Ирвинг Стоун - Те, кто любит. Книги 1-7
В комнате, предназначенной для приемов и отделанной с большим вкусом, восседала Элизабет Куинси. Она тепло обняла Абигейл, они поверяли друг другу самое интимное, ибо из всего обширного клана Куинси обладали схожими характерами. Бабушка Куинси отличалась природным остроумием, которое впитала Абигейл, проводя каждое лето в этом приятном доме.
— Нэбби, дитя мое, ходят слухи, что новый молодой адвокат придет на обед. Ты слышала что-нибудь на этот счет?
— Нет, бабушка, ты знаешь, что папа не разрешает сплетничать в Уэймауте. Но я подозреваю, что дедушка слышал об этом.
— Да, действительно. Он надеется, что слухи не дойдут до твоей матери.
Они одновременно хихикнули: ведь дедушка Куинси всегда немного опасался своей дочери Элизабет.
Абигейл извинилась перед бабушкой и ушла, чтобы быть рядом с дедом, когда придет Джон Адамс. Он явился в библиотеку, одетый в алый чесучовый жилет поверх белой сорочки с оборками на воротнике и манжетах. Его светлые бриджи в обтяжку спускались ниже колен, а белые шелковые чулки блестели, подобно серебряным пряжкам на его туфлях. Его ноги были удивительно длинными и красивой формы. Очевидно, он приобрел такое одеяние для новогодней встречи. Его глаза блестели в предвкушении празднеств. Дедушка Абигейл поднялся из своего кресла.
— Джон Адамс! Приветствую вас в моем доме. Ваше лицо напоминает мне о тех годах, когда двадцать лет назад я потерпел поражение в борьбе за командование милицией. Ваш добрый отец, лейтенант Адамс, отказался служить под началом Джозефа Гуча, выгнавшего меня, и таким образом помог мне быть переизбранным на пост командующего.
Абигейл села на скамеечку у ног своего деда, а в это время присутствующие мужчины, известные в семействе Куинси под кличкой Лояльные Дикобразы, затеяли спор о последних попытках Англии держать под своим контролем торговлю колонии. Абигейл нравились политические дискуссии. С ранних лет она с удовольствием прислушивалась к ним.
— Нэбби, я всегда утверждал, что мужчина — политическое животное. Может быть, и женщина тоже?
— Дедушка, ты знаешь, что слово «мужчина» обозначает вообще человек, а это понятие включает и женщин. Я всегда верила в это, хотя мама утверждала обратное. Она говорит: мужчина есть мужчина, а женщина есть женщина, и они не должны вмешиваться в сферу деятельности друг друга.
— У твоей матери есть склонность обобщать. Но жизнь не состоит из серии жестких альтернатив: хороших и плохих, правильных и ошибочных. Нет ни сугубо мужского, ни сугубо женского мира. Они соприкасаются, переплетаются. Ее советы были, как правило, верны. Разве это лишало ее женственности?
К часу дня все, что стояло на длинном столе: мясо индейки и ветчина, оленина и говядина, консервированные фрукты, сливовый пудинг с подливой на коньяке, яблочный сидр и смесь вина с молоком, — было съедено гостями. Ричард и Мэри, Абигейл и Джон Адамс потихоньку ускользнули в сарай, где их ждали сани с упряжкой, нанятые Адамсом. Впереди сели Мэри и Ричард. Абигейл завернули в полость с ног до головы.
— Я обещал твоему отцу, что не простужу вас.
— Вы всегда так предупредительны?
— Всегда, когда это доставляет удовольствие. Мне не нравится та часть пуританского учения, которая гласит, что человек более всего счастлив, когда несчастен.
— Но однажды вы признались, что обладаете способностью делать себя несчастным.
— Сегодня, мисс Абигейл, я еретик, жаждущий мирских удовольствий. Я ждал этого момента с тех пор, как принес присягу в Верховном суде Бостона и открыл свою первую контору в доме, доставшемся мне от отца.
Она заметила в его голосе волнение и горделивую нотку.
От дома Куинси до Брейнтри поездка была короткой, всего пара миль. Они остановились перед домом семейства Адамс, завещанным Джону. Другой дом занимали его мать и два младших брата. Абигейл знала эти два дома, в народе их называли «ящиками для соли». Затененные развесистыми вязами и дубами, они стояли под углом друг к другу на расстоянии нескольких метров у подножия Пенн-Хилла на дороге от Уэймаута к Бостону.
Джон открыл новую покрашенную дверь, а Ричард отвел лошадей в стойло. Молодые женщины вошли в дом.
— Ой, как красиво! — воскликнула Абигейл.
— Я надеялся, что вы так и подумаете, — тихо сказал Джон. — Я врезал новую дверь, чтобы клиенты могли приходить и уходить, не тревожа домочадцев.
Мэри прошла через контору в гостиную, Ричард присоединился к ней. Абигейл оставалась в конторе с Джоном, прислонившимся к двери, которую он запер за собой. Он смотрел на нее, не отрываясь. На какой-то момент ее внимание было поглощено помещением конторы, показавшимся ей единым и цельным. Она чувствовала, что эта большая комната с невысокими потолками, которой уже целый век, с побеленными стенами, старыми балками, тяжелыми дверьми и отциклеванным полом из планок произвольной длины, с глубоким кирпичным, хорошо очищенным камином отражает надежность и безупречность восстановившего ее человека. Это была, вне всякого сомнения, рабочая комната, письменный стол и приставка к нему были завалены памфлетами, газетами и листами бумаги, исписанными аккуратным почерком Джона Адамса.
— В старом доме, пока не сделали пристройку, это была кухня, — объяснил он, когда Абигейл встала перед камином.
Он открыл ящик для дров, положил два полена на теплую золу от утренней растопки. Сухие дрова тут же заполыхали, наполняя низкую комнату с потолочными балками теплом и светом. Перед камином стоял продолговатый стол с оловянными стаканами для свечей и перьев. По обе стороны стола размещались стулья с изогнутой спинкой, предназначенные для клиентов, а у противоположной стены письменный стол Джона со стопкой справочников и сдвижной деревянной шторкой, за которой Джон складывал свои бумаги и записные книжки. С грубо обтесанной балки свисала стеклянная масляная лампа. По всей стене за письменным столом стояли книжные полки, сделанные из той же темной древесины черешни, что и мебель. Это было единственное помещение, которое он обставил, а сам продолжал жить с матерью и двумя братьями в доме, где родился.
Она подошла к письменному столу, беря одну за другой книги, читала вслух их названия: «О духе законов», «Правовые институты Рима», «Толкование по Юстиниану».
— Мои профессиональные инструменты, — произнес Джон.
Она перешла от стопки юридической литературы к полкам с книгами общего характера. Многие названия она знала, а некоторые сочинения прочитала, но не на языке оригиналов — латинском и греческом, как Джон Адамс: Вергилий, Сенека, Цицерон, Гораций, Гомер.
— У вас хорошая библиотека.
— Это моя первая потребность. Но посмотрите, какие большие провалы во всех областях — не только в праве и политике, но и в истории, философии, теологии.
— Примечательна разница между вами и моим отцом. У вас целая стена книжных полок…
— Я сам сделал их, — прервал он. — Я неплохой столяр. А когда-нибудь стану достойным хозяином десяти акров, оставленных мне отцом.
— …в то время как мой отец никогда не добавляет полку в своей библиотеке, — продолжала она, игнорируя его замечание, — пока не приобретет книги, которые будут на ней размещены.
— Потому что он может заполнить весь дом полками, а я не могу. Мне приятно, что вам понравилась моя контора.
Впервые она почувствовала, что можно ожидать от ее собеседника. Где-то в тайниках своего ума она думала о нем как о малозначительном человеке. В тех небесных мечтах о своей будущей любви, о которой грезит молодая девушка, она видела и представляла мужчину, возвышающегося над ней. В своей юридической конторе, среди книг, записей, бумаг, Джон Адамс был властелином. Есть множество путей к тому, чтобы стать великим или никудышным. Она была благодарна хозяину за то, что смогла осознать это.
— Мне очень нравится ваша контора. Я просто взволнована. Странным образом она… больше выражает вас, чем вы сами. — Она подняла глаза на Джона, сидевшего на краешке стула, и робко спросила: — Я вас не обидела?
— Я просто удивлен тем, что кто-то может видеть столь ясно мое нутро.
— Я не претендую, что вижу вас насквозь.
— Мисс Абигейл, вне стен этой комнаты я веду пустопорожние разговоры и выпячиваю грудь, иначе говоря, изображаю себя честолюбцем. Порой я презираю себя за то, что удивил людей своей самоуверенностью. — После длинного монолога он сделал вдох и наклонился вперед. — Но здесь, в этой комнате, я один, у меня работа, в которой сталкиваются мышление и творчество, различные по времени и пространству. Знаете, что сказал Платон? «Учение очищает душу». Я хочу изучить все, что известно о праве и истории цивилизации, а также то, чем на самом деле должна стать юриспруденция. Здесь я спокоен. Но бывают трудные моменты, когда я не могу удержать перо в руке.
