Алексей Бакулин - Скрытые долины

Алексей Бакулин

СКРЫТЫЕ ДОЛИНЫ

ОБРАЩЕНИЕ К НАСТОЯЩЕМУ НЬЮКАНТРИ

Да, я использовал твоё старое прозвище. От всей души надеюсь, что ты простишь меня за это. Все, кто тебя знает, без труда поймут, что к герою данной повести ты никакого отношения не имеешь.

Той, которая созерцает

розовые лилии

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Прежде, чем взяться за мой рассказ, прочите, пожалуйста, отрывок из «Глаголицы», древней поэмы, найденной Олегом Новосёловым и переведённой на русский язык двумя неизвестными мне людьми. Олег Васильевич Новосёлов, знаменитый редактор журнала «Сумрак». Он втянул меня в неприятную историю, а история-то сама началась из-за этой древней — якобы! — поэмы. Я, собственно, ещё не решил, подлинник это, или стилизация под некий доисторический эпос. Судя по тому, какие страсти вокруг неё разгорелись, можно предположить, что «Глаголица» — подлинник. Впрочем, не утверждаю. Так или иначе, предлагаю вам прочесть первые её страницы и честно предупреждаю, что никакой связи с дальнейшим рассказом вы в них не найдёте, разве что…

ЗАЧИН ПОЭМЫ «ГЛАГОЛИЦА». ГЛАГОЛ НАЧАЛЬНЫЙ — ПОХИЩЕНИЕ УНЫ

О тех временах, когда у Дармы родились Яр и Ягга — близнецы.

Дарма-Бык выкрал широкоглазую Уну, дочь Волода и Суры.

Прекрасная Уна — красотою затмившая мать, Суру Прекрасную, но не затмившая мудростью мать, Суру Премудрую.

И Премудрая Сура от любви к дочери забыла мудрость свою: мало учила дочь, мало внушала ей девичьего страха. Говорила Сура: «Где жених для Уны? Не родился мужчина достойный, никто не осмелится свататься к ней. Я буду сто лет выбирать жениха для любимой дочери, я не стану спешить: за сто лет не померкнет краса моей Уны, сто лет будет ждать она суженого».

Думала Уна: «Как буду ждать я сто лет? Где мне столько терпения взять? Зачем хранить красоту? Братья найдут невест, и найдут сестёр женихи, а Уна останется в доме отцовском, как несмышлёный младенец! Сёстры будут рожать сыновей, братья будут играть с дочерьми, а я, сама как младенец, под надзором отца, в услуженье у матери буду день за днём ожидать того, кто ещё не родился!..»

Слава Уны прошла по землям сынов Рада. Матери говорили: «Моя дочь так хороша! прекраснее Уны!» Женихи говорили девам: «Ты красивее Уны самой!» И девы досаду копили в сердцах, ибо знали, что с Уной им не сравниться.

И Дарма слышал про Уну. Он говорил: «Вот, я остался один. Где жена моя? Что ищет она, уйдя от меня? Мы схоронили с ней близнецов — возлюбленных Элу и Эли, — не долго жили они. Элу-младенца ужалил змей, — первым из рода людского, первым из Радова рода ушёл он в вечную тьму, в страшную бездну, где в сумраке вязком души людские, как чёрные тучи висят, ожидая конца бесконечных лет. Возлюбленный Эла туда ушёл и милая Эли ушла — не намного пережила она брата. Тогда почернела душа их матери, скрылась жена моя от людей, и где искать её буду? Не стану её искать, поеду свататься к Уне. Я — сильнейший из рода людского, мне не откажет Волод, сын Абида: он младше меня, он должен послушаться брата!»

Вот пришёл Дарма Великий с Нила на Синее море.

Синее море — счастливое море, вечно дышит оно прохладой на зелень дремучих лесов, обступивших его берега; вечно блистает оно под горячим солнцем, серебрится от необозримых рыбьих стай, и жирных гусей стада от берега к берегу его покрывают. В Синем море вода сладка, не знает она океанской соли; вволю пьют эту сладкую воду дикие кони Волода.

Волод, владыка коней, покоривший Синее море, хозяин морской, муж Суры Прекрасной, дом свой выстроил на холме, против моря. Дом из тяжёлых кедровых брёвен хитро украшен резьбою, широки его окна, крыльцо высоко, а над крышей — конь деревянный, чтобы знали потомки Рада — здесь живёт Владыка коней, хозяин морской Волод.

— Здравствуй, Волод, — Дарма сказал. — Здравствуй прославленный сын Абида Прекрасного! Дочь свою в жёны отдай мне, отдай Уну-Звезду! Знаешь ты, что ныне я без жены остался, трудно мне жить, горько думать о детях умерших.

— Здравствуй, Могучий Бык, здравствуй, Дарма, вернувший нам слово! — ответил огневолосый Волод, морской повелитель. — Ты мой гость дорогой, но Уну тебе не отдам: любимую дочь не погублю замужеством злым. Разве жена твоя умерла? Разве ты овдовел? Не сам ты ли выгнал супругу свою, осердясь на гибель детей? И вот — ты снова жениться задумал? Только дети Киана древле имели по несколько жён, — и вместе с жёнами ныне лежат под глиной потопной!..

— Дарма Рогатый! — сказала Сура. — Уны тебе не видать, красной шкуре твоей не тереться о девичью белую кожу! Ты ловок плясать под бубны, ты ловок бычков за рога пригибать к земле, но твоя голова слабее, чем руки, а сердце суше, чем старая кость. Ты совершил недолжное: ты слово отцов нам вернул, то слово, что было запретным для Радова племени!

— Разве я сделал дурное, слово вернув? — Дарма сказал. — Как бы мы говорили сейчас, не верни я древнее слово роду людскому?

— Чем говорить с иными, — лучше молчать! — Сура сказала.

— Не прав ты, могучий Волод! — Дарма сказал. — Разве нам запретили иметь по несколько жён? Как запретил и когда? Я не помню такого. И как быть зрелому мужу, если жена от него ушла? Ушла, не оставив потомства! Велено людям: плодитесь и размножайтесь! Но неплоден отныне род Дармы-Быка: нет со мной рядом жены, — как исполню закон? Вот подумай о чём: есть нам закон плодиться, и нет закона знать лишь одну жену!..

— Дарма! — Волод сказал. — Разве прилично мужам спорить друг с другом часами? Ты сказал своё слово, — и я своё слово сказал. Если хочешь продолжить беседу — начни говорить о чём-то ином, а сватовство оставь. Гостя, прошедшего долгий путь, не прогоню от порога, — только об Уне забудь.

— Так неужели я, — Дарма сказал, — плох для маленькой Уны? Я — старший сын могучего Кама, все мои братья под властью моей, меня почитают Абида сыны, Шиновы дети меня уважают. Слово, звучащее в доме моём, тотчас услышат во всех жилищах рода людского! Где найдётся равный мне на земле?

— Не знаю, найдётся ли равный, — Сура сказала. — Пожалуй, такого трудно найти. Младший сын моей младшей сестры, тот для которого главная радость — игрушки, — и он превосходит тебя величием сердца и силой ума! Где же найти тебе равного? Дарма Рогатый, ступай на Нил! Муж мой, славный Волод, слишком великодушен, чтобы прогнать тебя: я за него это сделаю — жёнам простительна неучтивость.

Бурыми стали от гнева красные щёки Великого Дармы. Молча склонил он голову и прочь побежал от Синего моря. Но не хотел уходить он с пустыми руками. Видел Дарма, как из широких окон просторного Володова дома, милые Уны глаза следили за ним. Видел Дарма эти глаза и понял девичье сердце, и радостно стало ему. Тихо ступая, не оставляя следов, вошёл он в дремучий лес, забрался на древний кедр, укрылся в шёлковой хвое.

Ждёт Дарма день, ждёт другой, вот и седмица прошла, вот и другая за нею следом… Дарма прячется, Дарма ждёт, Дарма боится дышать, боится двинуть рукою: знает он, что Волод — чуткий охотник и слышит каждый вздох в лесу своём заповедном. «Это дышит не рысь, — скажет Волод, — это дышит не лось, не медведя дыхание гулкое, не зайца вздох неприметный, — так сопит человек, — злой человек и жадный, решивший забрать чужое — только он так сопит ноздрями своими бычьими. Верно Дарма укрылся в лесу!»

Дарма не ест, Дарма не пьёт, он стережёт добычу, — не лань, не оленя, не волка: Уну ждёт Дарма Рогатый. Десять дней прошло — Уна отправилась в лес. Тихо, бесшумнее рыси, Дарма слезает с кедра, тихо крадётся за Уной беспечной… Вдруг обернулась дева, увидела Дарму — муж, подобный быку, стоит перед нею. Без бороды лицо его тёмное, кожа красна на груди, — как не похож на отца — на Волода!.. Как на братьев её не похож!.. Где увидишь такого мужа среди сынов Абида? Где найдётся подобный?

— Что же ты, Дарма, застыл? Или ты испугался Уны? Или боишься гнева отца моего? Или мать не хочешь обидеть? Мне говорили, что Дарма-Бык никого на земле не боится: все склонились пред ним!.. Что же ты испугался Уны?

Лёгким движением Дарма хватает деву, бросает к себе на плечо, бесшумно бежит через лес, к дальнему берегу моря, где укрыта его ладья; вот он по морю скользит в своём тростниковом чёлне, держит путь на запад, в устье великой реки, туда, где живут его сёстры…

Лебедем белым по синей воде чёлн тростниковый скользит, пугая жирных гусей. Нос его выгнут шеей лебяжьей, парус его — точно крыльев размах… И спокойно глядит прекрасная Уна на краснокожего кормчего, — юная Уна, птица морская, лёгкое облако, жаркого лета звезда. Что ей отец, великий Волод, что мать, премудрая Сура? Широкоглазая дева сама себе выбрала путь, и великан краснокожий дороже ей жизни в родительском доме просторном у Синего доброго моря. Не знает дева, что ждёт её завтра, какие слёзы, какие болезни, какие страданья ждут. Светит солнце, и море спокойно, и ловко правит чёлном великан краснокожий, и улыбается ей, и поёт небывалые песни, странные, звучные, резкие, как не пели ни мать, ни отец, — и никто из Абидова рода.