Игорь Лощилов - Отчаянный корпус
— Ваше величество, явите милость, не разлучайте любящих сердец. Аннушка только что изъявила согласие стать моей женой и ждала удобного случая, дабы испросить на то ваше всемилостивейшее соизволение.
Екатерина казалась удивленной. Почувствовав ее замешательство, Нащокин с жаром продолжил:
— Мы давеча поклялись друг другу в вечной любви. Заклинаю вас всем святым: добротою матери, сыновней преданностью, страстью первого чувства, не позволить нам нарушить сей клятвы. Без Аннушки нет мне жизни, и с нею никому другому жизни не будет.
Екатерина задумалась:
«Интересно, когда они успели сговориться? Вчера Аннушка ничего мне не сказала, неужто притворялась? Нет, не похоже… Должно быть, и впрямь только что на глазах у этого старого греховодника объяснились…»
— Иван Афанасьевич, — обратилась она к Дмитревскому, — у вас под носом молодежь амуры разводит, а вы вроде как не замечаете.
— Виноват, ваше величество, — артист сокрушенно развел руками, — глаза за носом не видят…
Екатерина недовольно сжала губы. «Ишь, умник, пословицей решил отговориться. Будто у меня на сей счет других не найдется. А и молодые хороши, восхотели ожениться, никого не спросясь. Нужно объяснить им, без чего остается тот, кто делает без спроса. Знать бы, как далеко у них зашло».
Нащокин уловил брошенный на него взгляд государыни и страстно воскликнул:
— Ваше величество, помогите нашей любви! Ведь вы сами были когда-то молодыми.
Ах, как не ко времени вырвалась эта фраза, будто гром среди ясного неба. Тень набежала на лицо императрицы — разве можно так громко напоминать всем о ее далекой молодости? Кстати, ей тогда в любви никто не помогал, наоборот, только чинили препятствия. А спешки так и вовсе не допускали. Но какова Аннушка! Как быстро дала согласие — наскоком, без розмысла, будто в омут головой. Глупое, несмышленое дитя! Ей неведомо, что государыня все наперед обдумала и об ее счастье позаботилась. Кадетик тоже хорош! Вырвался на волю и хвать что послаще. Такова нынешняя молодежь: не взращивать, токмо понадкусывать. Нет, милые мои, где не сеяно, там и жатвы не выйдет. Так, кажется, говорится? Или…
— Где не посеешь, там не пожнешь, — произнесла она вслух, — нам противны скороспелые решения. Представление закончилось, и пора приступать к танцам. Вы же, Степан Иванович, — повернулась она к Шешковскому, — готовьтесь к свадьбе. Ждем вашего приглашения и стихов. Надеюсь, вы смените музу и побалуете нас сегодня любовной лирикой.
Она направилась в танцевальную залу. Все потянулись за ней и, обходя застывшего Нащокина, старались как бы не замечать его. Аннушка открыла глаза, он осторожно усадил ее в кресло. Девушка, должно быть, не сразу вспомнила происшедшее и ласково улыбнулась. У Нащокина горло перехватило.
— Не кручинься, любовь моя, — еле-еле выговорил он, — клянусь, что не отдам тебя в грязные руки старика и прежде заставлю его обручиться со смертью.
Аннушка кротко вздохнула.
— Бог с тобой, Павлуша, что ты такое говоришь? Нельзя свое счастие на чужой крови замешивать. От судьбы и воли государыни никуда не денешься.
— Но что же делать? — отчаянно воскликнул Нащокин и обратился к стоявшему рядом Храповицкому: — Александр Васильевич, помогите, научите…
— Не говорить и не поступать, не подумавши, — живо отозвался тот в своей шутовской манере. Потом переменил тон и вполне серьезно добавил: — Могу помочь лишь при одном условии: точно выполнять то, что будет впредь мною сказано.
— О, клянусь в том своею жизнью и любовью!
— Тогда вверь девицу попечительству слуг, а сам готовься к новой роли.
Между тем веселье шло своим чередом и переместилось из-за столов в танцевальную залу. Она составляла одну из главных примечательностей дома Безбородко. Огромные хрустальные люстры на сотни свечей, отражаясь в зеркальных простенках и мраморных колоннах, образовывали живое, дрожащее марево. Торцевая стена, где располагался оркестр и хор певчих, была прозрачной, в нее заглядывали кущи зимнего сада, отчего вся зала казалась бесконечной. Капители боковых колонн были увиты зеленью и цветами. Они перекликались с искусно вырезанными травяными узорами над скамьями для отдыха.
За ними шел ряд раскрытых ломберных столов, к которым почти сразу устремились гости солидного возраста. А молодежь танцевала до упада. За торжественным полонезом следовала стремительная мазурка, чинный менуэт сменялся шумным галопадом, чопорный английский променад уступал место игривой хлопушке, потом шли альман, уточка, матадур, экосезы, в конце предлагался изощренный котильон, и все начиналось снова.
Время давно перевалило за полночь, императрица тишком уехала, но веселье было в полном разгаре. Хозяин восседал на помосте под искусно освещенным ребристым сводом в виде раковины и не проявлял никакой склонности к прекращению бала. Он послал за придворным поэтом и в ожидании предстоящей потехи оживленно беседовал с окружающими, в числе которых находился и его неизменный приятель.
— Как там наша девица? — поинтересовался он у Храповицкого.
— Пришла в себя.
— Ну, слава богу! И что за блажь нашла на государыню?
— У нее свои рассуждения: Шешковский стар и долго не протянет, со смертью по отсутствию наследников все его богатство жене перейдет. Так крестницу и облагодетельствует, заодно старика умиротворит — кругом получается польза.
— Польза пользой, а все же жаль бедняжку такому пауку отдавать.
— Жаль, ваше сиятельство.
— И помочь никак нельзя, государыня всегда упорствует в своих намерениях.
— Точно так, упорствует. А девица вас, между прочим, поминала. Одна, говорит, надежда на графа Александра Андреича, благодетеля моего.
— Но что я могу? Нешто государыню отговоришь?
— Никак не отговоришь, только девица того не знает. Одну надежду имеет.
Храповицкий обычно не бывал таким покладистым. Несмотря на разницу в положении между ним и графом существовали вполне доверительные отношения, в которых каждый имел право на собственное мнение. То, что приятель так безоговорочно с ним соглашался, вызвало естественные подозрения.
— Дразнишься, негодник! — бросил граф. — Говори, что удумал.
— Надобно убедить государыню, что Шешковский по немощи своей стариковской вступить в брак не способен.
— Ее убедишь, как же.
— А мы доказательства представим, наглядные.
— Эк хватил! Наша матушка столько наглядных повидала, что на шешковскую и глядеть не станет.
— Станет. Она сама назначила ему прийти на предмет проверки здоровья — хочет министром назначить.
Известие вызвало у графа неподдельный испуг:
— Да ведь нам тогда и вовсе от него житья не будет.
— В том и беда. Давайте-ка пошлем к нему поручика, что о девице хлопотал, с поручением привести старца в надлежащее состояние.
— Опасное дело! Если старик пожалуется…
— Ни за что не пожалуется, ручательство даю! Тем паче что приводить в состояние будем его же собственной методой.
Он склонился к графскому уху и прошептал ему нечто такое, что Безбородко подпрыгнул.
— Гарно придумано…
Однако через некоторое время природная осторожность взяла верх, и он засомневался:
— Государыня упряма, завсегда на своем настоит и свадьбу может отсрочить. Нужно что-то иное… Знаешь, какая у нее слабость?
— Об этом кто у нас не знает?
— Ты все об одном, греховодник! Главная слабость у всех рассейских правителей, да будет тебе известно, это страсть к сочинительству. Лишь взойдут, начинают писать: мемуары, исповеди, заповеди, трактаты, пиесы — бог весть что. Вникаешь?
— Вникаю, но без проникновения.
— Государыня за время своего правления чего только не написала, одних пиес не менее дюжины. Вот и нужно, чтобы нынешняя свадьба сопровождалась каким-либо ее собственным сочинительством, тогда она ни за что не отставится. Недавно, помнится, представлялась пиеса государыни про князя Олега, и там игралась свадьба, от нее и будем плясать. Костюмы и декорации, думаю, сохранились, сыскать нетрудно.
— А как насчет актеров? Времени мало.
— Актеров искать не надобно, все здесь. Кстати, вот один из них, — сказал граф, указав на Шешковского. — Ну-ка, диду, иды до мэнэ. Рад узреть счастливого жениха, поздравляю.
Тот приблизился и церемонно поклонился.
— Весьма тронут удовольствием вашего сиятельства.
— А как насчет оды? Учли пожелания государыни?
— Безмерно обласканный высочайшим вниманием, токмо и помышлял о том, чтобы удостоверить наличие иных, опричь венценосной орлицы, птиц дамского пола.
— Ну-ну, видел, как вы одну удостоверили… Что ж, давайте слушать. Тишина!
Храповицкий забегал по залу, приглашая гостей, и они поспешили к графскому помосту в предвкушении нового представления. Шешковский тем временем вынул свое творение из кармана и, вставши в позу, провозгласил:
