Феликс Гилман - Расколотый Мир
В Новый Замысел они прибыли к полудню.
Город окружали высокие бревенчатые стены из крепкого дуба, выкрашенные красной смолой. Перед стенами тянулся широкий черный ров без воды, над которым высились деревянные сторожевые башни. За стенами раскинулся городок из низких бревенчатых хижин. Дым из труб поднимался тонкими струйками в небо. По грязным улочкам бродили индюшки, оленеподобный скот беспокойно скулил и блеял в загонах.
Мужчины и женщины Нового Замысла носили меха, оленьи шкуры, простые поношенные рубахи — или же лохмотья древних мундиров, когда одевались как честные граждане.
Ни один из домов не возвышался над другими; кроме сторожевых башен, здесь не было ничего выше первого этажа. Никаких украшений. Город производил впечатление сурового и аскетичного демократического сообщества, хотя позже Лив пришло в голову, что отсутствие лестниц скорее объяснялось дефицитом металла, гвоздей и умелых плотников.
— Новый Замысел, — объявил Мортон. И указал на ворота впереди. — Повернувшись к Генералу, он заглянул в его пустые глаза: — Мы построили город в вашу честь, сэр. И то, что вы наконец видите его в таком состоянии...
Он зарыдал.. Синглтон и Блиссет, бледные и неуклюжие, стояли рядом. Жители постепенно подходили к ним, пересекая деревянный мост, перекинутый через ров.
— Кто это? Мортон, что происходит? — вопрошали они, и Лив старалась держаться поближе к Синглтону и Блиссету.
Взяв себя в руки, Синглтон захлопал в ладоши, привлекая внимание, и закричал:
— Эй! Эй! Отойдите! Проявите уважение! Это он! Это генерал Энвер! Клянусь! Клянусь чертовой Хартией! Не напирайте!
— Вы понимаете, кого привели к нам, мэм? Не понимаете?
Лив призналась, что находится в некотором замешательстве и не понимает. Мэр прочистил горло и попробовал объяснить...
После битвы в долине Блэккэп многие выжившие солдаты Республики дезертировали. Многие, но не истинно верующие. Истинно верующие продолжали сражаться против Линии, даже зная, что обречены. И в каждом следующем сражении оказывались разгромлены. Вскоре они уже не могли участвовать в боях, им оставалось только совершать набеги из лесов и полей, подобно бандитам; но истинно верующие не прекратили сражаться с врагом, ибо Республика — это не малое государство, не вольный город и не королевство. Это не орган власти, а воплощение Идеи. Так объяснил Лив мистер Хобарт, мэр городка, а заодно и президент Республики, когда она сидела на голом деревянном стуле в его голом деревянном кабинете. Идея эта разумна. Она собирает вокруг себя новых сторонников. Она гораздо живучей обычных смертных. Это — машина, которая работает сама по себе.
В чем именно заключалась Идея, Хобарт велел Лив справиться в Хартии, которую она могла прочитать, предварительно записавшись и дав обещание бережно обращаться с древней бумагой. Заводов по производству бумаги в городе не было.
Как и все прочее в Новом Замысле, кабинет мэра и президента был сделан из нелакированного дуба, местами отполированного долгими годами, местами по-прежнему грубого и шершавого. Одну из стен занимали старые книги — труды по военной истории и политической философии. На других висели флаги и боевые знамена — алый стяг Республики с изображением восходящего солнца и кроваво-черное знамя тех, кто продолжил сражаться с врагом после поражения в долине Блэккэп. Все изъедены молью, обожжены, истрепаны и теперь, двадцать лет спустя, стали просто линялыми украшениями.
Мэр, а заодно и президент Республики — пускай в масштабах единственного городка, но с огромным, по его словам, историческим и нравственным значением — оказался неожиданно молод. Красив, высок, ясноглаз. С кустистой черной бородой на волевом подбородке. Он носил костюм. Других горожан в костюмах Лив не заметила. Возможно, костюм мэра был единственным на сотни миль окрест — вполне опрятный, хотя и немодный, очень старый и местами поизносившийся. С коротковатыми брюками. Здесь эта обычная мужская одежда казалась таким же величественным символом власти, как королевский скипетр.
— Я не философ, — признался ей Хобарт. — Есть у нас тут такие. Философы, я имею в виду. Не хуже, чем где-либо, а может, и лучше. Прекрасные люди. Но я человек практичный, а сейчас требуется именно это. Насколько я понимаю, практичность — основополагающий принцип Хартии. Но не мне вам это объяснять. Как не мне рассуждать о таких глубоких вещах.
Хобарт носил золотые карманные часы, похожие на те, что Лив носила на шее. Его часы тоже остановились, их стрелки застыли, но, в отличие от часов Лив, они не издавали ни звука.
— Истинно верующие! — Хобарт хлопнул кулаком по столу. — Мой отец, мир его праху, был среди них... — Он указал на окно. В южной части города раскинулось кладбище, где меж дубов торчали голые деревянные палки. — Истинно верующие не прекратили борьбы. Генерал Энвер не прекратил борьбы. И совершал набеги на Линию при любой возможности. Мой отец был с ним. В битве при Волчьем проливе он потерял ногу и руку. Мой отец. Ему повезло больше других, дальше он не сражался. Вернулся домой к матери в кровавых бинтах, одноногий, и принес с собой окровавленное знамя.
Президент осторожно сжал пальцами полотнище алого стяга. Историю эту он явно рассказывал уже не раз. Его звонкий голос звучал одновременно доверительно и театрально; оратор хоть куда. Когда Лив водили по улицам Нового Замысла, кто-то указал ей на два широких дубовых пня на центральной площади: Уголок Оратора и Позорный столб. Она легко представила себе президента вещающим в Уголке Оратора о боевых знаменах, крови и благородных предках.
Хобарт ощупал потрепанную ткань знамени — и внезапно сбился с убежденного тона. На мгновение показалось, что ему... стыдно. Он обернулся к Лив, и лицо его стало угрюмым и решительным.
— А Генерал? Он продолжил сражаться, уходил глубже в леса, прятался, наносил удары, когда только мог. Хотя мой отец остался калекой, он мечтал вернуться к нему. Я и сам мечтал об этом, хотя был еще ребенком. Но плохие новости доходили до нас. Генерал побеждал все реже. Все меньше солдат оставалось в живых. А однажды новости приходить перестали, и мы поняли, что Генерал погиб. Затерялся где-то в горах — и погиб вместе со своими последними солдатами. Так нам показалось. Но выходит, что мы ошибались. Совсем ошибались, хоть и верили в его смерть до этих самых пор. Не думаю, что это было глупо. Нельзя сражаться вечно. Нельзя жить только ради борьбы. Человек должен созидать. Но где в мире нашлось бы место для нас? Наши земли захватила Линия, над холмами громоздились уродливые черные станции. Многие из нас стали разбойниками, поддавшись искушению Стволов.
