Красная каторга - Никонов-Смородин Михаил Захарович
За бандитами следуют жулики-профессионалы разных оттенков и специальностей. Это как бы средний класс, своеобразная «буржуазия» преступления, что ли. Они обычно семейные и жульничество было для них постоянным добычным промыслом. Они с презрением смотрят на низший преступный класс – многочисленную «шпану» и даже всячески ее угнетают. А шпана платит им за это, как ни странно, приязнью и готовностью всегда помочь и услужить.
Шпана – самый многочисленный уголовный класс. Туг мелкие жулики, воры, работающие не вооруженными и «без наводки» – люди минутной удачи, «скачка». Среди них нет даже «ширмачей», работающих под прикрытием какого-нибудь «ширма», вроде, например, чемодана, портфеля. Эти бессемейные живут минутой, «заработки свои (фарт) спускают в карты по притонам (шалманам). Карточная игра чрезвычайно распространена между ними, нет ни одного шпаненка, не зараженного этой страстью. Самый низший сорт шпаны – «леопарды» – проигрывают все, включительно до одежды. Их нередко можно встретить и по тюрьмам и на Соловках – в костюме Адама со своеобразным прикрытием наготы – единственной веревочкой с привесом жестянки от консервов.
В тюрьмах и лагерях шпана продолжает заниматься тем же, чем и на свободе: воровством и жульничеством, обирая заключенных, не принадлежащих к уголовному миру (фраеров). По шпанским законам все люди разделяются на «своих» и «фраеров». В отношении «фраера» разрешается все. В Соловках «фраер» держи ухо востро: ежеминутно рискует лишиться последнего своего имущества. «Свой» может спать спокойно: у него и спичка не пропадет. Даже в клетках арестантских вагонов шпана ухитряется обворовывать фраеров и украденные вещи пропадали бесследно, будучи передаваемы из рук в руки шпане соседних клеток.
Отправляемые на о. Анзер «леопарды» оттуда уже не возвращались. Их садили на голодный паек и к весне осенние пришельцы заполняли своими обезображенными цынгою трупами вырытые с осени братские могилы на кладбище у скита Голгофа. Весною, как только земля порыхлеет, а тепло станет грозить замороженным трупам оттаянием и разложением, а живым заразою, «издержки революции» зарывались, рядом же вырывались новые обширные ямы для следующей осенней волны «леопардов» и инвалидов.
На Заяцких островах, к юго-западу от Главного, тоже имелись скиты. Там был штрафной женский изолятор. А вся «женская рота» (около восьмисот женщин) помещалась на Главном острове, за Кремлем, в особом бараке (женбарак).
Наибольшая вместимость всех соловецких помещений как показал страшный тифозный год – двадцать пять тысяч человек. Попадают на Соловки по преимуществу смертники, получившие замену смертной казни десятыо годами концлагеря, просто десятилетники, шпионы – независимо от срока, особенно опасные уголовники, священники, епископы. Все остальные заключенные из прибывших в Кемскую карантинную роту поступают в Кемперпункт и направляются по сети лагерей и командировок...
Какие жизненные дороги не скрещивались в безотрадной соловецкой юдоли! Члены советского правительства, военачальники высоких рангов, чекисты всяких калибров, партийцы разных положений, люди науки с громкими именами, епископы, священники, монахи, сектанты. И рядом, юноши и девушки, едва вышедшие из отроческих лет, женщины всех слоев общества, иностранцы чуть ли не всех наций.
Современный концлагерь внешне очень сильно отличается от своего прототипа – Соловецкого концлагеря, каким я его застал в 1928 году. Толпы современных каторжан все в казенном обмундировании – серых или защитного цвета арестантских бушлатах (полупальто), защитного цвета штанах, черных шапках или защитного цвета фуражках.
Все это, конечно, грязно, истрепано, вонюче, ибо люди спят не раздеваясь. Все коротко острижены, более или менее обриты. В этой нарочитой серости тонут и интеллигенция, и крестьяне и рабочие, и духовенство. Старо Соловецкая каторга выглядела по иному. В арестантских бушлатах щеголяли по преимуществу уголовники, а также лишенные имущества и не имеющие поддержки со стороны. Все остальные носили свою «вольную» одежду: священники и епископы неизменно были в рясах, офицеры донашивали свои плащи и пальто иногда со следами когда-то пришитого погона, крестьяне в своих крепких самотканых одеждах.
Соловецкий концлагерь – всецело – продукт большевицкого творчества. Ничто внешнее не мешало здесь «строителям новой жизни» применить к делу принципы марксизма-ленинизма-сталинизма, чтобы перерабатывать вредных общественных «паразитов» в полезные величины, достойные социалистического строя, и затем осуществить таковой. Однако, вместо столь благодетельной культурной лаборатории, на Соловках выросла каторга, – худшая из каторг, отмеченная на всех путях своей краткой истории позорным клеймом коммунистического бессилия строить «новую жизнь».
История советской каторги резко разграничивается на три периода.
Первый, 1922-26 годы: угнетение и истребление заключенных, умышленно оставляемых на произвол чекистов в качестве «навоза для удобрения социалистических полей».
Второй, 1926-30 годы: «френкелизация» Соловецких лагерей, по примеру её, распространение обширной лагерной сети по всей территории СССР.
Третий, с 1930 и дальше: «каторжный социализм».
Я прибыл на Соловки в июне 1928 года и первый период лагерного строительства нашел только в рассказах очевидцев и в смешении с периодом «френкелизации». Вот что о первом периоде рассказывали мне скаут мастер Шипчинский и полковник Петрашко.
Первый концлагерь был учрежден чекистами на материке, в Пертоминском монастыре километрах в сорока от Архангельска. Сюда были отправлены в ссылку уцелевшие участники Кронштадтского восстания 1921 года, числом семь тысяч. Истреблению этих людей не было представлено каких-либо ограничений. Осталось в памяти каторжан, что первый пертоминский начальник лагеря, со скуки, забавлялся стрельбою с монастырской колокольни по живым заключенным. В 1925 году население Пертоминского лагеря было переведено в Соловки. Из семи тысяч кронштадтцев я застал в 1928 году только девять человек.
В 1925 году заключенный Соловецкого концлагеря еврей Френкель, в скором последствии чекистский вельможа, украшенный орденом Ленина, представил по начальству проект утилизации труда заключенных для коммерческих целей. Проект московским Кремлем был принят и одобрен как некое откровение, и уже в следующем году Френкелю была поручена реорганизация советской каторги по его системе. В первый же год «френкелизации» соловецкая каторга доставила ГПУ пять миллионов золотых рублей чистой прибыли.
Строители «адостроя» обрадовались. С 1929 года по всему пространству СССР начали возникать новые лагеря, организуемые на началах «френкелизма». Самое слово лагерь именно тогда изменило свое значение. Прежде им называли место заключения отбывающих каторжные сроки, укрепленное и огражденное. Теперь понятием «лагерь» стали определять всю площадь, предназначенную к обслуживанию трудом каторжан: промыслы, шахты, заводы, стройки и т. д. Площади в большинстве громадные, а потому не укрепляемые и не ограждаемые. Охрана заключенных была также переорганизована на новых началах.
До 1928 года охрану на Соловках ведала воинская часть. Охранник был полным хозяином всего лагерного населения. В его воле было нудить заключенных работаю, сколько ему угодно. Часто работы обращались в истязания прямо таки не описуемые. Люди на руках истязателей-чекистов гибли как мухи. Прерогативой охранника являлось право на убийство заключенного, сославшись на любой пустяковый и при том всегда ложный повод. Например, попытка к побегу, разговор с охранником (таковой строго воспрещался, ибо мог служить сигналом к массовому нападению на охранника). О всяком убийстве составляется краткий акт соответственного содержания, подписываемый убийцею и его ближайшим начальником. Этот оправдательный документ нужен был только для исключения убитого из лагерных списков. По соловецким обычаям убийца имел право снять с трупа и присвоить себе любую вещь.
Поэтому, если у охранника загорались корыстные глаза на что либо в жалком имуществе заключенного, то последнего можно было уже считать пропавшим человеком, намеченным «в расход» в первую очередь. Не в редкость бывали случаи убийства за хорошие сапоги. Вообще охрана старого лагеря несла функции не охранные, но по преимуществу палаческие и хозяйственные. Всякие работы проводились через охрану. Охранник не столько охранял порученную ему партию заключенных, сколько старался сделать работу наиболее мучительной, а иногда бессмысленной. Образцом такой бессмысленной работы можно считать выдумку палача Вейса (Секирный изолятор), заставлявшего заключенных носить ведрами воду из одной проруби Савватьевского озера в другую.
