Луис Ламур - Там, на сухой стороне
Чантри был прирожденным рассказчиком. Когда на него находило, он мог часами сидеть у очага, пламя которого отбрасывало на стены пляшущие тени, и говорить, говорить… Он побывал во многих землях, прочитал массу книг о древних веках, об Ирландии, о море и о народе, который называли троянцами. Они жили где-то за горами и воевали с греками из-за какой-то женщины. Он рассказывал мне о Ричарде Львиное Сердце — великом воине и плохом короле, и о Жане Анго, чьи корабли приплыли в Америку еще до Колумба, и о Бене Джонсоне — поэте, который поднимал над головой бочонок вина и выпивал его. Рассказывал о кочевниках, которые жили в черных шатрах в огромной пустыне, начинавшейся у горной страны Тибет.
Наш тесный мирок словно становился шире. В красноречии Оуэну Чантри нельзя было отказать, но тем не менее он был жестким и опасным человеком. В этом мы убедились как-то холодным тихим утром, когда с холмов спустились незнакомцы.
Я пошел в конюшню, чтобы задать корм скоту, и как раз стоял на сеновале с вилами в руках.
Отец был во дворе и запрягал мулов.
Они скакали по тропе — пятеро крепких, вооруженных мужчин. Они ехали тесной группой на лучших лошадях, каких мы никогда не могли бы себе позволить.
У ворот они осадили лошадей. Один из них вытянул лассо, набросил петлю на створку ворот и стал их открывать.
— Эй! — закричал отец. — Что это вы делаете? Прекратите сейчас же!
— Мы их разнесем на кусочки, чтобы после тебя тут меньше осталось. Когда ты свалишь, — ответил крупный, мускулистый мужчина в серой шляпе.
— Мы никуда не уедем, — спокойно сказал отец. Он уронил упряжь и повернулся к ним. — Здесь наш дом.
В группе были и те двое, которых я встретил на тропе в горах, но моя винтовка лежала дома. Папина тоже. Мы оказались безоружными.
— Свалите, никуда не денетесь, — сказал мускулистый, — и свалите еще до захода солнца, а мы сожжем ранчо, чтобы никто не вернулся.
— Сожжете этот прекрасный дом, построенный мастером? Вы сожжете его?
— И тебя вместе с ним, если не смоетесь. Мы вас сюда не приглашали.
— Это свободная земля, — сказал отец. — Я лишь первый, но скоро придут другие.
— Никто не придет, хватит болтать. Выметайтесь отсюда. — Он огляделся. — Где твой паршивый сынок, который так любит бахвалиться? Один из моих людей не прочь задать ему хорошую трепку.
Я соскочил с сеновала и остановился в дверях конюшни.
— Вот я, а ваш человек сам получит взбучку… если только драка будет честной.
— Драка будет честной.
Слова прозвучали с крыльца, и мы оглянулись. На ступеньках стоял Чантри в своих черных брюках, начищенных сапогах и белой рубашке с узким галстуком.
— А ты еще кто такой? — сердито спросил мускулистый, хотя видно было, что ему это все равно.
— Меня зовут Оуэн Чантри.
Знакомый мне коренастый мужчина спрыгнул с коня и вышел вперед. Он просто стоял и ждал.
— Твое имя мне ничего не говорит, — с гримасой произнес мускулистый.
— Еще скажет. А теперь уберите лассо с ворот.
— Еще чего! — заорал человек, набросивший петлю.
Тогда, в 1866 году, к западу от Рокки-Маунтин никто даже не слыхал о том, как быстро можно выхватить револьвер. Да и в Техасе (о чем мне впоследствии рассказал Чантри) этим приемом пользовались только Каллен Бейкер и Билл Лонгли.
Никто не заметил, как двинулся Чантри, но все услышали выстрел и увидели, как человек уронил лассо, будто что-то его обожгло. Так оно и было на самом деле.
Лассо лежало на земле, а у державшего его парня не хватало на руке двух пальцев.
Не знаю, куда метил Чантри — в пальцы или во всю ладонь, но эти два он отстрелил.
После этого Оуэн спустился на одну ступеньку, потом на другую. Он стоял с оружием в руке, а его черные начищенные сапоги ослепительно сияли на солнце. В первый раз я видел его револьвер без кобуры.
— Меня зовут Оуэн Чантри, — повторил он. — На этом ранчо жил мой брат. Его убили. Теперь здесь живут эти люди, здесь они и останутся. Я тоже останусь на этой земле, и если среди вас есть люди, которые принимали участие в убийстве брата, ваш единственный шанс остаться в живых — повесить их. Даю вам две недели, чтобы их найти и наказать. Две недели…
— Ты здорово управляешься с револьвером, — сказал мускулистый. — Но мы еще вернемся.
Чантри спустился еще на одну ступеньку. Ветерок шевелил спадающую на лоб прядь волос, трепал тонкое полотно белой рубашки, не скрывавшей мощной мускулатуры его груди и рук.
— Зачем же вам возвращаться, мистер Фенелон? — приветливо отозвался Чантри. — Можем поговорить здесь и сейчас.
— Ты знаешь мое имя?
— Конечно. И многое другое, правда, ничего лестного о тебе сказать не могу. Положим, вы сбежали от своих грехов, но от памяти не сбежишь. Люди помнят.
Чантри сделал к нему шаг, не убирая револьвера.
— Вы уже здесь, мистер Фенелон. Выбор оружия за вами.
— Я пока подожду, — сказал Фенелон. Он не отрывал тяжелого взгляда от Чантри, но было заметно, что ему не нравится такой оборот дела.
— А вы? — Чантри посмотрел на коренастого мужчину, который хотел меня избить. — Вы тоже подождете?
— Нет, клянусь Господом. Я приехал научить вашего молокососа вежливости, и я это сделаю.
Чантри ни на секунду не выпускал их из виду.
— Доби, хочешь разобраться с ним сейчас или попозже?
— Разберусь сейчас, — сказал я и вышел во двор, а коренастый, пригнувшись, пошел на меня.
Мой отец приехал в Америку, когда был еще мальчишкой, и поселился в Бостоне. Там было много ирландцев, а среди них — немало отъявленных драчунов. В Бостоне отец и научился драться, а когда я подрос, он сумел мне кое-что показать. Отец, правда, не был хорошим бойцом, но оказался отличным тренером: он научил меня кулачному бою и некоторым приемам корнуэльской борьбы.
Я начал драться, как только меня вынули из пеленок. Впрочем, как и многие в те времена:
Ну а сейчас мне было шестнадцать, и мои руки привыкли к топору и плугу, к кайлу и лопате. Поэтому, когда противник, пригнувшись и расставив руки, приблизился ко мне, я собрался, ухватил за его загривок обеими руками и резко рванул вниз, одновременно выставив вперед колено.
Эти два простых движения чреваты неприятностями для цвета лица и формы носа.
Мой противник отшатнулся назад, чуть было не упал на колени, но удержался и выпрямился. Вместо носа у него было кровавое месиво. Признаюсь, что и выдержка у него была. Он снова двинулся на меня, и я врезал ему туда, где раньше был его нос.
Он снова устоял и принялся махать своими кулачищами, которые были довольно-таки тяжелыми. Зацепил меня сначала одним, потом другим, но я стоял крепко, выдержал эти удары и врезал ему снова, на этот раз в живот.
