Юлия Белова - Житие святого Алибо

Юлия Рудольфовна Белова

Житие святого Алибо

«…оному же барону, погрязшему в грехах, словно в гнилостном болоте, явилась под покровом ночи Королева Небес и своими слезами омыла душу грешника. И оный Алибо, познав сладость раскаяния, наложил на себя суровую епитимью…»

Лето 1261 от воплощения Спасителя нашего выдалось на редкость благодатным, в том смысле, что дождей пролилось ровно столько, чтобы напоить землю и даровать людям богатый урожай, а тепло не перешло в ужасающую сушь, от которой все растущее сохнет на корню. Однако, глядя, как поднимаются хлеба и наливаются соком плоды в садах, как тяжелеют виноградные гроздья и зеленеют грядки в огородах, добрые крестьяне лишь озабочено качали головами и горестно скребли затылки. Ибо что пользы в щедрости земли, если мало надежды собрать урожай и заполнить им закрома? Что проку в тяжких трудах, если доблестная рыцарская конница топчет поля, не разбирая, принадлежат ли они врагу или союзнику, а расторопные слуги благородных воителей тащат со двора всякую снедь, торопясь порадовать знатных господ? Воистину, может ли кто вспомнить год без напастей? Если не дожди, так засуха, не засуха, так мор, а не мор, так кровавая распря.

Впрочем, галльское королевство вряд ли сильно отличалось от других земель.

Распря того памятного года не была чем-то из ряда вон выходящим. Младшие братья короля — не все, правда, а лишь двое — ополчились с оружием на брата и сюзерена, и после жестоких сражений хищные звери и птицы пировали на разоренных полях, да так, что после изобильной трапезы теряли от переедания способность двигаться. Должно быть волки и стервятники были единственными существами, что могли радоваться кровавой жатве, ибо правые и виноватые мало чем отличались в этой войне, одинаково предаваясь грабежам, убийствам и насилиям.

И все же было еще одно существо, которое имело все основания радоваться междоусобице. Звали это существо бароном Алибо из Королевского Пожарища, как по непонятной причине именовался баронский замок. Было Алибо от роду двадцать девять лет, он был крепок как бык, свиреп, словно голодный кабан, и громогласен будто трубы иерихонские. Алчностью барон не уступал монахам ордена Псов Господних, похотью — целому табуну диких жеребцов, страстью к винопитию превосходил всех скифов, что некогда оных жеребцов укрощали, а по части сквернословия превзошел неотесанных аллеманов. Даже странно, что при всех этих блестящих качествах слава о бароне не вышла за пределы его владений и владений его ближайших соседей. Но уж тем, кто барона знал, приходилось несладко. Одно появление Алибо вгоняло его крепостных в состояние животного ужаса, да и благородные рыцари, что соседи, что собственные вассалы опасались доблестного барона, а если отбросить всякие россказни о том, что «рыцари не знают страха», то и вовсе боялись. И имели на это все основания.

Распри барон из Королевского Пожарища любил. Правда, вовсе не те, что бушевали в то лето на севере Галлии. Долгие походы, изнурительные сражения, тяжелые доспехи — все это было не для него. Барон Алибо обожал вести собственные войны, совершая набеги на владения соседей. Набеги, в коих он мнил себя великим полководцем, угоняя крестьянский скот, обирая сады и виноградники и вытаптывая посевы. Случалось, поползновения барона на чужие владения встречали отпор, однако чаще соседи лишь разводили руками на бесчинства Алибо, ибо вассалов у барона было больше, владения обширней, а замки крепче. И однако же при всем своем преимуществе перед соседями Алибо нимало не стыдился столь сомнительных с точки зрения рыцарской чести поступков, как набеги на владения, чьи хозяева пребывали в отсутствии.

Как в то памятное лето.

Башню и деревеньку с угодьями барона Ришара из Старого Замка Алибо захватил без всякого труда. Сам ограбленный владелец, а вместе с ним и большая часть его вассалов, не могли защитить свои владения, ибо уже больше месяца находились в королевских войсках, сражаясь против мятежников. Своим отсутствием они лишили Алибо одного из любимейших развлечений — хорошей драки, но зато предоставили другое — возможность прибрать к рукам то, что плохо лежит. Строго говоря, владения, захваченные Алибо, решительно не стоили того, чтобы ломать из-за них копья. Это для барона Ришара потеря деревни с угодьями, да и полуразвалившейся башни, могли считаться серьезным убытком, в конце концов ограбленный никогда не мог похвастаться богатством или хотя бы достатком, но для Алибо приобретение не представляло ни малейшей ценности, ибо его собственные земли были гораздо обширней и бесспорно плодородней, не говоря уж о том, что два его замка и сторожевая башня просто расхохотались бы (если бы камни умели смеяться), случись им полюбоваться на ветхую башню, захваченную бароном.

И тем не менее Алибо полагал, что имел все основания совершить набег. Во-первых, чтобы не застаивалась кровь в жилах, ведь после бранных подвигов и вино кажется хмелее, и девки слаще. Во-вторых, барон просто не мог удержаться, чтобы не попробовать округлить свои владения (хоть на длину вытянутой руки, а все приятнее). И в третьих, хотя это обстоятельство вряд ли являлось для барона последним, он считал своим долгом проучить наглого выскочку, безродного щенка, чей прадед-крепостной получил рыцарское звание и титул лишь за то, что обломал свою дубинку о головы незадачливых разбойников, каковые по глупости попытались ограбить заблудившегося на охоте короля. Хотя в порыве праведного негодования барон и мог многое приврать, история предка Ришара была совершенно правдива. Разве что Алибо имел обыкновение изрядно преувеличивать низкородность своего соседа. Все же пусть по происхождению прадед Ришара и принадлежал к подлому люду, в поте лица своего добывая пропитание, он никогда не был ничьим крепостным. Но для Алибо подобные подробности не имели никакого значения, он вообще презирал всякого, чей род был хотя бы на десятилетие моложе его собственного.

Случай же с Ришаром был и того хуже. Виданное ли дело, этот нищий ублюдок (по мнению благородного барона всякий простолюдин был ублюдком, и забавы самого Алибо давали ему все основания для подобных утверждений), только-только унаследовавший владения от своего ублюдка-отца, посмел бросить ему, Алибо из Королевского Пожарища, вызов. Когда он как-то утром в самом лучшем расположении духа решил позабавиться с подвернувшейся ему девкой (развлекался он как раз во владениях Ришара, что же до дурехи, так та по подлости своей подняла такой вопль, будто ее собирались резать), этот самый нищий, пользуясь тем, что при Алибо не было дружины, а лишь два пажа, оруженосец и семеро слуг, посмел напасть на высокородного барона и сорвать ему все веселие.

От такой дерзости барон не мог прийти в себя даже по прошествии года и теперь бурно радовался, что ссора короля с братьями так ловко подставила Ришару ножку. И его веселье с каждым днем делалось все необузданней, ибо время шло, а ограбленный барон не возвращался. Положим, в этом то как раз не было ничего удивительного, война не кончалась, а Ришар не был высокородным герцогом, чтобы по собственной прихоти покинуть лагерь короля. Интересно было другое. Через некоторое время до Алибо дошли слухи, повергшие его в несказанный восторг. Оказывается, наглый щенок, извещенный женой о потере части владений, обратился-таки с жалобой к королю, но сделал это в недобрый час. Доблестный король Рауль III, опечаленный смертью своего исповедника, который по неосторожности приблизился к полю битвы и был втянут в сутолоку боя, где и был затоптан то ли своей, то ли вражеской конницей, не желал слышать ни о каких распрях, кроме распрей с собственными братьями, и не собирался утруждать себя никакими заботами, кроме суда (пока еще проблематичного) над ними же. В крайнем раздражении он посоветовал Ришару самому разбираться со своим обидчиком — по окончании войны, само собой — и даже что-то добавил о навязчивости безродных выскочек. Последние слова короля пролились бальзамом на душу Алибо. Все же и король понимал, как поторопился его предок, даруя титул какому-то смерду!

На радостях барон закатил такой пир, что от здравниц в честь Рауля III содрогались своды пиршественного зала, а от количества выпитого вина двоилось и троилось в глазах. Человек умеренный и благочестивый мог бы захмелеть от одного духа, витавшего вокруг Алибо, но хотя барон выпил чуть ли не больше всех своих сотрапезников, он еще держался на ногах и даже совсем не качался. Напротив, его просто переполняли силы, родной замок, далеко не маленький, казался тесным, а мир подвигов там, за воротами, настоятельно звал к себе. И барон Алибо из Королевского Пожарища не мог не ответить на этот зов. Оттолкнув тяжелой рукою подбежавшего пажа, он двинулся навстречу приключениям и великим свершениям. Не пешком, конечно. Хотя он и чувствовал в себе такую мощь, что не затруднился бы в два шага обойти все Галльское королевство, он всегда помнил рыцарские привилегии, не последней среди которых является право благородного человека ездить верхом. Бедный конь, совершенно ошалевший от густого винного перегара, окутывавшего барона, и чуть не сплющившийся, когда гордый воитель стиснул его бока могучими ногами, отчаянно заржал и бешено рванул вперед, снеся по дороге ворота конюшни. Приключения начались.