Роберт Говард - Джентельмен с Медвежьей речки

Где-то через час преподобный Рембрандт очухался и тихим таким голосом меня спрашивает:

— Кто-нибудь уцелел после торнадо?

— Все в порядке Ваше преподобие, — говорю ему. — Мы едем в Тетон Галч.

— Что-то припоминаю, — пробормотал он. — Ну да! Джейк Роумэн, сто чертей ему в пасть! Я думал, дело верное, но, кажется, просчитался. Думал, придется иметь дело с обычным человеком, а мне подсунули дьявола! Отпусти меня! Я дам тебе тысячу долларов!

— Пожалуйста, преподобный, успокойтесь, — ясно было, что он по прежнему заговаривается. — Еще немного, и прибудем: в Тетон.

— Но не хочу в Тетон! — завопил он.

— А вот и хотите, — возразил я. — Вы ж собирались связать мертвым узлом Блинка Уилтшоу со своею племянницей.

— Да пусть они катятся ко всем чертям, твой Блинк Уилтшоу вместе с племянницей!

— Вам, служителю церкви, должно быть стыдно за такие слова, — мягко пожурил я его. Будь на моем месте пуританин, у того бы от таких заявочек волосы встали дыбом. Мне стало до того тошно, что я замолчал.

Ведь только-только собирался его развязать, чтобы сделать путешествие по возможности приятным, но подумал, что раз он все еще не в себе, то, пожалуй, пока рановато. Поэтому я не стал отвечать на ругань, которая становилась все изощреннее по мере того, как мы приближались к цели. В жизни не видал более странного преподобия!

Для меня было истинным облегчением вновь увидеть очертания Галча. Уже наступила ночь, когда по лощине между холмов мы спустились к поселку. В салунах и танцевальных холлах вовсю гудело веселье. Я въехал на задний двор салуна «Желтая собака», спешился, потом вынул из седла преподобного Рембрандта и поставил на ноги. Он наклонился к моему уху и отчаянно зашипел:

— В последний раз говорю — прислушайся к голосу разума! У меня в горном тайнике спрятано пятьдесят тысяч долларов. Я отдам тебе все до последнего цента, только развяжи меня!

— Мне не нужны деньги, — ответил я. — Все, чего я хочу, — это чтобы вы поскорее обвенчали свою племянницу и Блинка Уилтшоу. Тогда развяжу.

— Хорошо! — говорит. — Отлично! Но не могу же я их венчать, связанный по рукам и ногам. Развяжи веревки.

Это звучало убедительно. Но только я вознамерился исполнить его просьбу, как на двор с фонарем, в руке вышел бармен. Он осветил наши лица, и фонарь в его руке дрогнул.

— Какого дьявола ты притащил с собой, Элкинс? — спрашивает он, а у самого голос слегка запинается.

— Послушаешь его, так ни за что не догадаешься, — ответил я. — Это Его преподобие Рембрандт Броктон.

— Ты что, совсем спятил? — опять спрашивает бармен. — Это ж Гремучий Гаррисон!

— Все, сдаюсь, — говорит мой пленник. — Точно, я — Гаррисон. Плевать на все, только уберите от меня подальше этого ненормального.

У меня отвисла челюсть, и какое-то время я стоял столбом, ничего не соображая. Потом вдруг очнулся, да как заору:

— Что-о-о? Ты — Гаррисон?! Так вот оно что! Теперь мне все ясно! Значит, Джейк Роумэн подслушал наш разговор с Блинком Уилтшоу, предупредил банду, и вы подстроили все это, чтобы надуть меня и завладеть золотом Блинка? Так вот почему ты предложил подержать мой винчестер, пока я буду седлать тебе лошадь!

— Смотрите-ка, какой сообразительный! — недобро усмехнулся Гремучий Гаррисон. — Нам следовало бы застрелить тебя из засады, как я и предлагал, но идиоту Джейку непременно надо было захватить тебя живьем и замучить до смерти — так он хотел отомстить за оскорбление, нанесенное твоим конем.

Должно быть, у дурня в последнюю минуту сдали нервы, и он решил покончить с тобой разом. Если бы ты его не узнал, мы бы спокойно тебя окружили, и не успел бы глазом моргнуть, как нашпиговали бы брюхо свинцом!

— Это что же получается?! Выходит, настоящий проповедник сейчас катит в Вапетон. Я должен привезти его сюда!

— А он уже здесь, — говорит один из зевак в быстро собиравшейся вокруг толпе. — Он вместе с племянницей приехал час назад из Бизоньего Хвоста.

— Из Бизоньего Хвоста? — воскликнул я, сраженный ниже пояса недобрым предчувствием.

Я влетел в салун и там увидел множество народу. Там был и Блинк, и еще какая-то девушка, и они держались за руки, и стояли перед стариком с длинной седой бородой, а тот, держа Библию в руке, благословлял их обоих. Я услышал:

— … и объявляю вас мужем и женой. И тех, кого соединил Господь, да не разлучит ни стрела индейца, ни коготь гризли!

— Долли! — рявкнул я. Оба подпрыгнули аж фута на четыре и в страхе обернулись. Долли бросилась вперед и раскинула руки как клуша, защищающая цыплят от ястреба.

— Руки прочь, Брек! — закричала она. — Я только что вышла замуж и пока не хочу становиться вдовой!

— Что ты, у меня и в мыслях не было… — сдавленным голосом начал я, нервно ощупывая кольты, как обычно делал в минуты сильного расстройства.

Стоявшие между мной и Блинком, начали торопливо освобождать площадь, и тогда Блинк быстро-быстро заговорил:

— Дело было так, Брек. Когда я совершенно неожиданно стал богачом, то сразу известил об этом Долли, чтобы она приехала сюда и здесь вышла за меня замуж — она обещала мне в тот вечер, когда ты уезжал в Явапайю, помнишь? Так вот. Я действительно, как и говорил, хотел сегодня вывезти золото, чтобы после свадьбы спокойно отправиться вместе с Долли в Сан-Франциске и там провести медовый месяц. Но тут я узнал, что за мной следят шпионы из банды Гаррисона — об этом ты тоже знаешь. Понимаешь, с одной стороны, я хотел поскорее избавиться от золота и переправить его в безопасное место, а с другой — мне надо было избавиться от тебя, чтобы, когда Долли с дядей прибудут дилижансом из Бизоньего Хвоста, ты не спутал бы нам карты. Потому и соврал, будто преподобный Рембрандт должен ехать дилижансом на Вапетон. И это была единственная ложь, которую ты от меня услышал.

— Ты еще говорил, что возьмешь девушку в Тетоне! — яростно уличил я его.

— Так и беру ее замуж в Тетоне! Разве нет? Знаешь, Брек, в любви и на войне все средства хороши.

— Ну будет, будет вам, мальчики, — заговорил преподобный Рембрандт — тот, настоящий. — Дело сделано: девушка замужем, а значит, конец вражде и нечего точить зубы друг на друга. Ну? Пожмите руки и будьте друзьями.

— Согласен, — с трудом выдавил я. — Никто не скажет, что Элкинсы не умеют проигрывать. — Измена резанула меня по живому, но я глубоко спрятал свое кровоточащее сердце.

По крайней мере, я сделал все, чтобы не показать вида. А те, кто утверждает, будто я умышленно покалечил Блинка Уилтшоу, злодейски воспользовавшись первой же возможностью, просто нагло врут, и я буду сметать такими вралями дороги родного штата всякий раз, как поймаю. Дело в том, протягивая Блинку руку, я вдруг увидел выражение лица Глории Макгроу при известии об очередной моей неудаче. Мои пальцы конвульсивно сжались, и Блинк заорал дурным голосом. И нет никаких оснований для разговоров, что причиной последующих событий явился новый удар, нанесенный мне Долли, — плевательницей по голове. Когда я представил, с каким наслаждением Глория Макгроу сдерет с меня живого кожу, я словно тронулся умом и в панике рванулся к выходу. И если что-то оказывалось у меня на дороге, я расчищал путь, не любопытствуя, что это поставлено тут и зачем Откуда мне было знать, что тот, кого я по рассеянности вышвырнул в окно, окажется дядей Долли — преподобным Рембрандтом? Кое-кто также жаловался, что их сбили с ноги вдавили в пол подошвами. Урок не будущее — пусть впредь не торчат у меня на дороге, чтоб им провалиться!