Станислав Блейк - Кровавые сны

Станислав Блейк

КРОВАВЫЕ СНЫ

Эгмонт. Твои поступки делают неизбежным зло, которого ты страшишься.

Оранский. Идти навстречу неотвратимому злу разумнее и смелее.

«Лучше плюнуть в лицо безбожному королю, чем повиноваться его велениям».

Пролог

«Сегодня мы не умрем, хвала святому Николасу», капитан Якоб ван Бролин вознес про себя молитву, прислушиваясь всем существом к шепоту такелажа. Ветер поднимался, крепчал. Холодок едва ощутимо лизнул его щеку и шею — значит направление ветра сметилось на румб, возможно, два. Матросы, которых он немилосердно заставлял с утра выдраивать шканцы, еще ничего не заметили. Вот-вот они, дошедшие до отчаяния, пошли бы на бунт, это все равно ничего не меняло в тропический штиль, просто смерть пришла бы ко всем немного раньше. Шкипер «Меркурия» приказал отнести в каюту тазик морской воды, мыло со смолой полыни и помазок, — ритуал ежедневного бритья капитана внушал команде, что ничего необычного не происходит, и они вовсе не балансируют на грани жизни и смерти от жажды. Стоило посмотреть в глаза этих обреченных было моряков, когда перед спуском вниз ван Бролин небрежно скомандовал брасопить реи, постоял, оценив точность выполнения у одной мачты, а тем, кто брасопил другую, пришлось подсказывать, когда остановиться. Паруса хлопнули, раз, другой, третий, хватанули, наконец, ветер, и команда не удержалась от радостных воплей. Ими шкипер «Меркурия» пренебрег: три месяца без захода в порты, от штиля к штилю, людей можно было понять.

Два года назад сорокалетний зеландский капитан похоронил жену, которая четырежды рожала, но ни один из детей не дожил даже до трехлетнего возраста. Потеряв надежду заиметь наследника, Якоб ван Бролин ценил свою жизнь ниже любого из моряков собственной команды — большинство из них кто-то ждал во Флиссингене. Впрочем, у шкипера еще оставалась недавно вышедшая замуж сестра, о которой за последние годы он отучился думать, как о части своей семьи.

Лишь книжка «Похвала глупости» Эразма Роттердамского, как единственный старый друг, скрашивала грустные дни Якоба ван Бролина. Он даже не стал закрывать ее, когда юнга, Виллем Баренц, подобранный капитаном наполовину сирота с острова Терсхеллинг, вдруг заорал изо всех сил своих десятилетних легких:

— Земля! Земля!!!

Прибежал взволнованный помощник:

— Капитан! Земля в одном румбе слева по курсу!

Он прочитал вслух, ровным голосом, без интонации, сразу переведя на голландский:[1]

— У дурака, что в сердце скрыто, то и на лбу написано, то и с языка срывается, — поместил закладку из панцыря черепахи между страниц, закрыл потрепанный томик, поднял на помощника взгляд светло-серых глаз. — Я ведь еще не настолько оглох, чтобы не слышать воплей юнги из корзины.

И вновь погрузился в неспешное чтение. Любой член команды «Меркурия» был убежден, что шкипер знал заранее о ветре, наполнившем паруса, знал, что встающая на горизонте горная гряда с неизбежностью станет плодородным зеленым островом с множеством прохладных ручьев и пресных озер.

— Ламмерт, ступай с лотом на фок-руслень, — капитан ван Бролин появился на шкафуте, когда «Меркурий» уже входил в широкий залив. По бокам стали видны барашки волн, разбивающихся о рифы или камни у берегов. — Убрать нижние прямые паруса!

Моряки слаженно бросились выполнять команду.

— Дна нет! — крикнул Ламмерт, серьезный, голенастый, как цапля над водой, сходство увеличивал длинный нос и клочья светлых волос, торчащих сзади из-под выцветшей банданы.

— Не переставай бросать лот! — капитан поднялся на шканцы, вглядываясь в прибижающийся берег, в залив и высокий горный хребет, покрытый лесами. Солнце понемногу опускалось к морскому горизонту за кормой «Меркурия».

— Девять саженей! — крикнул матрос.

— Убрать марселя на гроте! — скомандовал ван Бролин.

Под одним фок-марселем «Меркурий» медленно приближался к песчаному берегу. Прилив сейчас или отлив — от этого зависело многое.

— Восемь саженей!

— Вижу бревно, — крикнул сверху глазастый юнга, — оно движется от берега! Уверен в этом!

— Спасибо, Виллем! — шкипер поблагодарил смышленого юнгу, который не забывал уроков. Значит, сейчас отлив, и можно не волноваться.

— Семь саженей!

«Меркурий» шел прямо по центру залива, зеленые джунгли постепенно приближались, так что можно было разглядеть уже отдельные деревья.

— Похоже, остров необитаем, — отметил очевидное помощник. — Во всяком случае, не видно дымов и прочих следов людей.

— Шесть и три четверти!

— Отдать якорь! — скомандовал Якоб ван Бролин.

Вахта кинулась убирать паруса, якорный канат затарахтел в клюзе, ветер и отлив развернули «Меркурий», и он замер, как приветствие из Нижних Земель и Европы берегу острова или незнакомому континенту. Приветствие, оставшееся без ответа.

— Шлюпку на воду!

Вахтенные моряки с завистью смотрели на тех, кто отправляется на берег вместе с капитаном — вот-вот они напьются свежей воды, нарвут фруктов и, если повезет, добудут свежую дичь. В шлюпку спустили четыре аркебузы, пустые бочонки для воды, матросы обвешивались пороховницами, ножами и тесаками.

— Виллем, мою шпагу и пистолеты! — распорядился Якоб ван Бролин. — Ты тоже отправляешься с нами.

Мальчишка едва не завизжал от восторга, стремглав бросаясь выполнять поручение.

Он разменял пятый десяток, но так и не научился скрывать радость, впервые ступая на берега, которых еще не касалась нога европейца. Это было самое захватывающее в жизни ощущение, и таким оно оставалось, когда все уже напились из ручья, в котором игрались маленькие рыбки, и двинулись на поиски сьедобных плодов земли, животных и следов человека. Тропический лес изобиловал птицами в роскошных перьях, насекомыми и цветами, но приказ капитана был не стрелять в мелкую дичь, а попробовать найти каких-нибудь свиней, коз или оленей.

Пока ничего подобного морякам не повстречалось, и они разошлись в пяти направлениях, договорившись вернуться к ручью с пресной водой, возле устья которого оставили шлюпку, перед закатом. Бездетный Якоб ван Бролин, пользуясь капитанскими привилегиями, пошел с Виллемом, которого успел полюбить за живой и пытливый ум. Прогулка по лесу давала возможность рассказать мальчику о растениях и животных, которых встречал шкипер в своих многочисленных морских странствиях, об обычаях других народов, ритуалах, верованиях, еде и оружии. Для десятилетнего паренька, выросшего без отца, это были восхитительные моменты, пожалуй, лучшие в его короткой и нелегкой жизни.

Внезапно Виллем Баренц замер, вслушиваясь в странный шум, который приближался к ним из леса. Слух капитана ван Бролина был настроен на музыку ветра, волн и такелажа, поэтому он обратил внимание на встревоженное лицо мальчугана, и лишь после этого обернулся к зеленой чаще, из которой вдруг вылетела черная молния, едва смогла остановиться на виду у людей, и превратилась в стройную молодую пантеру. Ни опытный ван Бролин, ни, конечно, маленький Баренц, никогда не видели столь грациозного и прекрасного создания. Кровь из нескольких ран стекала по бокам животного, будто чьи-то огромные зубы ухватили пантеру, собираясь пережевать, но в последний момент выпустили.

— Киска, киска, — почему-то шепотом позвал мальчик.

Капитан ван Бролин проверил, как вынимается из ножен короткая шпага, затем сноровисто засыпал порох в оба пистолета, забил два пыжа и загнал в стволы свинцовые шарики пуль. Это было все, что он мог сделать. Его люди должны были услышать пистолетные выстрелы и поспешить на помощь, а до этого следовало какое-то время продержаться самому.

— Стань мне за спину, юнга, — отрывисто скомандовал капитан Якоб.

К его удивлению, пантера не удрала, как поступило бы любое животное на ее месте, а вздыбила шерсть, зашипела, свирепо глядя в сторону леса, и выгнула окровавленную спину. Шуршащие звуки все нарастали, отражаясь от деревьев и земли, что-то невидимое приближалось к ним, раздвигая лианы и травы. Неясная тень прочертила джунгли, и вокруг них разом стало темнее.

Капитан Якоб ван Бролин взвел курки, поднял пистолеты и стал читать «Credo»,[2] готовясь встретить угрозу, как подобало моряку из Нижних Земель.

Глава I,

Лицо женщины в свете догорающей свечи всегда выглядит красивее, чем при ярком свете солнца. Но Хильда и в обычном освещении была хороша, а лежащая на спине среди смятых простыней, с бесстыдно выставленными вверх бледно-розовыми сосками, выглядела просто обворожительно. Эти моменты глава трибунала инквизиции Кунц Гакке особенно любил, они вызывали в нем сладкую дрожь, томление, мурашками сбегающее по спине, вызывающее сладострастный зуд в промежности. Кунц провел рукой по лицу женщины, по щеке, откинул ее светлые волосы, закрывшие ухо. Фламандка схватила его руку, покрытую шрамами от ожогов, и стала лизать эти шрамы розовым языком.