Дмитрий Бавильский - Невозможность путешествий

Карусель на площади Согласия

Вода со льдом, поданная к капучино

Наружка: выставка «Париж-Барселона»; титькастая мулатка; барышня, тонущая в чашке кофе; манекенщицы с непропорционально длинными ногами

Модернизированные электрички, встречающиеся только на линии, идущей в Дефанс

Перспективы и перпендикуляры, отсутствие параллелей, перепады уровней

Аутентичные ландшафты (Марэ, Вогезы)

Рафаэль и тишина в Люксембургском саду

Индусы, торгующие жареными каштанами

Хемингуэй без бороды в кафе где-то на Монпарнасе

Самый грязный Макдоналдс в мире на Пляс Пигаль

Норы метро, упакованные в ар-нуво

Соотечественники возле «Тати»

Девушки. Девушки

Телефонные кабинки с туго открывающимися дверями

Могила Кортасара с кокетливой завитушкой

Листочек со стихами на могиле Бодлера

Скромное надгробье Беккета

Путешествие к Балтюсу

Трещина в картине

У путешествия обязательно должна быть цель, иначе оно может не состояться. Если галочки не расставлены и, главное, не зафиксированы для отчетности, считай, пропало послевкусие. Считай, что его, путешествия, вроде как бы и не было.

Каждый август наш Андрей снимает дом в том или ином районе Франции, приглашая друзей присоединиться. В этом году выпала Бургундия, поселились в старом доме у голландской пары — высокого блондинистого хозяина и его маленькой кругленькой жены. Личный их парк со стриженой лужайкой выходил на недвижно стоящую воду, «шлюз мертвой воды», как объяснял указатель.

Идея найти шато, где Балтюс кровосмесительно укрылся со своей молодой племянницей, пришла случайно. Мы сидели под высоким, кудрявым деревом и пили вино, странно трезвея. Или, напротив, странно пьянея, ибо вино входило в кровь, подменяло ее, меняя угол зрения.

— Алкоголь нужно употреблять там, где он произведен, только тогда он помогает раствориться в пейзаже и почувствовать себя его частью, — говорил бритый Могутов, и все соглашались.

В конечном счете договорились, что текилу нужно пить только в Мексике, водку в России, в Аквитании бордо, а в Бургундии нужно пить бургундское. И снова замолчали, наблюдая, как в шлюзе мертвой воды ничего не колышется. Тени начали удлиняться, когда Анна Иоанновна Гущина вспомнила о Балтюсе.

(Вообще-то подругу Андрея, уроженку этих мест, зовут иначе, как и положено француженке, на французский манер, однако мы полностью русифицировали ее ФИО, а она и не думала сопротивляться.)

Она и доложила нам, что есть где-то тут шато, в котором самый известный лолитянин годами рисовал своих лунатичных Лолит… Можно найти этот дом, если хорошо пошукать по окрестностям.

Выехали засветло. Я предвкушал роскошные снимки. Шато Балтюса — эксклюзив! Особенно воодушевился Андрей, прочитал нам о Балтюсе целую лекцию (он, кажется, знает все на свете).

Вообще-то, фамилия у Балтюса — Клоссовски, брат, ставший известным философом, ее оставил, а художник взял псевдоним. Мать у Балтюса была та еще профура, сошлась с Рильке, который и воспитывал младенчиков.

— Рильке учил маленького, совсем еще несмышленого Балтюса, — горячо говорил Андрей, вглядываясь в пролетающие мимо виноградники, — что в каждой картине обязательно должна быть трещина, сквозь которую сочится свет…

Анна Иоанновна, сидевшая за рулем, вспоминала, что однажды они вот так же кучей завалились посмотреть балтюсовское логово, и к ним вышла какая-то растрепанная женщина в старом халате. Что это означало, никто не понял, но все завидовали Анне Иоанновне, которой удалось непосредственно прикоснуться к чуду.

Плутая по дорогам безмятежнее шлюза мертвой воды, заехали в пару мест, но Балтюсом там и не пахло. Зато пахло жимолостью и фиалками, мелькали замки на холмах, правильная геометрия черепичных крыш объясняла, почему вирус кубизма был подхвачен Сезанном именно здесь. Ведь Андрей вспомнил, что и Сезанн какое-то время был связан с этими местами… может быть, лучше нам было отыскать следы пребывания здесь Сезанна?

…Дома у меня осталась тяжесть нерешенного решения: перед самым отлетом во Францию мне предложили работу в Москве, менявшую всю мою жизнь. Нужно было решаться на переезд. Любовь моя тогдашняя, единственная и неповторимая, хрупкая и невесомая, огонь моих чресел, много младше меня, мотала мне нервы уже не первый год, во Францию мы должны были лететь вместе, но перед самым отъездом она резко изменила решение и умотала в Турцию с моим лучшим другом…

Мотаясь по бургундским закоулкам, все время напряженно взвешивал и все никак не мог решиться — переезжать из родного города в столицу или нет? Если не сейчас, то когда? Спрашивал совета у Могутова, Могутов молча разливал бургундское по бокалам, и вино было похоже на воздух, а воздух — на вино…

Когда ты молод и безмятежен, жизнь мчит скоростным шоссе, не встречая препятствий, кажется, что всю жизнь вот так ты и будешь мчать навстречу удаче, не очень-то озадачиваясь оттенками.

Ну, какая, в самом деле, для логики приключения разница, родина или столица, Балтюс или Сезанн? Сезанн еще покруче будет. Хотя, если честно, поскучнее — у Балтюса легенда красивее.

Так и не найдя легендарное шато, заночевали в средневековом Корбеньи. Вечером он казался вымершим, а проснулись от сильного шума за окном. Угодили на ежегодную сельскохозяйственную ярмарку.

Белые коровы стояли в загонах едва ли не на центральной площади, а средневековые улочки-кинжалы оказались заваленными всякой мелочевкой, став на сутки бесконечным блошиным рынком. Народ приценивался к грошовому антиквариату, возле коров отчаянно жестикулировали мужички с мясистыми красными носами.

Прикупили потрохов и поехали дальше, сквозь бесконечные виноградники и ярко-лоскутные поля, на которых, подобно игральным костям, возлежали белые бургундские коровы.

К голландцам вернулись вечером. Путешествие постоянно ветвилось, ибо заглянув в бедекер, Андрей объявлял об очередном чуде света, находящемся поблизости. Я доставал фотоаппарат, мы снимали какие-то средневековые готические «кости», обглоданные временем, ветром и солнцем; ехали дальше.

Но, честно говоря, древности особого впечатления не производили, даже мощный, изъеденный коростой скульптур собор с мощами Марии Магдалины, откуда, по уверению Анны Иоанновны, начался второй крестовый поход. Внутри собора было пусто и тихо, лиса и лев на фризе боролись в челноке, «паутины каменела шаль»… Мы говорили почти шепотом, хотя кроме нас никого здесь не было. Мощеная дорога кошкой выгибала спину. Андрей пародировал экскурсоводов.

— Посмотрите направо, в этом доме умер Ромен Роллан, посмотрите налево — доска указывает на то, что здесь жил Жорж Батай…

Я менял в фотоаппарате одну пленку за другой, снимая снова и снова выбеленные готические камни, все, что попадалось на глаза. Дом Батая и последнее пристанище Роллана. Сонных и ленивых котов у лавок — и сами лавки с сырами и раблезианскими колбасами. Коров, жующих пространство. Бузину у дороги. Холмы и рассудочные пропасти между ними. Плющ. Мельницу за шлюзом. Дорожные указатели. Подсолнухи. Целые поля подсолнухов. Велосипедистов. Крупно: чашку чая с лимонными корками. Выразительный череп Могутова. Прищур Андрея. Улыбку Анны.

Всю дорогу домой обсуждали аутентичность местной кухни, новоявленные французы, происходящие из Купавны и из Уфы, хмыкали и перемигивались, утверждая, что Бургундию можно окончательно понять, лишь отведав будан или, на худой конец, будайет.

И вот Могутов вынес очередную бутыль бургундского, а Андрей с Анной пошли готовить потроха. Для верности решили приготовить оба блюда, многозначительно предупредив, что этот коронный кулинарный номер вообще-то не для каждого.

Отчего — я понял чуть позже, когда вонь привокзального сортира заполнила не только чистенький голландский дом, но и сад. Запах кровяной колбасы и потрохов, запеченных в коровьих кишках, способен поднять мертвых из средневековых могил.

Однако когда сковороду торжественно вынесли на свежий воздух и разделили на порции, оказалось, что вкуснее ничего и придумать нельзя. Если, конечно, зажать нос пальцами и вкушать будан с будайетом одним лишь ртом.

Сочные, сочащиеся соком, хрустящие внутренности, без каких бы то ни было приправ, переливались во рту сложной гаммой оттенков, а запитые вином словно бы раскрывали бутоны дополнительного вкуса.

На «привокзальные запахи» пришли хозяева. О Балтюсе, разумеется, они и слышать не слышали, зато рассказали, что система шлюзов тянется сюда от самого Парижа. (— Кажется, я понял, почему они купили дом именно здесь — на равнине у самой воды, — сказал бритый Могутов, — этот плоский пейзаж напоминает им о родине.)