Диана Виньковецкая - На линии горизонта
За бывшим курятником стоял отдельный сарай — мастерская, машинно–тракторная станция, — где располагались инструменты, нужные для хозяй–ства. Помещение представляло собой выставку металлических конструкций, расположенных в порядке, сравнимом лишь с иерархией католической церкви. По стенам, на балках, гвоздиках, крючках, подвесках рядами были разложены, развешаны вилы, косы, щипцы, ножницы, грабли, щупальцы, колёса, серпы, всевозможные незнакомые мне предметы, как скульптуры и холсты великих мастеров у лучших ценителей. Кружка1ми были сложены зелёные резиновые шланги, обрамляющие стол–верстак, с маленькими ящичками с прозрачными стенками, наполненными гайками, гвоздиками, винтиками.
У одной стены стоял миниатюрный трактор в окружении других изящных изделий для сгребания, сдувания, стрижки, скашивания, выравнивания, скрещивания, веянья, сеянья, скребышания. Ни соринки, ни мусоринки, ни пылинки, ни пёрышка! Яша с Толей залюбовались инструментами, стали спрашивать, для чего, как и почему.
«И почему, — подумала я, — по всей России, по всем бесконечным просторам — «от края и до края» её полей раскиданы хромые комбайны–инвалиды, запачканные дёгтем, переломанные сеялки, беззубые бороны, ржавые тракторы, развалившиеся на кости? Почему?»
Но переломанные хребтики ничего не могут ответить, и долго их будут находить в раскопках как маркирующий горизонт великих строек, как свидетелей непостижимой нашей дальновидности — зарытых в землю устремлений.
Даничка с Илюшей долго ещё оставались в помещении с инструментами, забавляясь ездой на тракторе, сеялке и на всём, на чём хотели, а мы уже осматривали поля Сергея Наугольного, тянущиеся от сарая до самых гор. Весь четвертичный шлейф, освещённый лучами солнца, представлял разбитые квадраты и прямоугольники, аккуратно подстриженные, вытянутые, как по линеечке, засеянные разными овощами, травами, с разницей в оттеночках, как поля с самолёта.
— Это мои поля, — гордо сказал Сергей.
— Как вы всё это обрабатываете? — спросил Толя.
— Я очень бизи, — ответил Сергей, — всё хозяйству отдаю, от зари до зари, минуты не отдыхаю. Сейчас вот работников уже нанимаю, много дел, а поначалу всё сам, без копейки начал, без трошки, единой копейки. Я дома стал строить. Я таких, — Сергей показал на свой дом, — пять штук построил и продал. Жена с дочкой подсобляли.
— Вы сами такой, такое сооружение возвели? Дворец? — спросила я.
— Пять штук продал. Я у немцев учился, когда в плену был. Подсобником, чернорабочим на стройке работал, всё присматривался, приглядывался, как немцы строят: кирпичик к кирпичику, кирпичик к кирпичику прилаживают. Отлично работают! Американцы строить не умеют, работать не хотят. С них смеяться только можно. Я все ихние лайсенсы получил: и электрический, и водопроводный!
Сергей стал подробно объяснять Яше и Толе, как получить «лайсенсы», если они захотят что‑то построить, удивляя их необыкновенностью своих познаний, и подвёл нас к какой‑то зияющей дыре, где он предполагает построить новый пульт управления поливки полей: от зарытой в земле цистерны пойдут пластмассовые трубы, разбрызгивая воду по полям Сергея Наугольного.
Вернулись мы с другого хода, через кладовую— хранилище с запасами: бочками, ушатами, стеклянными банками варенья, мешками, торбами, жбанами, плетёными корзинами с сушёной травой и цветами, и большим холодильником, занимающим целую стену, — это и был знаменитый «фризёр», видно заполненный откормленным телёнком, если не целым стадом.
— Накрывай на стол, Анна, как раз Валечка и подоспеет к обеду, — сказал Сергей, посмотрев на часы и взглянув на красавицу жену. — Мы с плену с Аней. Её девчонкой немцы на работу с Украины угнали. Там и встретились.
Анна достала из комода накрахмаленную хрустящую белую скатерть, накрыла ею стол, тщательно расправив все уголочки. Узоры на скатерти были расшиты тонкими крестиками, как зубчатые подзорники в горнице у моей тётки.
Что стало появляться на этой скатерти?
— У нас всего вдоволь, — сказала Анна, — сначала я закусочку принесу! — и стала представлять нам блюдо за блюдом: это — грибки маринованные, а это — сушёная и вяленая рыбка с дачи, вот — ещё грибки солёненькие, но у них нету смородинного листа, и я их засаливаю с укропом и с какой‑то ихней травой, не знаю, как называется. Это — пироги с капустой и луком, а это — запечённые пироги с рыбой. Огурчики свежие, с огороду, с запахом.
Как заворожённые, смотрели мы на появляющиеся тарелки с этими блюдами и слушали музыку блюд, и Илюша вместе с нами. А Даничка устроился на ворсистых мягких коврах рядом с кошкой, возлежавшей на большой расшитой шёлком подушке. Кошка была обрамлена ошейником, украшенным орнаментацией из переливающихся цветных камней, и к её начесанно— длинно–волокнистой шерсти около уха был привязан бантик.
— У нас всё своё, — гордо произнёс Сергей, — чистое, бесконсульное, без ихней химии.
Я совсем не поняла, что значит «бесконсульное», но Ялта мне объяснил, что это слово Сергей образовал от английского слова «cancer» — «рак», т. е. не образующий рака, не содержащий того, от чего…
— У них, — продолжал Сергей, — всего намешают, накидают, консул и заводится. У них огурцы, одно сказать, здоровенные вымахают, а без вкуса и запаха, — полиэтилен, есть нельзя. Или, к примеру, ихняя «strawberry», — по— нашему, «клубника», — будто её горячим кипятком ошпарили!
— А наша — чистейший изумруд, — добавила Анна, — во рту тает!
— Валя, Валечка приехала! — воскликнул Сергей, услышав звуки захлопнувшейся двери автомобиля, и глянул в окно.
— У конторе работает! — уважительно произ–несла Анна.
— Спускайся к нам, у нас гости, русские! — позвал Сергей приехавшую дочку.
Спустилась и вошла. Красавица!
Мне такую красавицу и не описать, я наяву таких красавиц не видела. Её лицо — лицо моих кронштадтских мадонн «из беседок роз». Я перевожу взгляд на гобеленную красавицу — это она, только там, на картинке, есть обрамление из лилий и роз. В жизни ей не хватает лилий и роз, чтоб оттенять белизну кожи лица — белой лилией, а алость губ — цветом алых роз. В детстве мы с подружками, изображая красавиц, зажимали губами оторванные лепестки роз, потом шамкали губами и выплёвывали эти лепестки, а она, видно, их не выплюнула. «Розы падают из уст, когда смеётся красавица.» А из лилий реки Кашинки мы сплетали венки… и плавали в них, как русалки. А откуда чёрно–чёрный бархат её бровей? Я смотрю. Наш друг холостяк Толя застыл в недоумении от неожиданной красоты скрывшейся на кухне Валечки.
— Она — из «Вечеров на хуторе»! Она — из «Тихого Дона»! Быстрицкая — разве красавица рядом?! — с расстановкой говорил Толя, ошеломлённый.
— А кто это Быстрицкая? — спросила Анна и посмотрела на Толю с некоторым недоверием.
— Это актриса, игравшая казачку в фильме «Тихий Дон», — ответил Толя.
— Она у нас не разбалованная! По хозяйству — первая помощница, — говорит Анна. — Рассаживайтесь и пробуйте всё, что в нашем хозяйстве мы производим, все наши кушанья.
Мы всё начали пробовать, всё, что было на столе.
— Спасибо! С удовольствием! Спасибо! — произносили мы, сидя за вышитой скатертью с хрустящими узорами и хрустящими закусками.
— У нас всё своё, — сказал Сергей. — Ничего нам не надо у магазине. Хлеб ихний только скотине скармливаю, видели у меня запасы, ихний хлеб, как молочный кисель, разве что стены обклеивать. А ихнее молоко! Чего только туда не наложут для сохранения! Вот, правда, вино у Ронку брал, да плохонькое оно. Американцы вино делать не умеют. Мой батька на Дону наливку из шпанских вишен делал, как чистое золото — перелив.
Вошла Валечка с подносом и лежащей на нём громадной индюшачей горой, верхний слой которой был собран в жёсткие мелкие хрустящие складочки, обложенной у основания чёрными сливами.
— Стафф в турке, — это означало: «начинка в индюшке», — из наших слив, смешанных с нашими яблоками, — сказала Анна.
В хрустальные рюмки Сергей налил «ихнего» плохонького вина, и мы выпили, как полагается, первый тост за здоровье хозяев и за процветание их хозяйства и семьи. Отведав всех кушаний, я не могла притронуться к индюшачей горе, часть которой внезапно оказалась у меня на тарелке.
— Что же вы ничего не едите? — укоризненно приговаривала Анна, подкладывая куски. — Ешьте, пожалуйста! Ряженку ещё!
А мы всё нахваливали и, в угоду гостеприимным хозяевам, ели больше, чем могли…
— Как у вас хорошо! Как всё вкусно! Как хорошо в Америке!
Вдруг Сергей произносит с некоторой задумчивостью:
— Если бы нашим, да ихнюю свободу, то мы бы Африку кормили! Тут — кажинный миллионер! Кто работать хочет! А народ ихний разбаловался! Тупые, работать не любят! Работать не хотят!
— Ну, страна‑то богатая, как‑никак, — тихо заметил кто— то из нас, не пытаясь затевать никаких дискуссий.
