по двору вместе с дородным мужчиной.
— Более подходящее место для Сигрид Турирсдаттер? — услышала она слова, сказанные толстяком, который рассмеялся и локтем толкнул Кальва. — Самое лучшее место для нее в твоей постели…
Кальв взглянул на Сигрид и рассмеялся вместе с толстяком.
— Я не против, но думаю, король не это имел в виду.
Сигрид почувствовала себя плохо. В глазах зарябило. Кальв подхватил ее, когда она начала падать.
— Ты больна? — ужаснувшись, спросил он.
— Ты знаешь, как со мной обращались, — сказала она, когда пришла в себя, но она-то знала, что не это являлось причиной ее слабости. — Я чувствовала себя плохо все утро.
— Ты ела? — спросил Кальв.
— Нет, — ответила она.
Конюший Бьёрн испытующе посмотрел на нее. Лицо ее вытянулось, и под глазами появились синяки.
— Ты не ела не первый раз после прибытия сюда, — сказал он. — Забери ее в кухню, Кальв, и проследи, чтобы она поела, как следует, иначе, боюсь, свадьбы у тебя не будет.
Сигрид чувствовала себя такой слабой, что больше обрадовалась, чем разозлилась, когда Кальв обнял ее и помог перейти двор.
— Тебе плохо, Сигрид? Или что-нибудь нужно? — Голос был любезным и услужливым, и Сигрид почувствовала благодарность.
Она лежала в поварне, куда перевели ее вместе с мальчиками. День был холодным, но от очага исходило приятное тепло. Потрескивание огня в очаге и запах свежевыпеченного хлеба доходил до нее, как благовест.
Она открыла глаза, лежала и смотрела на языки пламени, охватившие большой котел. Затем ее взгляд переместился на крюк, на котором висел котел и далее вверх на отверстие для выхода дыма, где дым встречался с солнечными лучами. Потом взгляд вернулся обратно на языки пламени, облизывающие черное дно котла. Они играли всеми цветами радуги, от теплого золотисто-красного до холодного сине-зеленого; словно лаская, извивались они и внезапно начинали трещать, взлетая ввысь.
Сигрид поднялась, опершись на локти, когда женщина, ухаживающая за ней, подошла с крынкой кислого молока.
— Ты откармливаешь меня, словно теленка на убой! — воскликнула она, но выпила.
Три дня прошло с тех пор, как она слегла. Кальв в тот день помог ей добраться до кухни, а потом для нее наступила темнота, и она ничего не помнила до тех пор, пока не очнулась, лежа на скамье.
Взгляд ее задержался на мигающих языках пламени, и она почувствовала, что желание жить снова медленно пробуждается в ней.
«Ты выносливее ивового прута!» — сказал когда-то, много лет тому назад, Гутторм Харальдссон. Однако несгибаемой она не была. Воля, которую она вновь ощутила после болезни, была непонятна для нее самой.
Ей было легче думать о прошлом. Ведь во время, когда она потеряла власть над собой, могло случиться непоправимое. Разговор, который она слышала на дворе, оказался последней каплей, переполнившей чашу; в этот момент исчезло само желание жить.
Может быть, потому и боролась она за сохранение разума, думала она, что ее принуждали разделить постель с этим Кальвом Арнисоном, которого она не знала и не желала знать?
В помещение с охапкой дров вошел раб. Он бросил дрова недалеко от очага и подложил поленьев в огонь. В воздух взлетели искры. Казалось, огонь на мгновение задержал дыхание, а потом вспыхнул с новой силой. Языки пламени начали свой танец вдоль поленьев; большие языки, как когтями, охватили дрова, мелкие стали подниматься ввысь к потолку, прыгая и стремясь попасть в отверстие для выхода дыма и выбраться к свету. И Сигрид показалось, что воля к жизни, пробуждавшаяся в ней, была подобна небольшому языку пламени. Она как будто смогла почувствовать его трепетное движение, сначала неуверенное, спадающее, тлеющее, а затем снова вспыхивающее ясным, спокойным пламенем.
