Джон Бёрджер - Блокнот Бенто
Как пользоваться этим советом в наши дни?
Ответа у меня нет; есть лишь догадка, запинающаяся, как всякая история, которую еще предстоит рассказать.
Я хочу сравнить два случая, когда мне довелось присутствовать при танцах, в которых участвовало большое количество людей, Оба события произошли неделю назад в альпийской долине, на расстоянии нескольких километров друг от друга.
Первый раз праздновали свадьбу: невеста из Алжира, жених из Марокко. Мы, друзья матери невесты, которая нас пригласила, были единственными европейцами среди присутствующих, Собралось 150 человек гостей, Все они по этому поводу оделись нарядно, особенно эффектно выглядели женщины; ведь в браке допускаются – или требуются – причуды.
По традиции в день свадьбы молодые, как бы скромны они ни были, сидят на сверкающих тронах. В ритуале подобных свадебных церемоний главную роль играют женщины, Женщины всех возрастов, от девочек-подростков до бабушек.
Иными словами, этим женщинам из Магриба дается возможность расширять сферу своего влияния, демонстрировать свою власть как раз на свадьбах, тогда как в обычных ситуациях всякое проявление или использование авторитета на глазах у людей – прерогатива мужчин.
На свадьбах эти королевы (которые выполняют неквалифицированную работу на благо французской экономики) захватывают все в свои руки.
Ужин – без алкоголя – обильный и нескончаемый. Все стулья и столы покрыты белой тканью с воланами и оттого напоминают подружек невесты. На возвышении сидят на своих тронах невеста и жених. (За вечер невесте предстоит сменить платье четыре раза.) Играет музыка, Иногда громкая, прерывающая разговоры, иногда тихая и манящая, Танцевальная музыка. В основном танец ракс балади.
На площадке постоянно танцевали. Женщины танцевали с мужчинами, но чаще в одиночку, Когда молодые сошли с возвышения, чтобы присоединиться к танцующим, количество тех увеличилось – многим захотелось разделить с ними эту минуту. Подростки, матери, бабушки, в одежде и стиле которых было так мало общего, – манерой танцевать все походили друг на друга. Все колыхались.
Другой праздник был устроен во дворе закрытой деревенской школы по случаю дня рождения – пятидесятилетия человека, который там сейчас живет, Это учитель местного лицея, у него есть мотоцикл Moto Guzzi California 3 (объем двигателя – 1000 кубических сантиметров). Долгий летний вечер. Раскладные столы нагружены принесенными гостями блюдами, Пиво, Вино, Писсаладьер, испеченный самим учителем, с анчоусами, сладким луком, черными оливками, круглый, как луна, разрезаемый хлебным ножом. Рецепту он научился у матери в Марселе, Сегодня вечером она тоже здесь, в школьном дворе, Потом вносят паэлью, которую сын учителя заказал приготовить испанскому другу. Большинству гостей за тридцать, некоторые – бывшие ученики из школ, где преподавал учитель.
Музыка – из 1980-х. The Blues Brothers. U2. Рита Мицуко.
Гости в дружелюбном настроении, между ними не заметно ни соперничества, ни разочарованности; нет, они не обманываются относительно того, кто нынче правит миром, но мир велик.
Как только подключили музыку и настроили громкоговорители, несколько человек начинают танцевать – большинство не парами, «Увидев зеркало / в чашке чая, / легкими движениями / поправляю макияж, /глядя на отражение / в чашке чая…»
Другие смотрят или продолжают разговаривать, В заасфальтированном дворе нас человек тридцать – как раз на столько детей была рассчитана школа, когда ее построили в 1920-е.
Танцуют весело, с повторами, непринужденно, энергично, словно в забытьи, Те же эпитеты я мог бы применить к танцам на свадьбе, однако здесь манера танцевать в корне другая. В чем же разница?
Можно сказать так: в одном случае танец интровертен, в другом – экстравертен, Не в психологическом, но в телесном смысле; речь о концентрации и внимании.
Женщинам на свадьбе танец давал возможность привлечь внимание к тому, что они носят скрытым у себя внутри, мужчины же танцевали лицом к тому, что было скрыто, или вокруг него, Intro — внутрь, vertere – поворачиваться.
Гостей на дне рождения ритм и пульсация музыки побуждали раскрывать собственные жизненные силы, выставлять их на обозрение собравшихся, Если бы кто-то из них танцевал в одиночестве, он раскрывал бы то же самое перед школьным двором или перед вечерними сумерками, Они бросались на поиски приключений, все до одного, и по ходу дела подавали сигнал о своем приближении. Extra – наружу, vertere — поворачиваться.
Разница между этими манерами танцевать делается яснее, если упростить их до некого ритуала. Танец «интровертный» превратится в ракс шарки (танец живота). Танец «экстравертный» превратится в стриптиз.
И тот, и другой возбуждают, манят, однако противоположны друг другу по стратегии, а также с точки зрения онтологии. Это разница между скрыванием и обнажением, Что в данном случае не имеет никакого отношения к скромности или бесстыдству. И то, и другое нескромно, Но суть в том, что ставится во главу угла: скрытое или обнаженное, невидимое или видимое, сдерживаемое или свободное.
В случае ракс шарки невидимое по природе своей является скрытым, поскольку это – нечто существующее внутри тела. Танцовщицы говорят, что лучше всего танцевать ракс шарки, когда танцовщица недавно узнала, что беременна. Скрытое окутывает собою таинственное – то, в чем заключено будущее, то, что представляет собой непрерывность.
Стриптиз же, наоборот, воспевает то, что открыто взглядам. Что и говорить, он приятно возбуждает, В нем ведется игра с ложными выпадами. Нагнетается атмосфера. Его можно использовать как коммерческий прием или для низкопробной манипуляции. Но в конечном счете он позволяет на миг ухватить то, что не скрыто под личиной чего-то другого. Он являет перед нами индивидуальную голую правду.
По сравнению с традиционными бальными танцами, которые оркестрованы и поставлены в соответствии со строгими правилами, обе эти манеры танцевать являются средствами самовыражения, дают возможность экспериментировать и взаимодействовать. В этом смысле обе они стихийны.
Теперь вот какой вопрос; могут ли эти манеры танцевать помочь нам провести более четкую грань между двумя различными способами рассказывать истории, двумя различными методами повествования?
Во что наше повествование выльется? Моя догадка состоит в том, что это слово может оказаться полезным, если мы возьмемся решать задачу, поставленную Чеховым. Выльется: словно вода выливается из сосуда, прорывается наружу.
Обычно это слово относится к концовке рассказа, к тому, что в результате происходит с героями. Конец трагический, счастливый или неопределенный.
Впрочем, оно может означать и другое: как обернутся мысли слушателя, читателя, зрителя, когда он отложит рассказ в сторону и вернется к собственной жизни, идущей своим чередом? Где история покинет тех, кто следовал за ней, в каком душевном состоянии они останутся?
Возможно, ответ на этот вопрос зависит от того, что именно данный рассказ позволил открыть, обнаружить, или от его морального императива – при условии, что он там имеется, Однако, если прислушаться к моей догадке, существуют другие, более интересные ответы.
Следуя за повествованием, мы следуем за рассказчиком, точнее, движемся по следам рассказчика, следим за его вниманием, за тем, чего оно касается, мимо чего проходит, на чем задерживается, к чему возвращается, что отбрасывает как маловажное, к чему торопится, что обходит стороной, что сводит воедино, Это похоже на то, как следуют музыке в танце, только не ногами и телом, а наблюдениями, ожиданиями и воспоминаниями о прожитой жизни.
По ходу повествования мы привыкаем к тому особому методу, которым пользуется рассказчик, когда пытается сосредоточить наше внимание на том, что на первый взгляд казалось хаотичным, а затем придать этому определенную гармонию, Мы начинаем перенимать у рассказчика его повествовательные привычки.
А если рассказ произвел на нас впечатление, то какие-то из этих привычек, что-то из манеры привлекать внимание останется с нами и сделается нашим собственным. Потом мы, вооружившись этим, обратимся к хаосу жизни, идущей своим чередом, в которой скрыто множество повествований.
Это «наследие» и есть то, что я имею в виду, говоря «во что выльется повествование». У каждого рассказчика есть собственный метод. Среди них нет двух одинаковых.
Да, если представить себе, о чем рассказывают сегодня вечером в разных концах земли, если взглянуть на то, во что эти повествования выльются, то мы, полагаю, обнаружим тут две категории рассказчиков: тех, чье повествование подчеркивает важность чего-то скрытого, и тех, которые подчеркивают открытое.
